Крестный отец
Шрифт:
Уолес будто только ждал повода, чтобы оборвать разговор:
— Я прекрасно вас понял. Типичная мафия, все правильно: мягко стелет, да жестко спать. Сплошное оливковое масло и прочие штучки, а по существу — шантаж. Но будем откровенны. Джонни Фонтейну никогда не получить этой роли, хотя бы он словно рожден для нее и сразу попал бы в обойму самых великих. Потому что мне лично этот мерзкий пакостник противен, и я намерен вышвырнуть его из кино. И вот почему. Он мне угробил девчонку, на которую я делал самую большую ставку. Пять лет я хлопал сотни тысяч долларов, обучая ее пению, танцам, манерам. Из нее вышла
Тирада Уолеса, не оставляющая сомнений в искренности, буквально поразила Тома Хейгена. Казалось просто невероятным, как взрослый, состоятельный, деловой человек мог руководствоваться такими ничтожными соображениями, когда речь шла о делах, и совсем нешуточных. В мире Хейгена, как и в мире Корлеоне, менее всего могли приниматься во внимание красота женщины или привязанность к ней. Кроме женитьбы, конечно, но тогда уже вступал в силу совсем иной фактор — семья.
Хейген решился на последнюю попытку.
— Признаю правоту вашего гнева, мистер Уолес, — сказал он. — Но стоит ли это принимать близко к сердцу? Нельзя ли забыть эту неприятность, столь ли она велика? Вы даже не представляете, как высоко оценил бы любезность с вашей стороны Крестный отец Джонни! Ведь мистер Корлеоне держал на руках малютку, когда его нарекали именем. Он принял обязанности родителя, когда умер родной отец Джонни. И не один Джонни Фонтейн уважительно именует дона Корлеоне Крестным отцом, этим званием множество людей выражают ему уважение и благодарность. Мистер Корлеоне никогда не оставляет друзей ни при каких обстоятельствах.
Уолес резким движением поднял свое крупное тело из кресла.
— Наш диалог, похоже, затянулся. Никакие головорезы не смеют ставить мне условий, здесь диктую только я. Если мне сейчас вздумается взять в руки телефонную трубку, вы проведете ночь за решеткой, уважаемый. И пусть только ваши мафиози рискнут сунуться ко мне, живо убедятся, что я не какой-нибудь эстрадник. Мне ведь доводилось слышать, как начинал карьеру ваш излюбленный Джонни. Имейте в виду, мистер Хейген, вашему хозяину не поздоровится. Если прижмете к стенке, я пущу в ход тяжелую артиллерию — свои связи в Белом доме.
«Ну и сам дурак, — подумал Хейген. — Как только угораздило пролезть в киномагнаты?»
Он по-настоящему огорчился. И это — советник президента, глава одной из крупнейших киностудий мира! Дону Корлеоне, определенно, есть смысл присмотреться к кинобизнесу. Этот идиот способен воспринимать слова только буквально, не ощущая подтекста.
— Благодарю вас за угощение. Было приятно познакомиться, — сказал Хейген невозмутимо. — Не окажете ли вы мне любезность, доставив в аэропорт немедленно? Было бы нежелательно оставаться здесь на ночь, тем более, что, — он выразительно посмотрел на Уолеса спокойными холодными глазами, — мистер Корлеоне предпочитает узнавать сразу о дурных новостях.
Ожидая машину под ярко залитой светом колоннадой, Хейген увидел две женские фигуры, усаживающиеся в длинный автомобиль, поданный прямо к подъезду. Он узнал их: девочка-ангел и мамаша-дракон, которые сидели с ним вместе в приемной Уолеса. Но прелестный свежий ротик малышки теперь вспух и потерял очертания, глаза цвета морской волны помутнели, тонкие ножки подламывались, когда она, как сомнамбула, спускалась по лестнице. Мать, придерживая ее под руку, что-то повелительно шептала на ухо. В ее взоре светилось торжество хищницы, приблизившейся к цели. Дверца захлопнулась за ними, и автомобиль покатил.
Понятно, почему его не пригласили лететь сюда, — подытожил Хейген. — В самолете с Уолесом были мать и дочь. Уолес вполне успел до обеда заняться девочкой, пока Хейген добирался автомобилем. Ничего себе нравы! И к этому миру так стремится Джонни? Что ж, Бог в помощь, как говорится. И Уолесу тоже.
Паоло Гатто не терпел работать наспех, особенно если предстояло поучить клиента уму-разуму. Он любил продумывать план действий. То, что намечалось сегодня, нельзя было считать серьезной работой, но могло навлечь неприятности на исполнителей в случае любой ошибки.
Он пил пиво у стойки, держа в поле зрения сопливых щенков, пытавшихся склеить двух девок у бара. Все, что было возможно, он уже узнал об этих молокососах. Обоим — Джерри Вагнеру и Кэвину Мунану — было по двадцать: чистенькие, приличные сынки благополучных родителей. Через две недели они должны были отбыть в колледж после каникул, как сообщил Клеменца. То, что они были студентами, в сочетании с политическим влиянием отцов уберегало этих ребят от многих неприятностей. За грязную историю с дочкой Америго Бонасера оба схлопотали условный срок. «Шпана», — подумал Паоло Гатто. Пасутся здесь в надежде на легкую добычу.
Сам Паоло Гатто умудрился не попасть в полицейские досье с помощью врача-психиатра, организовавшего справку, что его подопечный, белый, двадцати шести лет от роду, прошел курс электрошоковой терапии в результате умственного расстройства. Такой справки было довольно, чтобы полиция не вязалась к нему. Паоло считал привилегию заслуженной, ее придумал для него сам Клеменца, когда Гатто вошел в семейный бизнес.
Именно Клеменца сообщил Паоло и об этом деле, которое следовало провернуть в срочном порядке, пока мальчишки не уехали в колледж. «Ну и на черта тогда устраивать это в Нью-Йорке?» — расстроился Гатто. Вечно Клеменца не даст сделать работу спокойно, без суеты. Если вдруг девки решатся составить компанию молокососам, вечер пропадет впустую.
Одна из девиц громко расхохоталась:
— Ты что, спятил, Джерри? Кто же теперь поедет с тобой? Так, чего доброго, окажешься в больнице со сломанной челюстью вслед за несчастной девчонкой.
Услышав ее злорадный голос, Паоло Гатто допил свое пиво и вышел на улицу. Было совсем темно — уже перевалило за полночь. Лишь в одном баре неподалеку светились огни, остальные, как по заказу, уже закрылись. Великолепно! О дежурной патрульной службе Клеменца пообещал позаботиться, она появится лишь тогда, когда поступит условленный сигнал по радио, и торопиться не станут.