Крестный сын

Алесько С.

— То что? — Шон наполнил свой кубок до краев и передал бутылку жаждущему Кайлу.

— Думаю, сама тебе об этом скажет, — Филип сделал солидный глоток и посмотрел на друзей со странной усмешкой.

— Ну, ты губу раскатал! — засмеялся Кайл. — Это не в их стиле.

— Не в их, но в ее.

— Ты это понял, потанцевав с ней на балу несколько часов? — с иронией спросил Шон.

— Можно и так сказать, — без улыбки ответил его друг. — Есть в ней что-то, чего я в других не замечал…

— Я даже скажу тебе, что, — рассмеялся Шон, — редкостно дурной нрав!

— Возможно,

ты прав, — не стал спорить Филип.

— А ты-то ей понравился? — спросил Кайл.

— Да откуда же я знаю? Она мне ничего не сказала.

— Хватит туману напускать, дружок! Уж ты-то должен знать, что для этого слова не нужны.

— Значит, не понравился! — Филипу разговор начинал надоедать. Правду сказать он не мог, а дурачить друзей оказалось не слишком приятно. — Ребята, — примирительно сказал он, — я все вам рассказал. Мы и провели-то с ней всего около двух часов, папаша рано ее спать отправил. Мне она понравилась, даже очень, а Старикан запретил думать о ней. Не нужны мне неприятности.

— Успокойся! — фыркнул Шон. — Ты не первый, на кого она так действует.

— Вот и отлично. Только я бы очень вас всех просил: поменьше это обсуждайте, вдруг дойдет до крестного. Мне мои яйца дороги.

— Не волнуйся, они в полной безопасности. То, о чем говорится в казармах, здесь и остается, — заверил его Кайл. — Если б не так, у нас уже, знаешь, сколько евнухов было бы!

— Догадываюсь, — улыбнулся, наконец, Филип.

Как он и подозревал, Ив не порадовала беседа в казармах.

— Фил, ты выдал себя с головой, — сказала она, дождавшись его возвращения в Западную башню. — Единственное, что успокаивает: за пределы казарм это действительно вряд ли выйдет.

Молодой человек, и без того пребывавший в невеселом настроении, помрачнел еще больше.

— А если и выйдет, то что? Имею полное право сохнуть по первой красавице страны, и старик должен быть доволен до тех пор, пока я не начну лезть к тебе под юбку. А этого я при нем делать не буду.

Девушка вздохнула.

— Ты не знаешь его так, как я. Если он проведает, что ты ко мне неравнодушен, пусть и не пытаешься это показать, он тут же что-нибудь предпримет. Вешать он тебя из-за такой малости не станет, но вот отправить одного из нас из дворца может запросто. А для меня разлука с тобой… — она замолчала.

— Договаривай, — он посмотрел на нее со странным выражением, будто с надеждой.

— От меня правда пахнет малиной? — она уселась к нему на колени.

— Правда, — улыбнулся он. — Что ты там говорила про разлуку?

— Я что-то говорила? Уже не помню, — она довольно фальшиво хихикнула.

— Энджи, это не твой стиль, перестань копировать ваших придворных дам, — его голос звучал устало, и ей стало жаль своего любовника.

Девушка прекрасно видела: Филип не столько «неравнодушен» к ней, как она мягко выразилась, сколько влюблен, причем по уши. Вернее, мысленно поправила она себя, стараясь придерживаться правильной с ее точки зрения терминологии, он хотел только ее и хотел постоянно. Ив это ничуть не удивляло. Она знала, какое

действие оказывает на мужчин, а ему она к тому же подходила в физическом плане, как прежде ни одна другая. Отдавала она себе отчет и в своих чувствах к нему: они были теми же. Но говорить об этом с Филипом ей не хотелось. Во-первых, бессмысленно признаваться в кратковременном помутнении рассудка, оно быстро закончится и не из-за вмешательства внешних сил, а само по себе. Во-вторых, гордость не позволяла ей быть Бог знает какой по счету в длинной череде женщин, говоривших красавчику, что жить без него не могут.

Но в последнем она ошибалась. Он сам, конечно, не раз и не два твердил девицам о любви. А чего не скажешь, чтоб затащить в постель очередную милашку, особенно если той хочется услышать именно это. Сам же подобными откровениями, ни притворными, ни уж тем более искренними, избалован не был. Некоторые женщины, те, что побойчее, не боялись признаться, что хотят его, но этим все и ограничивалось. Ив не стеснялась ни говорить о своем желании, ни показывать его, но Филип все сильнее хотел услышать от нее нечто большее.

Молодой человек, не дождавшись ответа, вздохнул и опустил голову. Ив больше не могла сдерживаться.

— Я не смогу без тебя, — сказала она.

— Спасибо, — он как-то судорожно прижал девушку к себе. — Спасибо, что все же сказала это, даже если так не думаешь…

Она ничего не ответила, а стала покрывать его лицо медленными, ласковыми поцелуями, которые он так хорошо помнил. Но в этот раз ему не захотелось от нее других признаний, и ночью их обоюдная страсть была принесена в жертву нежности.

Через пару дней после бала Ив напомнила отцу о его обещании. Правитель был недоволен, но при первом же удобном случае поговорил с крестником, понимая — дочь от него не отстанет.

— Филип, у меня есть одна просьба, которая может тебе не понравиться. Я пойму, если ты откажешься, и не буду настаивать.

— Слушаю, крестный.

— Моя дочь пожелала, чтобы ты научил ее владеть мечом.

Молодой человек изобразил вежливое удивление.

— Я так и думал, что ты не захочешь, — сказал Правитель, делая ударение на последних двух словах.

— Нет, почему же, просто это очень необычно…

— Ты станешь ее учить?

В голосе крестного послышалось недовольство. Филип неожиданно для самого себя разозлился.

— Да, стану! По крайней мере, я должен посмотреть, на что она способна. Если случай безнадежен, я сам скажу ей об этом. Но ее высочество — ваша дочь, и мне кажется, она вполне сможет овладеть этим искусством.

Правитель мрачнел все больше. Филип прекрасно видел это, но решил высказаться до конца.

— Догадываюсь, что вы хотите сказать, крестный. Так вот, я соглашаюсь не для того, чтобы лицезреть ежедневно ее высочество и уж тем более не для того, чтобы иметь возможность так или иначе обхаживать ее. Просто я по своему опыту знаю, каково это — хотеть чему-то научиться, знать, что ты сможешь, и постоянно нарываться на отказ, диктуемый исключительно желанием унизить тебя.