Крестная дочь
Шрифт:
– В поселке пусто, товарищ капитан, – рапортовал солдат по-русски, но как-то нараспев с заметным акцентом. – По словам местных, еще прошлым вечером нагрянули бандиты. Человек шесть-восемь. Ушли утром, оставили одного. То ли обкуренного, то ли раненого. Среди улицы валялся. Из поселка скот угнали, убили кого-то…
– Убили кого-то, – передразнил капитан. – Ты не на гражданке. Должен изъясняться точно, конкретно. Цифры, факты.
– Если бы я знал эти цифры, то доложил, – ответил подчиненный. – Пусть местные менты мертвяков считают.
– Если эти менты вообще появятся, – уточнил капитан. – В чем лично я очень сомневаюсь.
– Не довезли, товарищ капитан. Помер в дороге. У него горлом кровь пошла. Наблевал мне на сапоги и подох.
– Что за личность?
– Шут его знает, товарищ капитан. Мародер. Беглый зэк или кто. Документов при тем не имел. Карманы набиты жевательным табаком в пачках. И еще бабу привезли. Кажется, раненая. Даже не знаю, живая она сейчас или уже того… Отошла.
– Ну и какого хрена вы притащили сюда эту падаль? – капитан говорил чисто, но как-то отрывисто, будто пес лаял. – Бабу они привези ни живую ни мертвую. И какого-то дохлого ублюдка. Ты чем соображаешь, задницей? Или ты задницу дома оставил? Бросили бы их в степи. Чего теперь прикажешь делать? Могилы рыть? Больно много чести для этих…
Офицер длинно заковыристо выругался, хотел продолжить матерную тираду, но телефонный звонок оборвал беседу.
– У меня все два взвода солдат, половина – зеленый молодняк, – пролаял в трубку офицер. – Как мне с такими силами прочесать местность площадью в полторы тысячи километров? Вот и я не знаю. Да, пока штаб на территории районной больницы. Завтра уходим отсюда к едрени матери, выдвинемся на юг. Вот же бля выпала честь… Они выпустили зэков из тюрьмы, а мне за ними бегай. Вот же козлы, чурки недоделанные…
Дальше Панова не слышала. Два мужика в коротких белых халатах подхватили носилки, перетащили из коридора в большую комнату и ушли. В стекла царапались ветки хилой яблони, стены покрашены белой краской, посередине комнаты хирургический стол и пара стульев. В углу раковина и зеркальце на стене. Дальше события развивались так быстро, что Панова не успевала опомниться.
Мужики в халатах вернулись, бесцеремонно сорвали с нее одежду, только побрезговали снять нижнее белье, трусики и короткую майку. Ощупали руки и ноги, помяли бока. Подхватив под плечи, подняли и поставили на ноги возле рукомойника. Еще до того, как санитар наклонил ее голову над раковиной, Панова успела посмотреть в зеркало, но не узнала себя. Кровь на лице запеклась, кожа покрылась бурыми чешуйками, волосы слиплись в темные сосульки, губы распухли, кровь и грязные разводы на шее и груди почти не видны под слоем красноватой пыли. Санитар полил на голову водой из ковшика, другой плеснул какую-то жидкость, пахнувшую скипидаром.
– Не дергайся, дура, – сказал один из мужиков. – Тебе говорят… А то больно будет.
Через пару минут Панову усадили на стул, один из санитаров держал ее за плечи, второй большими ножницами кромсал мокрые волосы. Панова боялась слово сказать, казалось, в ответ свирепые мужики, напоминавшие забойщиков с мясокомбината, ударят ее по лицу, повалят на бетонный пол и насмерть затопчут ногами.
– Не бойся, – сказал один из мужиков. – От этого еще никто не умирал. До тебя во всяком случае. Если не повезет, первая будешь.
Зажужжала электрическая машинка, холодный метал прошелся по голове, сбривая остатки волос. Пол и потолок менялись местами, окно расплывалось перед глазами, чтобы сохранить равновесие,
Дул теплый ветер, из облаков выглянуло солнце, а Полозков все больше мрачнел и удивлялся про себя, на кой черт майору понадобилось ковыряться в этом засохшем дерьме. Столько времени прошло. Эта история давно быльем поросла. Кто о ней помнит? Ну, выпала наркоманка из окна, таких случаев – без счета. Кто всерьез тогда, два с половиной года назад, стал бы заниматься этим делом. Случись такое сегодня, все спишут на самоубийство, чтобы не портить отчетность. А, может, так оно и было на самом деле: самоубийство или несчастный случай. Хрен поймешь. И какая к черту разница. Дело передали в МУР, потому что у папаши той наркоманки, у этого летчика, был кореш на Старой площади, сверху приказали разобраться что и как.
И Полозков разобрался…
Он хорошо помнил тот весенний день, точнее, вечер, когда возвращался с работы домой. От метро два квартала пешком. Потеплело, снег сошел и ветер гонял по тротуару пыль и бумажный мусор. Полозков завернул в магазин на пивом, прикурил сигарету и неторопливо тронулся дальше. Он мерил шагами мостовую, помахивая увесистым портфелем, когда с ним поравнялся человек в сером куртке и клетчатой кепочке. На вид лет сорок, ничего примечательного, встретишь такого на улице, решишь, что перед тобой конторский клерк или менеджер среднего звена.
«Послушайте, – человек тронул Полозкова за рукав, заставив остановиться, заговорил скороговоркой. – Я родственник тех двух парней, что сидят у вас на Петровке. Хорошие люди, их дома жены и дети ждут. А тут такая неприятность… Ни за хрен собачий в тюрьму посадили». Полозков хотел, не дослушав, врезать мужику по дурной балде портфелем, набитым баночным пивом или проводить его в ближайшее отделение, выяснить личность и там уж навешать кренделей. Но мужик быстр закруглился.
«Вы загляните в почтовый ящик, – сказал он. – Если дело быстро решиться, найдете там еще столько же. Только умноженное на пять». Развернулся и быстро зашагал в обратную сторону. Через десять минут Полозков извлек из ящика плотный конверт, поднявшись в квартиру, заперся в ванной и пустил воду. Он спрятал деньги в тайнике за буфетом, плотно поужинал и похвалил жену за жаркое, которое удалось на славу. Проснувшись под утро, решил, что десять штук баксами – хороший гонорар за то, что он выпустит из КПЗ двух бедолаг. Следствие ничего не может им предъявить, нет доказательств, что эти хмыри причастны к смерти девчонки.
Бывало, за меньшие деньги он проворачивал по-настоящему рискованные дела, и все сходило с рук. А это просто пустяк, по закону он должен был выпустить Батырова и Родимина еще вчера. Что ж, он и поступит по закону. И пусть идут в даль все начальники со Старой площади, все друзья Зубова вместе взятые.
Утром Полозков положил деньги в банковскую ячейку, а в обед два персонажа вышли на свободу и улетели в Ташкент. Как ни странно, тот уличный аноним сдержал слово, Полозков еще дважды находил в своем почтовом ящике конверты с деньгами, получил все обещанное до копейки.