Крестная дочь
Шрифт:
Зубов вернулся с рассветом. Он вылез из кабины самолета, взвалил на спину рюкзак и поднялся по склону к месту ночевки. Тайм сидел у костра, он уже заправился банкой тушенки и теперь пребывал в состоянии блаженной расслабленности. Ночью приснилось, что на базаре он тянет огромный лопатник из кармана пузатого лоха, но кошелек такой огромный, что не хочет вылезать. Чем кончилось дело, Тайм не доглядел, проснулся оттого, что замерзли ноги и спина.
При появлении летчика он встал и крепко тряхнул его руку.
– Ну, как слетал-то?
Зубов, не жравший со
– По всему периметру забор из необожженных кирпичей, – сказал он. – Народа там – двенадцать рыл. Это я точно подсчитал. Есть спутниковый телефон, стационарная антенна на крыше дома. Есть даже спутниковое телевидение. Жить можно. Правда, жизнь у этих парней совсем короткая.
– У тебя есть план?
– У меня есть план, – кивнул Зубов. – Хороший план. Но мне нужен помощник. Хотя бы один. А просто ты создан для такой работы.
– Это почему же я для нее создан? – Тайм был польщен.
– Талант в тебе, – развивал наступление Зубов. – Что-то вроде призвания. Искра божья. Ну, родился ты с этим.
– Это с чем же я родился? – допытывался Тайм, напрашиваясь на новый комплимент.
– Ну, родился такой талантливый, способный, – Зубов уже окончательно запутался в словах и теперь не знал, как закруглить разговор. – Умеешь ты это дело… Ну, людей убивать.
– А-а-а, – Тайм накинул на плече пропитанный кровью пиджак. Он думал, летчик о деле говорит, а он о пустяках. Людей убивать, – тоже талант откопал.
– Ну, пойдешь со мной? – спросил Зубов. – Двести долларов дам. Это все, что у меня осталось. И рублей немного.
Он открыл потертый бумажник, вытащил две сотенные и любовно разгладил их на ладони. Таймураз минуту морщил лоб и пялился на огонек костра. Наконец помотал головой. Рисковать шкурой в то время, когда добился того, о чем сроду не мечтал, это глупо. Теперь у него своя машина, у него будет своя земля. И еще много чего. Правда, ту машину еще нужно продать и остаться живым после того, как деньги перейдут из рук в руки. А землю еще надо купить.
– Рад помочь, да не могу, – сказал он. – Надо через границу дергать. Джип продавать. Куплю себе новые шмотки и перекантуюсь до весны. Я теперь честным человеком заделаюсь. Стану мак растить на продажу.
Шелохнулся полог палатки, Панова вылезла наружу, прищурившись от солнечного света, смерила Тайма презрительным взглядом. Она держала в руках грязный, как половая тряпка пиджак с разорванной подкладкой. Одна за другой она достала восемь сотен, потрясла купюрами в воздухе. Таймураз высунул язык в белом нездоровом налете и, неотрывно глядя на деньги, облизал сухие потрескавшиеся губы.
– Вот тут восемьсот долларов, – Панова протянула деньги Зубову и обратилась к Тайму. – Теперь ты, ублюдок, согласишься? Или эту работу выполню я сама. Только деньги сэкономлю. И твою дурную морду больше не увижу.
Восемьсот баксов решил спор.
– А что за работа? – пискнул Тайм. – Вы не подумайте, что я струсил или как… Но за последние годы я столько этой кровищи навидался… Целое море, в нем утонуть можно.
– Займешь позицию на склоне холма, – впервые Зубов улыбнулся. – Там ты будешь в безопасности, потому что до дома триста метров. И все окрестности хорошо просматриваются. Надо только выстрелить из оптической винтовки или карабина. И попасть туда, куда целишь.
– А потом?
– Потом сядешь в машину и махнешь к границе. Можешь на дорогу чайку попить.
– Когда начинаем?
– Сейчас же и начнем, – ответил Зубов. – Начинаем и закончим. Чего тянуть-то? Ты выезжаешь на машине на место и ждешь нас там. К двум часам успеешь. Окончательный расчет, когда все закруглим.
– Но ты говоришь, их там двенадцать лбов.
– Хоть бы двадцать. У нас самолет и сорок килограммов тротила. Я сложу тротил из ящиков в мешки, прочные мешки из синтетической ткани, сброшу их с самолета на двор. А ты прострелишь мешки из карабина. Сначала один, потом второй. Мы ровного места не оставим от их укреплений. Только пыль и песок. Ни живых, ни мертвых…
– Но можно воспользоваться огнепроводным шнуром. Поджечь фитиль и сбросить ящики вниз. Это проще.
– Слишком ненадежно. Огнепроводный шнур наверняка пострадает при падении. Оборвется или еще что… Электрические детонаторы не подходят по понятным причинам. Взрыва не будет. И вот тогда нас поимеют. Теперь дошло?
Таймураз молча кивнул.
– Ну, что теперь скажешь? – спросил Зубов.
– Солнце сегодня красное, – Тайм показал пальцем на небо. – Плохая примета. Это к беде.
– Лучи солнца проходят сквозь большие массы воздушных паров, – вот солнце и становится красным, – ответил Зубов. – Возможно, завтра дождь будет.
– Дождя не будет, – сказал Тайм. – Беда будет.
– Будет, если ты накаркаешь. Ну, чего решил?
– Согласен, – вспомнив о деньгах, Тайм встал на ноги. – Гадом буду, – согласен. Если б кто другой предложил – отказался, не думая. А с тобой пойду. Держи краба.
И протянул Зубову маленькую цепкую лапу.
Получив подробные инструкции, Тайм выехал на место через час. А Зубов, еще долго сидел у костра, смолил сигарету за сигаретой. Бросив в огонь последний окурок, поднялся. Вытащил из-под брезента ящики с тротилом и стал перекладывать бруски в белый мешок из синтетической ткани с надписью «почта». Затем наполнил другой мешок и, спустив поклажу к самолету, загрузил мешки в кабину. Он слил в танки самолета последнюю канистру бензина, лег в тени под плоскостью крыла и посмотрел на часы. Ровно полдень, а все дела уже переделаны.
В больнице Рувинскому не понравилось. Не то чтобы он мечтал о шикарных апартаментах в перворазрядном отеле, нет. И на круглую кровать, зеркало на потолке и двух пышногрудых блондинок он тоже не рассчитывал. Он вообще не думал об удобствах или изысканной кухне. Но здесь в этой тесной палате дальнем конце коридора он не чувствовал себя в безопасности, страх сграбастал сердце своей костяной лапой и больше не отпускал. Сама больница больше напоминала не медицинское учреждение, а проходной двор. Длинный прямой коридор, заставленный какой-то рухлядью. Больные в пижамах и спортивных костюмах, слонявшиеся от курилки к палатам, заспанные медсестры и еще какой-то неизвестный посторонний люд, которому нечего тут делать.