Крест на моей ладони
Шрифт:
— Вы ведь знаете Уложение о высшей мудрости, — с болью ответил Грюнштайн.
— Вашему брату необязательно афишировать свои умения.
— Это невозможно скрыть! В Департаменте магоресурсов сразу обо всё узнают и тогда… — Грюнштайн не договорил.
— Департамент строг только с низшими классами, — возразил Люцин. — Грюнштайны — один из знатнейших родов Альянса. Вам нечего бояться. Всё закончится максимум крупным штрафом, да и то вряд ли.
— Позвольте Эрику приехать! — с отчаянием взмолился Грюнштайн.
— Нет.
Грюнштайн бросился на колени.
— Во имя милосердия, монсеньор!
Он пополз к Люцину, униженно пригибаясь к полу.
— Монсеньор, клянусь волшебством — я буду вернейшем из ваших слуг в жизни и посмертии. Рабом. Молю вас, монсеньор, будьте милосердны!
Грюнштайн
Люцин рывком поднял его за воротник пиджака и толкнул на диван.
— Хорса! — гаркнул на меня. — Чего застыла? Приведи его в чувство — не видишь, истерика у мужика.
Я шагнула к Люцину.
— Боишься, что Эрик фон Грюнштайн окажется агентом влияния, засланным Тройственной Триадой?
Люцин мгновенно обернулся матёрым упырём, зарычал в гневе и ярости. Я с перепугу чуть трусы не замочила, но выручили наказательские рефлексы — отскочила в сторону, зажгла на ладони «розу Хаоса».
— Именем изначалия!
Люцин замер, даванул меня тяжёлым взглядом и перешёл в людское обличье.
— Оставьте нас, — велел он замам. — И посла заберите.
Замы вышли. Грюнштайн дёрнулся было остаться, но не лагвяну с чаротворцами спорить — вывели.
— Ты знаешь и об этом, — констатировал Люцин.
— Чем они вас держат? — спросила я.
Люцин мгновение поколебался, но ответил:
— Аналог «алого слова». Всех правителей Девятка наделяет ануной. Это особая властительная сила, без которой невозможно править волшебным миром, подчинять себе магородных. К тому же ануна одаряет силой благодати людей и земли Троедворья. Но даётся она только в обмен на клятву верности. Нарушение карается смертью. Уже много веков Троедворье для Девятки почти недоступно, но полностью освободиться от пут ануновой клятвы не смог ни один директор.
— И потому каждый директор оплачивал своё правление смертями троедворцев, — ответила я. — Продавал нас Девятке в обмен на всевластные побрякушки, — резким взмахом руки я показала на равновесные символы в углу. — Ну и каково быть главным кочегаром войны? Вам доставляет удовольствие губить людские жизни на потеху Девятке, директор Люцин? Наверное да, ведь за холуйство Предрешатели позволяют помыкать людьми, подбирать крошки власти с хозяйского стола — как своей любимой шавке.
— Замолчи! — яростно выкрикнул он. — Я не искал власти! Я пришёл в Троедворье мальчишкой в поисках Света, я хотел только прикоснуться к его чистоте, стать белым паладином. В Совет меня забрали против моей воли. Для меня сама возможность того, что изначально светлый волшебник может пользоваться силой Тьмы и Сумрака, точно так же, как и силой Света, стала сильнейшим потрясением. Сразу же стала очевидной вся бессмысленность войны, которая отняла у меня столько сил, погубила стольких друзей. Ты боевой офицер, и хорошо знаешь, каково это — терять своих солдат, и тем более — терять друзей. В твоей жизни была полная мера этой боли. Но ты сразу назвала войну бессмыслицей. А для меня это понимание стало крушением всей жизни и веры. Я даже в петлю полез, но мой куратор этого ждал, успел вытащить. Ты ведь не знаешь, лейтенант Хорса, что покончить с собой пытаются три четверти равновесных новичков. Это одна из наиболее охраняемых тайн Совета. Ты и представить не можешь, как это больно и страшно, когда самые тяжкие из твоих сомнений оказываются непреложной истиной.
Люцин надолго замолчал, отвернулся к окну. Потом сказал:
— Верховные Учителя побаиваются Троедворья, с нашей боевой мощью не совладать даже им. Поэтому разорвать клятву и остановить войну можно, но для этого надо больше знать о Девятке. Информации о них крайне мало даже у верховного предстоятеля с высоким координатором, обо мне и говорить нечего. Мне нечего противопоставить этим засранцам, я ни малейшего представления не имею, как защитить от них Троедворье. Откажись я подчиняться, и Девятка обрушит на нас талулат. Это их особое проклятие, которое уничтожит не только волшебную часть Троедворья, но и основицу. Я не знаю, Хорса, блефуют они или говорят правду. Но рисковать жизнью стольких людей нельзя. Вот и приходится покоряться, терпеть меньшее из зол — нашу нескончаемую битву. Предстоятелю
Люцин вздохнул.
— Года за три, ну максимум за четыре я сумел бы полностью прекратить бойню. Дворчане уже не так сильно верят в несовместимость первооснов, как раньше. До прошлого лета как-то никто не замечал, что равновесники пользуются всеми тремя силами сразу. Теперь уверенность в истинности своего пути начали терять даже большаки. Остановить войну можно. Но сначала надо избавиться от власти Предрешателей. Много они от меня не требуют — всего лишь хранить равновесие вечной битвы. Дают ануну, сила которой позволяет держать наших вояк под контролем. Если я найду способ получать ануну самостоятельно, то сумею и клятву подчинения разорвать. Знаешь, что самое паскудное? Я не могу отречься от власти, потому что за мою непокорность накажут всё Троедворье. А меня заставят смотреть. И лишь затем казнят. Такое уже было — с директором Альдисом. И волна несчастий, прокатившаяся как по волшебной, так и по незнаннической части Троедворья. Поэтому сначала я должен освободить от контроля Девятки себя, и лишь затем смогу освободить Троедворье от войны.
Люцин не лгал. Сейчас он действительно хочет остановить бойню. Но стоит ему немного задуматься, и директор поймёт, что война — основа его власти. Предстоятель и координатор правят изолированными сообществами, для которых наличие официального лидера и подчинённых ему властных структур жизненно необходимо. Потайница — государство в полном смысле этого слова. Там есть суверенная территория с чёткой границей, которая и объединяет людей. Если хочешь жить в потайнице — подчиняйся её правителю. Но приказы всех остальных властителей тебя не касаются. Потайничникам безразлично, что происходит на основице. А Троедворье не страна. Это клуб, орден, группировка, но только не государство. Мы соблюдаем законы и Троедворья, и той страны, на земле которой находимся. Больше того, все наши кодексы составлены так, чтобы никогда не возникало резких противоречий с кодексами незнанническими. Например, бойцам запрещено появляться на основице с холодным или огнестрельным оружием, форму носить можно только в кроми или в резиденциях. Это не всегда получается, и коррекционный отдел посылает чистильщиков и маскировщиков прятать от большого мира все следы существования Троедворья. Мы учимся в простеньских школах и университетах, мы охотно слушаем и рассказываем анекдоты об их политиках и артистах, мы читаем их газеты и ходим по их улицам. Мы в гораздо большей степени граждане той страны, на земле которой находимся, чем Троедворья. Российский паспорт у меня есть, а вместо троедворского — равновесная татуировка. Прямо как у боевика организованной преступной группировки или члена клуба ролевых игр.
Единым Троедворье делает только война. Прекратится противостояние, и волшебники вмиг разбегутся по всей планете так, что и не поймаешь. Удержать их вместе никакая ануна не поможет, чем бы она ни была. От Троедворья, как и от Совета Равновесия, останется лишь воспоминание.
Даже если Люцин найдёт способ освободиться от власти Девятки, войну прекращать он не станет.
— Как они с вами связываются? — спросила я.
— Иногда присылают письмо через нигдению, — ответил Люцин. — Два раза за все пятьсот лет моего директорства. Ануну присылают ежегодно. Пока равновесие держится, я как таковой им неинтересен. Внутренние дела Троедворья тоже безразличны.
— Стихийников вы принимать не хотите потому, что в Лиге и Альянсе почти все глубоко чтут Девятку, в том числе и они?
— Да. И не хочу создавать даже единичный прецедент, принимая в Троедворье урождённого потайничника, их сторонника. Троедворцы считают Верховных Учителей нелепыми до глупости персонажами полузабытого древнего сказания, а вампиры Предрешателей не любят. Девятке никогда не найти здесь сторонников.
— Понятно, — ответила я.
Люцин досадливо взмахнул рукой.
— Хорса, ты ничего не сможешь изменить. Я тоже гойдо, начертатель и мастер имён. К тому же чаротворец-обратник. Но даже я оказался бессилен. Всё, что нам остаётся — смириться и попытаться сделать ущерб наименьшим. Власть Предрешателей неодолима.