«Крестоносцы» войны
Шрифт:
Остается одно: если он получил приказ, надо этот приказ отменить.
— Где ваш офицер? — спросила она. — У вас должен быть офицер!
— Лейтенант на другой стороне, на Швальбахской, кажется, — с готовностью сказал капрал. Он понимал, что она указывает ему выход. — Туда час пути; мы только что перебрались через гору…
— Через шахту ближе, — сказала Элизабет Петрик. — Подождите здесь, капрал! — Она не просила, она приказывала, а он повиновался. — Подождите здесь и не двигайтесь с места, пока я не вернусь!
— Скорей! — ответил капрал. — Долго ждать я не могу.
Лейтенант саперов был офицер запаса по фамилии Шлагхаммер, уже немолодой человек, смуглый, с рябым лицом и нерешительным взглядом, хороший отец и хороший муж. У него не было оснований не верить словам Петтингера, сказавшего, что он осмотрел шахту и что, по его мнению, американцы вполне могут пробраться через нее из Энсдорфа в Швальбах. Его удивило, однако, для чего офицеру в таком высоком чине понадобилось лично осматривать эту темную и грязную дыру, промочив при этом штаны; но он был не такой человек, чтобы задавать вопросы подполковнику.
Петтингер прибавил к приказу:
— Там, в шахте, может быть, есть несколько человек — дезертиры фольксштурма, которые уклоняются от выполнения долга.
Шлагхаммер ответил:
— Слушаю.
На мгновение он увидел перед собой этих людей в шахте, которые ногтями и карманными ножами царапают скалу, отрезавшую от них воздух и свет, и отступают в полном изнеможении. Потом он отогнал это видение. У него три сына на фронте, чья жизнь, быть может, подвергается опасности из-за того, что эти дезертиры уклоняются от своего долга.
Он немедленно выступил из Саарбрюкена в Швальбах. Изучив местность, он послал половину своего отряда к Энсдорфскому концу шахты с двумя ящиками динамита, приказав идти верхней дорогой. Он не желал, чтобы динамит несли туннелем, где скопилась подпочвенная вода. Он оставил у себя другие два ящика, набитые динамитом, для того чтобы взорвать склон горы над Швальбахским входом в шахту.
Теперь лейтенант Шлагхаммер стоял и слушал фрау Петрик. «Они тоже люди, — думал он — Петтингер сказал, что там дезертиры… Боже мой, а там женщины, дети и старики, бежавшие от войны». Американцы могут просочиться… Каким образом? Перебив прикладами и заколов штыками этих людей? Но у него есть приказ…
— Видите ли, — сказал он, — не то чтобы мы хотели вреда вам всем. Но по ту сторону находятся американцы. Они частично заняли Энсдорф. Если они пройдут через шахту, они атакуют наш тыл. Так что это военная необходимость.
Военная необходимость — это очень важно. Элизабет Петрик почувствовала, что кровь холодеет у нее в жилах. Против военной необходимости нечего и спорить.
— Хорошо, — сказал лейтенант, — если мы взорвем только одну сторону, вы можете там остаться.
— Это не просто туннель, — ответила она, — это старая шахта. Если не будет тяги, начнет скопляться гремучий газ. Я знаю. Я всю жизнь прожила в шахтерском городке. Надо, чтобы обе стороны оставались открытыми.
Шлагхаммер нахмурился. Не его дело судить Петтингера, разбирать, какие у него соображения, что у него правда и что ложь. Но толковать приказ — это его дело.
Ему велели взорвать вход в шахту, а не убить пять тысяч человек. Петтингер ничего на этот счет не говорил — лишь бы не просочились американцы, как ни маловероятна такая возможность.
— Это же только на время, — убеждала она. — Ведь фронт передвинется. Тогда мы опять можем выйти из шахты, опять жить…
Шлагхаммер расстегнул воротник. Если шахта станет чем-то вроде нейтральной территории, которой не будет пользоваться ни та ни другая сторона, то это все равно что завалить ее взрывом. Кто станет проверять, каким образом он выполнил приказ и осуществил его цель? Его командование далеко отсюда, в Саарбрюкене. А Петтингер вряд ли сюда вернется.
— Мне нужна гарантия, — резко сказал Шлагхаммер, — что американцы не будут пользоваться шахтой. Можете вы доставить мне такую гарантию?
— Мы можем попробовать!
— Кто это «мы»? Я имею в виду вас, фрау… Как ваша фамилия?
— Петрик.
— Вас, фрау Петрик.
— Я только женщина, — сказала она, предвидя возражения со стороны комитета, своего мужа, людей в шахте.
Шлагхаммер начинал терять терпение.
— Вот именно! Если они кого-нибудь послушают, эти американцы, то только женщину. К мужчине всегда отнесутся подозрительно — почему он не на фронте?
Она взглянула ему прямо в глаза.
— Я попробую.
— Может быть, они послушают вас, — сказал он с надеждой: — Они тоже люди. Ступайте, попробуйте, фрау Петрик.
— Благодарю вас, — сказала она, — благодарю…
Он остановил ее.
— Я даю вам сорок восемь часов. Это все, что я могу сделать.
— Сорок восемь часов. Хорошо, герр лейтенант. — Она выпрямилась и вышла.
Лейтенант смотрел, как она, старая женщина, твердыми шагами идет к шахте. А если ей не удастся? Если там, по ту сторону фронта, не поймут, чего она хочет? Посмеются над ней? То, что он сделал, — не по правилам, это самое меньшее, что можно сказать.
— Я знаю, что мне теперь делать, — сказала фрау Петрик отцу Грегору и комитету.
Они выслушали ее. К ее удивлению, они возражали мало и очень нерешительно. В конце концов все согласились с тем, что идти следует именно ей.
Пастор подошел к чемодану, который он принес с собой в шахту, с трудом опустился перед ним на колени и достал оттуда облачение. Он подал его фрау Петрик, держа сложенным на вытянутых руках.
— Вам понадобится белый флаг, — сказал он.
— Ваша риза! Она вам самому нужна!
Старческая рука с набухшими венами разгладила шелк одеяния.
— Быть может, она защитит вас, — тихо сказал священник.
Потом фрау Петрик подошла к своему углу. Все здесь было в забросе. Ее муж сидел на корточках среди беспорядка, отличавшего этот маленький квадрат от других. Одеяла фрау Петрик, когда-то ее гордость, валялись где попало; немытые тарелки были кое-как составлены в кучу; горящая свеча вся оплыла. Пауль и Леони сидели рука об руку, поодаль от Иоганнеса.
Фрау Петрик спохватилась, что совсем забыла о своих обязанностях хозяйки: даже здесь, в шахте, она должна была позаботиться о своей семье, о том, чтобы все они были накормлены и держались вместе. А теперь ей придется их оставить.