«Крестоносцы» войны
Шрифт:
Уиллоуби не сиделось в широком мягком кресле. Он подозревал, что Иетс припоминает весь их разговор у
Березкина, в особенности злосчастное упоминание князя о делах, и что выводы его неблагоприятны.
— Ну, что же вы не спрашиваете? — заговорил он о вызовом.
— О чем?
— Почему я вздумал защищать Березкина.
— Не имею права.
— Бросьте кривляться. Я вам разрешаю.
— Так почему? — спросил Иетс.
— По двум причинам. Одна из них личная, другая — общая. Возьмем сначала личную причину. Юридическая контора, в которой я состою компаньоном, представляет интересы фирмы Делакруа в Штатах.
Уиллоуби знал, что выдает свои надежды за свершившийся факт; но сейчас не до таких мелочей, как различие между текущими и проектируемыми деловыми операциями.
— Мне, естественно, не хотелось восстанавливать против себя клиента, — продолжал он, — хотя сейчас я и служу в армии. Кроме того, на основании моего опыта я могу смело утверждать, что Березкин — не коллаборационист. Выше известного уровня бизнес приобретает международный характер. Это уже не сотрудничество с врагом, а принадлежность к картелю. Итак, вот моя личная причина. Вы меня поняли?
— Да, это нетрудно.
— Однако главное заключается во второй причине, в ответе на вопрос, с кем мы хотим здесь работать — мы, американцы. Вы об этом когда-нибудь думали?
— Да, собственно, нет, — признался Иетс.
— Как я понимаю, война потрясла самые основы европейского общества. Подготовительную работу провели нацисты — закоренелые воры и грабители, у которых одно правило — хватай, что можешь и пока можешь. А то, чего не успели растащить немцы, разрушает война как таковая, насильственное переселение миллионов людей — с этим вам самому пришлось столкнуться, — разорение этих и многих других миллионов.
Иетс был вынужден признать, что Уиллоуби неплохо оценил обстановку.
— И вот мы стоим перед выбором, — продолжал Уиллоуби. — Что мы хотим построить на развалинах — то, что было раньше, или нечто новое? Я знаю, что многие, даже высоко стоящие, люди не задают себе этого вопроса. Но это не значит, что нам не придется выбирать. И я лично считаю, что нация, подобная нашей, должна и будет работать рука об руку с созидательными силами в Европе, с целью построить порядок, возможно более похожий на то, что мы имеем у себя.
— И этого князя Березкина вы причисляете к созидательным силам?
— Безусловно.
— Несмотря на все, что мы знаем про него и про Петтингера?
— А что мы о нем знаем? Ничего. Гораздо важнее, что он-то много знает о производстве стали и может содействовать восстановлению французской промышленности.
Иетс ничего не сказал.
— Вам это не нравится?
— Нет.
— А что вы предлагаете взамен? Чтобы страной правили какие-нибудь подпольщики, какие-нибудь оборванцы из внутренних сил?
Иетс вспомнил Мантена и Терезу, темное парижское бистро близ площади Согласия и как они называли себя новым правительством.
— Они нам помогли. Больше помогли, чем ваш князь Березкин. Тот был за Петтингера.
— Вы очень примитивно рассуждаете, Иетс. Я согласен, что во время войны они очень полезны. Но только во время войны. Нет, я вовсе не циник. Но мы должны выяснить для себя: чего мы хотим. Что вам нужно — хаос, большевизм, анархия? Вы что, серьезно думаете, что американский народ послал свою армию в Европу, чтобы она насаждала здесь коммунизм?
— Нет, — сказал Иетс. Этого он и не хотел.
— Так, повторяю, что же вы предлагаете?
— Демократию…
Что за непроходимая наивность, подумал Уиллоуби. Он еще ни с кем в отделе не говорил так откровенно, как с Иетсом. А Иетс не желает мыслить логически.
— Демократия, Иетс, это исключительно вопрос формы. Нам важно другое: кто будет контролировать заводы Делакруа — Яков Березкин, который понимает толк и в производстве, и в управлении, или комитет из представителей низов, может быть, вот этаких перемещенных, которые, кроме физической работы, ничего не умеют?
— Так вопрос не ставится!
— А как же? — спросил Уиллоуби.
Иетсу хотелось сказать, что есть и третья сила, которая выйдет на поверхность и которой принадлежит будущее, — такие люди, как он сам, люди честные, исполненные доброй воли, не преследующие личных целей. Вот кого он намерен поддерживать.
Но он не мог этого сказать. Он понимал, что в споре с Уиллоуби этот довод неуместен.
А раз он не может противопоставить ничего конкретного, значит, бороться бесполезно. Надежда — негодное орудие для борьбы с твердо устоявшимися институтами.
Оставалось признать, что, поддерживая Березкина, Уиллоуби поступает логично, хотя Иетс всей душой возмущался против этого сговора дельцов.
Уиллоуби довольно усмехнулся.
— Ответа у вас нет? Тогда советую вам, Иетс, ограничивайтесь своими обязанностями, пока не придумаете чего-нибудь получше.
— Я знаю свои обязанности, — мрачно сказал Иетс.
— Ну вот, теперь вы на меня сердитесь… — Уиллоуби поднял руку и опять уронил ее на колени. — Милый мой, я вам преподал небольшой урок, чтобы вы поняли, что к чему. Вы должны быть мне благодарны. Я вам добра желаю. Ведь мы, как-никак, воюем на одной стороне!…
Он встал и взглянул в окно. Над крышами города поднимались вышки доменных печей.
— Тут еще откроются огромные перспективы!
— Вы имеете в виду потенциальные барыши? — съязвил Иетс.
— А чем это плохо?
Он повернулся к Иетсу, но раздумал говорить то, что хотел было сказать о деньгах. По лицу Иетса он понял, что тот сыт по горло такими нравоучениями.
Уиллоуби пожал плечами:
— Как бы то ни было, прежде всего нужно выиграть эту проклятую войну.
— Война-то скоро кончится…