Крестная дочь
Шрифт:
– А чего это ты вдруг вспомнил про ту девчонку? – спросил Полозков. – Кто-то из начальства приказал? Или как?
– Я совсем по другому поводу интересуюсь, даже не Зубовой, ее отцом.
Хлебнув наливки, Девяткин обрисовал дело об убийстве поэтессы, о журналистке, которую подозревают в преступлении, о спешном бегстве Пановой на любительском самолете, которым управлял Зубов. Кстати, в кабине самолета помимо Елены Пановой находился мужчина, личность которого выяснили быстро: Виктор Суханов, инструктор летной школы. На аэродроме под Волгоградом этого кадра хорошо разглядел водитель бензозаправщика, а потом опознал по фотографии. Своих детей у Суханова не было, он
– У меня возникла даже не версия, а так, шальная мыслишка о том, что Зубов мог сам заварить всю эту кашу. А мыслишка появилась, когда я встретился с двумя его бывшими коллегами, летчиками и сестрой бывшей жены. Они сказали, что последнее время Зубов жил этой мыслью: отомстить за смерть дочери. Что-то вроде навязчивой идеи. То есть он вышел на след тех парней из гостиницы, Батырова и Родимина, по нашим данным, они проживают в Узбекистане. И теперь пытается по-свойски с ними разобраться. А Панова в этой истории фигура случайная, проходная. Оказалась не в том месте не в то время. Конечно, доказательств у меня нет. Только предположения. Но чем черт не шутит…
– Так чем же могу помочь я?
Морщины на лице Полозкова разгладились, он снова глядел на гостя весело, решив, что это происшествие лично его даже краем не зацепит. А про те деньги вспоминать смешно. Нет свидетелей, за руку никто не схватил, значит, и денег не было.
– Вы можете обрисовать личность Зубова, – ответил Девяткин. – Я читал протоколы его допросов, когда его вызывали как свидетеля. Но бумажки – это одно. Другое дело – личное впечатление. Есть люди, способные на такие поступки: найти и покарать убийц. Или тех людей, кого они сами считают убийцами. И есть граждане иного сорта. Как вы думаете, Зубов мог затеять эту авантюру? Или у него кишка тонка?
– Мужик он упертый, очень настойчивый, – по физиономии Полозкова пробежала тень. Неприятные воспоминания оптимизма не прибавляют, даже если ты приговорил триста пятьдесят сорокоградусной. – После смерти дочери он всего себя отдал сутяжничеству и поискам виноватых. Околачивал пороги московской прокуратуры, писал заявления и жалобы. Не тому следователю поручили дело, менты не ведут никакой работы и так далее. Всю плешь проел, сука. Но напрасно старался. Дело как открыли так и закрыли. А Зубов… Он даже нанял частного детектива, чтобы тот за большие деньги, так сказать, восстановил картину случившегося.
– И что сыщик?
Полозков на минуту задумался, спросил себя: не слишком ли развязался язык? И ответил себе: ерунда, это не официальный допрос, а художественный треп под рюмочку. Без свидетелей, один на один.
– А, пустой номер, – поморщился он. – Только бабки тянул с Зубова. И совал нос, куда не следует. Подъезжал к гостиничному администратору с вопросами, пытался найти людей, которые присутствовали на той оргии. Ну, студента, дружка покойной, искал. К чьим-то родственникам ходил. Кончилось тем, что ребята из местного отделения милиции задержали этого перца, засунули в камеру и таких ввалили этому Гавриле…
– Почему Гавриле?
– Фамилия у него – Гаврилов. Роман Сергеевич. Говорю же: профессиональная память. Ее тоже не пропьешь. Даже если очень стараться.
Девяткин хохотнул и плеснул себе наливки, словно хотел угнаться за хозяином.
– Так что, этот Зубов мне много крови попортил, – Полозков закусил пряником. – Его бы энергию, да в мирных целях. Не хватило ума понять: во всем, что случилось немалая доля собственной вины. Это твоя дочь стала конченой наркоманкой в двадцать с небольшим. Это твоя дочь бегает от наркологов
– А как насчет моего вопроса?
– Способен он на поступок или нет? – сейчас Полозкову казалось, что чем больше он пил, тем яснее становилась голова. – Точно скажу: способен. Я видел его глаза. Глаза… Как у психа. И все, этого достаточно, чтобы понять: такой далеко пойдет. И не остановится, если его не остановят.
– Это все, что я хотел услышать.
– Майор, а на кой хрен тебе все это нужно? – Полозков покачал головой. – Эта наркоманка, ее отец и все прочее. Не понимаю. Ну, занимаешь ты этой убиенной старушкой, и занимайся. Все остальное – по боку.
– Это как на охоте: идешь по следу, и не хочется поворачивать, когда полдороги протопал, – ответил Девяткин. – Спортивный интерес.
– Спортивный? – удивленно вскинул брови хозяин. – Ну-ну…
Девяткин хотел подняться и уйти, но хозяин не отпустил его, пока гость не допил всю наливку.
Путники вошли в поселок ближе к вечеру. Дорога оказалась куда длиннее, чем они предполагали, скудный запас питьевой воды подошел к концу, а куртка Зубова запылилась так, что поменяла зеленый цвет на светло-бурый. Единственное живое существо, встретившееся на улице, оказалось худой дворнягой, шерсть на спине висела клочьями, а две глубокие кровоточащие раны на боку говорили о том, что псина страдает не только от голода и насекомых. Ей серьезно перепадает и от людей. Собака не боялась смерти, а ждала ее, как безнадежно больные ждут избавления от страданий.
Проводив незнакомцев тоскливым взглядом, собака вышла на дорогу и улеглась в пыли между двумя колеями. Улица поднималась на холм с пологими склонами, на пустой площади сходилась с другой улицей. Все темы для разговоров были давно исчерпаны, кроме единственной вечной темы, – женской. Не слишком хочется трепаться, когда на зубах скрипит пыль, но Суханов не замечал такой ерунды, когда вспоминал очередную знакомую.
– Удивительная женщина, – говорил он, погоняя лошака. – Она всегда играла на скрипке, сидя на унитазе. В минуты, когда опустошался кишечник, к ней приходило вдохновение. А скрипка так и лежала в сортире, ждала своей минуты. Творческие личности – это для меня.
– Если бы Маринка знала десятую долю твоих приключений, она бы… Даже не знаю. Для начала сходила в венерический диспансер, а уж потом накатала заявление о разводе.
– Эта скрипачка у меня была до Маринки, – ответил Суханов. – Жизнь до брака и после брака. Это как бы разные жизни. Я с Маринкой почти два года. И ни разу налево не ходил.
Суханов хотел уточнить: «ни разу налево не ходил, в отличие от Маринки», но решил, что затевать эту байду сейчас не ко времени. Для такого разговора требуется особое время и место. Он замолчал, озираясь по сторонам, решил для себя, что Пановой здесь не было, а если и появлялась, уже слиняла. Он остановил лошака, увидев седого старца, сидевшего у глинобитного забора. При виде незнакомцев старик с неожиданном проворством поднялся на ноги и, подобрав полы длинного халата, так быстро пустился наутек, что тюбетейка едва не слетела с головы.