Крест на моей ладони
Шрифт:
«— Активирована», — пробормотал он. «— Восемь лепестков… Активация произошла не позднее двух дней назад, края чакры ещё не отвердели… Но как?! Это же секретнейшее из умений!»
Я хмыкнула. Властителей всегда страшат люди, которые сами могут распоряжаться собственной смертью. Это лишает правителя власти над жизнью своего подданного, потому что теряют силу два таких мощнейших и любимейших всеми тиранами средства воздействия как пытка и казнь. Поэтому все тоталитарные режимы всегда объявляли самоубийство позорным или греховным. Если в демократическом обществе суицид воспринимается как несчастье, то в диктаторских считается преступлением.
«— Как ты это сделала?» — заорал Тенурариан.
Вместо
Серьёзного ущерба троедворскому режиму это не причинит, но хотя бы самую малость, да расшатает.
Посла от имени Чернодворья будет провожать Люся. Сейчас позавтракаем и поедем в «Золотую чашу», а оттуда в аэропорт.
В ресторане, несмотря на ранний час, полно народу и на нашу компанию то и дело бросают злые взгляды.
Дружба со мной — поступок рискованный. Наказателей в Троедворье боятся и ненавидят. Знакомство с нами может крепко испортить репутацию. Но Люсю и Веронику от всеобщего осуждения оберегала клятва замены. Теперь её нет, и нашей дружбе осталось жить не более двух-трёх суток. Даже если девчонки не захотят разрывать отношения, я сделаю это сама — нечего им мараться о моё палачество.
Ильдан прекратил знакомство на следующий день после того, как я стала наказателем, а Сашка, едва услышал по телефону мой голос, послал матерно и бросил трубку. Поступили они правильно, только всё равно до сих пор обидно.
Люся уже поела и с любопытством разглядывает волшебную палочку Грюнштайна, пробует делать несложные пассы.
— Канительно, — подытоживает она и возвращает палочку Грюнштайну. — Хотя и никакого риска изувечиться. Расход магии слишком большой, но при желании это можно исправить, доработать конструкцию. Нулевикам бы волшебная палочка понравилось, особенно человекам. Ведь она позволяет младшим ранговикам без особого труда делать то, что под силу только чаротворцам.
Посол хмыкает.
— Интересно, — задумывается он, — а что было бы, поступи снабжённые пригодным для человеков переходником талисманы чаротворного уровня в свободную продажу, как телевизоры или компьютеры.
— Талисманоделы обрадовались бы возможности открыть доходный бизнес, — отвечает Люся. — И всё. Волшебники всех рас покупали бы талисманы точно так же как и незнанники, и только единицы волшебничали бы по-настоящему, разрабатывали свой волшеопорник с колдунского размера на что-то покрупнее, вплоть до чаротворного. А волшебники высоких рангов, в силу своей малочисленности, ценились бы намного дороже, чем сейчас. Но реально никаких серьёзных изменений не произошло бы.
— Для волшебников, — возразил Грюнштайн. — А для простеней?
— И для них тоже. Во всяком случае, изменений будет не больше, чем от появления телевизора в каждом доме.
— Телевидение очень сильно изменило мир, не говоря уже о компьютерах.
— Ерунда, — отмахнулась Люся. — Технологические революции, в отличие от социальных, мир меняют мало. С появлением сотовых телефонов и ноутбуков работа и досуг стали удобнее, в чём-то приятнее, но не более того. Мир как таковой остался прежним. Все эти якобы новые проблемы типа компьютерной зависимости и «невроза мобильника» порождены всё тем же одиночеством из-за неумения общаться с людьми или бездельем, когда люди не знают, куда себя девать, вот и виснут на компьютерной игрушке. Или сидят часами в интернете. Или водку жрут без просыху. Реально технологии, будь они собственно техническими или магическим, меняют антураж, но не мир как таковой. Зато социальные преобразования в семнадцатом и девяносто первом году прошлого века изменили большой мир необратимо и глобально. Точно так же волшебный мир изменили Пражский договор и реформа 23–03. Хорсин волшеопорник, равно как и талисманы с переходниками человеческого типа — следствие этой реформы, а не причина.
— Как показывает практика, — сказала я, — волшебники и простени неплохо уживаются. Больше того, по-настоящему эффективно действуют только рабочие тройки маг-оборотень-человек. Но волшебники упорно не хотят открывать свой мир. Как думаете, высокочтимый посол, почему?
Грюнштайн смотрит на меня с глубочайшим недоумением. Альянсовцу и в голову не приходило, что волшебный мир когда-нибудь легализуется.
— Зачем открываться незнанникам, — отвечает он вопросом на вопрос, — когда пригодные для волшебства человеки уходят из простеньского мира в Троедворье?
— Действительно, зачем? — сказала я, отметив, что Грюнштайн разделил Альянс и Троедворье на разные миры. Олег оказался прав во всех своих выводах.
— Нам пора, — напомнила Люся.
В ресторан вбежали две перевертни, лисичка и рысь, сели за стол. Официантка принесла им завтрак — изящно выложенные на тарелках кусочки сырого мяса с кровью, чашки с молоком. Грюнштайн смотрел на девушек во все глаза, те даже смутились.
— Как? — еле выдавил он просевшим голосом. — Почему?
— Сегодня полнолуние, — с лёгким недоумением ответила Люся, — с полуночи до полудня все перевертни пребывают в звериной ипостаси. А в Альянсе что, перевертней нет?
— Во время циклической трансформации, — сказал Грюнштайн, — перевертни теряют рассудок, полностью растворяясь в звере. А трансформация сопровождается сильнейшей вспышкой агрессии. Их нужно запирать в комнате без окон и с крепкой дверью. Либо давать напиток, который останавливает трансформацию.
— Да вы рехнулись, высокочтимый посол! — возмутилась я. — Принудительная отмена трансформации вызывает шестичасовой болевой шок. Вы что, садист?
— Подожди, Хорса, не шуми, — остановила меня Люся. — Ты не всё знаешь об оборотнях. Высокочтимый Грюнштайн, перевертни во время циклической трансформации действительно могут утрачивать людскую составляющую и переживать вспышку агрессии, но только в том случае, если не прошли звериной тропой. После первой же проходки они обретают полный контроль над своей второй ипостасью. Как правило, циклические трансформации у перевертней начинаются с половым созреванием, лет в одиннадцать-двенадцать. Неуков быстро находит патруль, приводит в Троедворье, инструкторы обучают детей контролировать в себе зверя. Перевертней, рождённых в волшебном мире, учат родители.
— И первая трансформация, — каким-то полубезумным голосом сказал Грюнштайн, — считается у вас праздником, чем-то вроде дня рождения? С конфетами, подарками и фейерверками?
— Праздником становится первая проходка, — ответила Люся. — В первой трансформации как таковой ничего приятного нет. А фейерверки — традиция только восточно-азиатских регионов, в европейской части Троедворья они особой популярностью не пользуются.
— И перевертни считаются у вас равными магам и перекидням? — спросил Грюнштайн.