«Крестоносцы» войны
Шрифт:
Девитт внимательно посмотрел на генерала.
— Что мне сказать вам в ответ?
Отношения между этими двумя людьми были несколько необычные, и, вероятно, Девитт понимал это лучше, чем Фарриш. Фарриш был моложе годами, но старше чином. Быстро пройдя путь от безвестного командира танкового батальона до командующего закаленной в боях бронетанковой дивизией, Фарриш не мог не рисоваться, даже в присутствии человека, знавшего его, когда в военном отношении он был младенцем.
— Что сказать в ответ… — повторил он. — Да то, что вы об этом думаете. Такого дилетантского, подлого, никчемного распоряжения…
— Вы спрашиваете моего мнения, но едва ли оно вам понравится.
— А вы скажите! Я не боюсь.
Рукою в перчатке Девитт осторожно отставил в сторону чернильницу.
— По-моему, правильно, что французам позволили освободить свою столицу. — И, не дав Фарришу времени возмутиться, Девитт продолжал: — Вы же не на футбольном поле. Помните, как вы здорово пасовали?
Фарриш отмахнулся от этих воспоминаний.
Девитт развил свою мысль:
— Но с другими игроками вы не считались. А теперь нужно помнить, что вы не один.
Фарриш сказал с сердцем:
— Я лучше других!
Девитт поднялся.
— Нет, — сказал Фарриш. — Побудьте со мной. Мне нужна поддержка.
— Стоит ли? — возразил Девитт. — Вы меня не слушаете. А не слушаете потому, что я говорю не то, что вам хочется услышать.
— Да я слушаю, — сказал Фарриш с досадой. — Одной обидой больше, одной меньше — не все ли равно?
Девитт застегнул плащ.
— Если для вас эта война — только погоня за славой, вас ждет много разочарований. Мне, возможно, повезло больше, чем вам: прежде чем снова стать под ружье, я успел пожить гражданской жизнью. Я общался с людьми, далекими от военных кругов. И я хочу вам сказать: эта война не исчерпывается передвижением дивизий по карте. Идет и другая борьба, которая на ваших картах не отмечается. Потому-то и хорошо, что в Париж направили эту французскую дивизию. Потому-то вам и предстоит еще немало огорчений.
Фарриш рассмеялся.
— Пусть поостерегутся огорчать меня слишком сильно!… — В голосе его прозвучала угроза. — Вы куда?
— Пора двигаться, — отвечал Девитт, щадя самолюбие Фарриша.
— В Париж, что ли?
Девитт пожал плечами.
— В Париж? — растравлял себя Фарриш.
— Да, между прочим и в Париж.
— Ну, когда-нибудь расскажете, как все было. Расскажете, потому что…
— Почему?
— Нет, ничего.
— Так до свиданья, Фарриш, желаю удачи.
— Стойте, стойте! — сказал Фарриш. — Ответьте-ка мне на один вопрос, прежде чем укатить на Елисейские Поля. Где это вы… где вы нахватались таких возвышенных мыслей?
— Право, не знаю, — Девитт не видел в своих мыслях ничего из ряда вон выходящего.
3
Париж начинал пробуждаться.
Автобус, в котором ехала домой Тереза Лоран, был набит до отказа. Она оказалась между двумя мужчинами — один в рубахе, разорванной по шву на плече, другой в соломенной шляпе, на полях которой в том месте, где он брался за нее рукой, образовалось расплывчатое пятно.
Человека в соломенной шляпе, казалось, нисколько не смущали теснота и жара. Он вдыхал тяжелый запах генераторного газа и жмурился, словно говоря: «Какой сладкий аромат!» Он улыбнулся Терезе, и ей понравилась его улыбка — хорошо очерченный рот, крепкие зубы, только усики ни к чему. Но она и вида не подала, — с какой стати он вздумал ей улыбаться?
Вдруг автобус остановился.
— В чем дело? — спросил мужчина в разорванной рубахе, изгибаясь, чтобы выглянуть в окно. — Здесь же нет остановки. Опять что-то с мотором.
Человек в соломенной шляпе стал пробираться к задней двери.
— Не толкайтесь! — раздраженно взвизгнула женщина с кошелкой. — Выходите по одному. Я все утро простояла в очереди, а вы и подождать не можете.
Человек в соломенной шляпе улыбнулся Терезе и сказал:
— Довольно ждали, хватит.
Автобус тряхнуло, — водитель медленно, толчками, поворачивал его куда-то в сторону.
— Господа! — громко сказал человек в соломенной шляпе. Теперь его лицо было серьезно, а голос звучал ясно и уверенно. — Не бросайтесь к выходам. Когда автобус остановится, выходите спокойно, по одному. Не волнуйтесь, выйти успеют все.
В ответ посыпались восклицания, одни тревожные, другие негодующие. Кто-то крикнул:
— Полиция! Где полиция?
Автобус снова остановился. Водитель выключил мотор. Как только стих шум мотора, пассажиры тоже притихли и молча повернулись к человеку в соломенной шляпе.
Он снял шляпу, вытер лицо, откашлялся. Тереза увидела, что у него густые черные волосы, а на лбу — шрам. Глаза его лукаво поблескивали, может быть, он немного стеснялся.
— Приехали, — сказал он, — вот и конец маршрута. Бригада сменяется. — Вскочив на сиденье, он наблюдал за выходом пассажиров. Они выходили не спеша, друг за другом, словно подчиняясь строгой дисциплине. Даже кондуктор, казалось, проникся доверием к новому, так внезапно заявившему о себе начальству… или он заранее знал, какая роль предназначена человеку в соломенной шляпе?
Тереза, соскочив с подножки, услышала, как его приветствует кучка вооруженных людей.
— Ого, Мантен!
— Хорошо, что подоспел!
— Тут бошей до черта, патрули!
— Два броневика!
Мантен ловил новости на ходу, он, видимо, разбирался в том, что происходит.
— Все вышли из автобуса? — крикнул он.
Откуда-то появились веревки, их привязали к крыше автобуса.
— Раз-два — взяли! — кричал Мантен, дергая за веревку, весь красный от натуги.
Автобус опрокинулся.
Принесли кусок железной ограды. Кто-то явился с мотком колючей проволоки. Мантен приказал тащить из соседних домов мешки с песком, припасенные на случай воздушных налетов.
— А вы, — обратился он к пассажирам, — либо помогайте, либо расходитесь по домам. Что стали, как дураки? Видите, здесь дело серьезное.
Но глаза его смеялись.
— Мадемуазель, — сказал он Терезе, — вы можете нам помочь. Вы будете у нас санитаркой, будете перевязывать раненых, хорошо?
— Да, — отвечала Тереза. — Конечно.