Крестный отец
Шрифт:
— Пусть так, — сказал Джонни. — Я тебе верю, и у меня довольно сил и мужества, чтобы самому стать продюсером. Но денег-то у меня для этого все равно нет. Ни один банк за здорово живешь не станет меня финансировать, тут речь идет о миллионах.
Хейген сухо посоветовал:
— Как только получишь премию Академии, объяви о постановке собственных картин. Подбирай профессионалов самой высокой категории: лучших операторов, художников, режиссеров, всех, кто понадобится. И самых лучших звезд — выбирай по собственному вкусу. Рассчитывай так, чтобы приступить к производству трех-пяти картин одновременно.
— Ты соображаешь? —
— Когда понадобятся деньги, — продолжал Хейген, — позвонишь мне, я подскажу, к кому из банкиров у вас в Калифорнии обратиться. Банки достаточно часто финансируют постановку фильмов, можешь не беспокоиться об этом. Самым обычным способом попросишь ссуду, представишь обоснование, выполнишь необходимые формальности. Они пойдут тебе навстречу. А предварительно, будь добр, согласуй со мной свои планы и предстоящие расходы. Устраивает такой вариант?
Джонни не сразу ответил. Он молча смотрел перед собой довольно долго, потом спросил тихо:
— Что я буду должен?
Хейген улыбнулся.
— Тебя интересует, что ты будешь должен дону в ответ за его заботу о тебе и в благодарность за двадцать миллионов? Верно, даром ничего не дается, — он выждал, но Джонни не подал голоса. — Но ничего такого, кроме того, что ты сам с охотой и удовольствием сделал для нас, делать тебе не придется.
Джонни высказался наконец прямо:
— Но пусть Крестный сам обратится ко мне, если понадобится что-то очень серьезное. Ты понимаешь, о чем я? Ни от тебя, ни от Санни я такого рода распоряжений принимать не стану.
Хейген несколько даже удивился здравому смыслу этого певца и киногероя. Похоже, какие-то деловые мысли шевелились в голове Джонни Фонтейна. У него хватило соображения предусмотреть, что Санни Корлеоне в любую минуту может попросить его о чем-то безрассудном и опасном, тогда как Крестный отец не станет зря беспокоить любимчика.
— Не тревожься зря, — ответил Хейген. — Дон уже давно отдал нам с Санни строгий приказ ни в коем случае не впутывать твое имя ни в какие дела, рискованные для твоего имиджа. Его заботит твоя репутация не меньше, чем тебя самого. А может, и больше, — не удержался Том, — во всяком случае, ничего такого, что бросило бы тень на твое доброе имя, он никогда не предложит, а если попросит о чем-то, то лишь о том, что ты и сам предложил бы, если б знал наперед. Ручаюсь за это.
Джонни улыбнулся:
— Тогда по рукам.
Хейген сказал:
— Я хочу, чтобы ты твердо знал — Крестный отец верит в твои способности и в то, что голова у тебя не для того лишь, чтобы красотки балдели, глядя. Он надеется, что банк не прогорит, предоставляя тебе ссуду, а значит, в накладе никто не останется. Так что у дона здесь есть и практический деловой интерес, не забывай об этом, когда будешь тратить деньги. Ты, конечно, его любимый крестный сын, по двадцать миллионов — это состояние. Дону придется приложить немало усилий, чтобы организовать их для тебя.
— Передай дону, что я не совсем без ума, — сказал Джонни. — И если уж Уолес смог стать киномагнатом, то мы как-нибудь не ударим в грязь лицом.
— Дон тоже такого мнения, — удовлетворенно сказал Хейген. — Ну, а теперь распорядись, чтобы подали машину — мне пора в аэропорт. Кажется, я ничего не забыл сказать тебе. Когда дойдет до контрактов, найми собственного адвоката поголовастей, я в это вмешиваться не стану. Но бумаги мне для начала покажи, прежде чем подписать — если ты не против, конечно. С профсоюзами у тебя неприятностей не будет, на это можешь рассчитывать сразу. И это даст тебе экономию по каждой картине. Если вдруг кому-то вздумается сыграть против правил и предъявить тебе лишний счет — не обращай внимания, мы сами разберемся.
Джонни спросил настороженно:
— А сценарии, актеров и все прочее тоже согласовывать с тобой?
Хейген покачал головой:
— Нет, это на твое усмотрение. Если вдруг дону что-то уж очень не понравится, он даст тебе знать. Но не думаю, что такое случится. Кино не входит в сферу его дел, поэтому он мало им интересуется, да и не в его обыкновении навязывать другим свою волю. Это я по себе хорошо знаю.
— Замечательно, — сказал Джонни. — А в аэропорт я сам тебя отвезу. И передай от меня Крестному отцу самое большое спасибо. Я бы сам его поблагодарил, да он никогда не подходит к телефону. Почему, ты не знаешь?
Хейген развел руками:
— У него против телефонов предубеждение. Не хочет, чтобы кто-нибудь записал его голос, даже если разговор ничего не значащий. Боится, что можно из самых невинных слов составить прямо противоположное. Не так это трудно сделать, кстати. А единственное, чего дон всю жизнь избегает — это улик. Рано или поздно власти могут ополчиться против него — вот он и не хочет давать им в руки ничего стоящего, ни малейшей зацепки.
Они сели в автомобиль и по дороге Хейген размышлял о Джонни Фонтейне. В этот раз впечатления его были более благоприятными для Джонни. Человек растет на глазах, и то, что он сам сел за руль, чтобы отвезти Тома в аэропорт, — тому подтверждение. Не велика любезность, но дон всегда более всего ценит именно такие знаки внимания. И его извинения все-таки шли больше от сердца, чем из-за страха. Джонни не трус, оттого-то зачастую и лез напролом с продюсерами и женщинами. И он один из немногих, кто не боится, а любит дона. Пожалуй, только о Джонни и Майкле можно с уверенностью сказать это. Так что Тому приятнее считать его извинения чистосердечными, тем более, что им теперь предстоит работать рука об руку.
«Джонни предстоит выдержать еще один экзамен, — подумал Том. — Доказать, что голова у него и впрямь умеет соображать. Дон ждет от крестника услуги, но никогда не станет подсказывать ему или делать это условием их соглашения. Тем не менее именно готовность Джонни угадать без подсказки со стороны, чем он может отблагодарить дона, является последним штрихом в их договоре на будущее. Интересно, додумается ли Джонни Фонтейн до того, что от него требуется?»
В аэропорту Хейген настоял, чтобы Джонни не провожал его дальше и не задерживался, а тут же уехал, не дожидаясь вылета самолета.
Джонни вернулся обратно, к своей первой жене. Джинни удивилась его возвращению, но ему не хотелось никуда больше ехать, пока не приведет в порядок мысли. Он понимал, что каждое слово, сказанное Хейгеном, имеет значение. Понимал, что этот разговор полностью изменит всю его жизнь и судьбу. Он взошел на голливудское небо яркой звездой, но звезда его угасла, хотя он все еще оставался молодым — ведь тридцать пять для мужчины не возраст. Однако что толку — его сбросили со счетов, и не надо строить иллюзий и обманывать ими самого себя. Даже «Оскар» его не спасет — не вернет же он ему голос?