Крестный отец
Шрифт:
Сейчас, когда ему было шестьдесят, он входил в консультационный совет при президенте, слыл знатоком и ценителем искусства, коллекционировал полотна старых мастеров и создал фонд своего имени для поощрения талантливых кинематографистов. Дочь он выдал за английского лорда, сына женил на итальянской графине. Но самой пламенной страстью Уолеса, его последней любовью, как писали все знающие корреспонденты, был теперь конный завод, скаковые конюшни, на которые только за прошлый год он спустил десять миллионов долларов. Последняя покупка киномагната произвела сенсацию — он уплатил шестьсот тысяч долларов за знаменитого английского жеребца по кличке Хартум и сообщил во всеуслышание, что отныне непревзойденный скакун не выйдет
Хейгена он принял любезно, сложив на своем чисто выбритом и холеном лице гримасу, изображающую улыбку. Несмотря на усилия дорогих косметологов и массажистов, возраст прочитывался на его грубоватом лице, испещренном крутыми морщинами. Но жесты и движения Уолеса были чрезвычайно энергичными. Как и дон Корлеоне, он чувствовал себя хозяином в своем мире и привык повелевать, не опасаясь непослушания.
Хейген не стал тратить слов попусту. Он сразу заговорил, что, будучи посланцем одного из влиятельных друзей Джона Фонтейна, просит мистера Уолеса оказать небольшую услугу, которая будет оплачена искренней благодарностью и преданной дружбой. От мистера Уолеса требуется только пригласить упомянутого Джонни Фонтейна на роль в новом фильме, который, как известно, должны запустить в производство на студии со дня на день.
Лицо продюсера, словно продубленное временем, не выражало ничего, кроме учтивости.
— В чем же будет заключаться благодарность вашего общем друга? — спросил он с чуть заметной ноткой снисходительности.
Хейген, не реагируя на это, объяснил предельно обстоятельно:
— Вполне вероятно, что у вас возникнут неприятности с профсоюзом работников кино. Мой друг гарантирует, что — сможет легко решить любой вопрос к вашему удовлетворению. Но это не все. Мы знаем, например, что один из самых перспективных ваших киноактеров, приносящих большой доход, наркоман, и недавно переключился с марихуаны на героин. У моего друга найдется способ лишить его героина. И в принципе, любое ваше затруднение будет улажено — достаточно только позвонить и сообщить о нем.
Уолес выслушал Хейгена, будто перед ним распинался хвастливый пацан, а потом спросил резко, перейдя с языка светской беседы на корявый западный диалект:
— Зажать меня, что ли, вздумали?
Хейген ответил с той же прохладной вежливостью:
— Мы рассчитываем на любезность с вашей стороны, поэтому я счел своим долгом разъяснить, что вы не останетесь в убытке.
Лицо Уолеса побагровело, густые брови сошлись на переносице в одну прямую линию. Он перегнулся через стол к Хейгену и выговорил кривым ртом:
— Ну ладно, скользкий ты гад, послушай, что я скажу и передай своему хозяину, кем бы он ни был: Джонни Фонтейн никогда не получит роль в моем фильме. Плевал я на всех бандитских мафиози, которыми он прикрывается, — он откинулся на спинку кресла. — И еще кое-что имей в виду, приятель. Думаю, имя Джона Эдгара Гувера знакомо даже вам. — Уолес саркастически усмехнулся: — Так вот, у меня тоже есть друзья, и он в их числе. Стоит мне сказать ему, что вы меня достаете, вам, голубчикам, не поздоровится.
Хейген выслушал его с вниманием и терпением. От человека, достигшего его уровня, можно было ожидать большего. Как он при таком неразумном поведении умудряется возглавлять компанию и ворочать миллионами? Над этим стоило поразмыслить, тем более, что дон искал возможности расширения сфер вложения капитала. Если уж крупнейшие из владык киномира настолько тупы и неразвиты, дону нетрудно будет прибрать к рукам эту индустрию.
Угрозы не произвели на Хейгена никакого впечатления. Он учился искусству вести переговоры у самого дона Корлеоне. Дон преподал ему главные заповеди: «Никогда не выходи из себя. Никогда не угрожай. Людей надо убеждать». По-итальянски «убеждать» звучало как «заставить мыслить здраво», разбираться. Искусство дона заключалось в умении не слышать оскорблений и готовности подставить левую щеку, получив пощечину по правой, но добиться в конце концов своего. Хейгену случалось быть свидетелем переговоров, длившихся по восемь часов. Восемь часов подряд дон Корлеоне пытался образумить коллегу, возомнившего о себе и поднявшего излишний шум вокруг деятельности семейств. И только исчерпав все способы помочь человеку выбрать правильный образ существования, дон Корлеоне в отчаянии всплеснул руками и заключил:
— Нет, он не в состоянии разобраться ни в чем!
Матерый гангстер побледнел от этих слов, как институтка. Дона поспешили вернуть за стол переговоров, и они завершились успешно. Но два месяца спустя гангстера кто-то застрелил, когда он брился в своей излюбленной парикмахерской.
Так что Хейген, дослушав, начал все сначала обычным вежливым тоном.
— Вот моя визитная карточка, — сказал он. — Я адвокат, и не стал бы нарушать законы, которые призван охранять. Разве вы услышали от меня хоть намек на угрозу? Я сказал только, что готов принять любые ваши условия, если Джонни Фонтейн получит роль в картине. На мой взгляд, мои предложения были достаточно крупными за одолжение, которое вам ничего не стоит оказать. Тем более, что отдать роль Джонни Фонтейну в ваших же интересах, ведь, по его словам, вы отлично знаете, он будет в ней, как влитой. Добавлю, что иначе мы и не стали бы вас беспокоить. Мой друг берется оплатить постановку картины, если в этом есть необходимость. Мне хотелось бы быть верно понятым. Мы не собираемся вас принуждать. Смею заверить, что мой шеф знает о вашей дружбе с мистером Гувером и относится к ней уважительно. Он вообще привык ценить дружеские отношения.
Уолес все это время раздраженно чиркал по бумаге красной ручкой в виде гусиного пера. При упоминании о финансовых возможностях дона он оторвал перо от бумаги и впервые выказал интерес:
— Фильм стоит пять миллионов, — произнес он назидательно.
Хейген тихо присвистнул, демонстрируя тем самым, что сумма впечатляющая. Потом сказал достаточно небрежно:
— У моего шефа достаточно друзей, готовых откликнуться на любое его начинание.
Впервые Уолес, кажется, начал осознавать серьезность разговора. Он покрутил в пальцах визитную карточку Хейгена:
— Имена всех крупных адвокатов Нью-Йорка мне знакомы. Вашего имени я не припомню. Кто ж вы такой, черт возьми?
— Я работаю в очень солидной фирме, — сухо ответил Том Хейген. — А этим делом занимаюсь по поручению друзей, — он встал. — Ну, не смею больше отнимать у вас время.
Они обменялись прощальным рукопожатием. Хейген повернулся к двери, потом еще раз оборотился к продюсеру:
— Полагаю, вы порой имеете дело с людьми незначительными, строящими из себя важных персон. Тут как раз все наоборот. Может, вам есть смысл навести справки обо мне? Если что, я буду в отеле, — он сделал паузу. — Возможно, это трудно себе представить, но кое в чем моему шефу уступает даже сам мистер Гувер. — Глаза Уолеса сощурились, по-видимому, он начал осознавать. — Кстати, я искренний поклонник ваших картин, — добавил Хейген с неподдельным восхищением. — Желаю вам и впредь плодотворно работать на благо Америки.
В тот же день ближе к вечеру в номере Хейгена раздался телефонный звонок, и секретарша Уолеса сообщила о приглашении продюсера пообедать с ним в загородном доме. Машина заедет через час, сказала она, дорога долгая, но в автомобиле есть бар и выбор закусок. Хейген знал, что сам Уолес летает обычно на личном самолете. Отчего же ему предлагают другой маршрут?
— Мистер Уолес советует захватить вещи с собой, — прощебетала любезно секретарша, — вы сможете переночевать у него, а утром вас доставят в аэропорт.