Крестовые походы глазами арабов

Маалуф Амин

Как ни парадоксально, но именно в тот момент, когда владыка правоверных порвал с долгой традицией праздности, султанат достался четырнадцатилетнему юноше, занятому исключительно охотой и удовольствиями гарема. Махмуд, сын Мохаммеда, даже пользовался благосклонностью аль-Мустаршида, который часто советовал ему вернуться в Персию. Всё это представляло собой откровенный бунт арабов против турок, этих так долго господствовавших воинствующих чужеземцев. Будучи не в состоянии справиться с этой фрондой, султан призвал на помощь Зенги, являвшегося тогда губернатором богатого портового города Бассора в глубине Персидского залива. Его вмешательство решило исход дела: разбитые под Багдадом, войска калифа сложили оружие, а сам глава правоверных заперся в своём дворце в ожидании лучших времён. Чтобы отблагодарить Зенги

за его бесценную помощь, султан через несколько месяцев доверил ему управление Мосулом и Алеппо.

Конечно, от будущего героя ислама можно было бы ждать и более славных подвигов. Но Зенги не случайно вскоре приобрёл репутацию главного руководителя джихада против франков. До него турецкие генералы приходили в Сирию в сопровождении отрядов, которым не терпелось заняться грабежом и вернуться домой с жалованием и добычей. А результат их побед быстро сводился к нулю как следствие последующих поражений. Войска распускали, чтобы собрать их годом позже. При Зенги порядки изменились. На протяжении восемнадцати лет этот неутомимый воитель прошёл через Сирию и Ирак. Он спал на соломе, спасаясь от грязи, бил одних, договаривался с другими и строил интриги против всех. Он никогда не думал о том, чтобы мирно жить в одном из многочисленных дворцов своей обширной вотчины.

Его окружение состояло не из куртизанок и льстецов, а из искушённых политических советников, которых он умел выслушивать. Он располагал сетью осведомителей, которые постоянно держали его в курсе того, что затевалось в Багдаде, Исфагане, Дамаске, Антиохии, Иерусалиме и у него под боком, в Алеппо и Мосуле. В отличие от прочих армий, сражавшихся с франками, его войска не возглавлялись множеством самостоятельных эмиров, всегда готовых изменить или поссориться. Дисциплина была суровой, и малейшая провинность каралась беспощадно. По словам Камаледдина, «солдаты атабега как будто шли между двумя канатами», чтобы случайно не наступить на возделанную почву. «Однажды, — рассказывает, в свою очередь, Ибн аль-Асир, — один из эмиров Зенги, получив в качестве фьефа небольшой городок, обосновался в жилище еврейского торговца. Последний попросил аудиенции у атабега и поведал о своём горе. Зенги было достаточно бросить взгляд на эмира, чтобы тот немедленно покинул занятый дом».Правитель Алеппо был, впрочем, столь же требователен к себе, как и к другим. Прибывая в какой-нибудь город, он спал за пределами городских стен в своём шатре, отказываясь от любых дворцов, бывших в его распоряжении.

Зенги, помимо прочего, был, как утверждает мосульский историк, очень озабочен проблемой сохранения женский чести, особенно, что касается жён солдат. Он говорил, что если за этими женщинами не присматривать, они быстро портятся морально по причине долгого отсутствия их мужей во время военных кампаний.

Суровость, настойчивость и государственный ум — вот те качества, которыми обладал Зенги и которых явно не хватало другим руководителям арабского мира. Ещё более важным для будущего успеха было то, что Зенги придавал большое значение легитимности. По прибытии в Алеппо он совершил три действий, три символических поступка. Первый был уже классическим: он женился на дочери князя Рыдвана, вдове сначала Ильгази и затем Балака. Во-вторых, он перевёз в город останки своего отца, дабы засвидетельствовать укоренение своей семьи в этом фьефе; в-третьих, он получил от султана Махмуда официальную грамоту, дарующую атабегу полную власть в Сирии и на севере Ирака. Благодаря этому, Зенги ясно показал, что он не какой-то проходимец, а основатель государства, которому предстояло существовать и после его смерти. Начала сплочённости, которые он принёс в арабский мир, дали, однако, результат лишь через многие годы. Ещё очень долго внутренние раздоры сковывали действия мусульманских князей и самого атабега.

Однако момент для организации широкого контрнаступления казался благоприятным, поскольку относительная солидарность, составлявшая дополнительную силу иноземцев, подвергалась серьёзному испытанию. «Говорят, что между франками возникло несогласие, что для них вещь непривычная, — удивляется Ибн аль-Каланиси. — Утверждают даже, что

они сражаются друг с другом, и что имеется много убитых». Но это изумление хрониста несравнимо с тем, что испытал Зенги, получив однажды послание от Алисы, дочери Бодуэна II, короля Иерусалима, которая предложила ему союз против собственного отца!

Это странное дело началось в феврале 1130 года, когда князь Боэмонд II Антиохии, пошедший воевать на север, попал в засаду, устроенную Гази, сыном эмира Данишменда, пленившего тридцать лет назад Боэмонда I. Менее удачливый, чем его отец, Боэмонд II был убит в бою, и его белокурая голова, тщательно бальзамированная и помещённая в серебряный ларец, отправилась в качестве подарка к калифу. Когда известие о его смерти достигло Антиохии, его вдова Алиса устроила настоящий государственный переворот. По-видимому, при поддержке армянского, греческого и сирийского населения Антиохии, она обеспечила себе контроль над городом и вступила в контакт с Зенги. Такое любопытное поведение свидетельствовало о появлении нового, второго поколения франков, которое имело мало общего с пионерами вторжения. Армянка по матери, никогда не видевшая Европу, молодая княжна ощущала себя женщиной Востока и действовала соответственно.

Узнав о мятеже своей дочери, король Иерусалима незамедлительно отправился на север во главе своей армии. Неподалёку от Антиохии ему случайно встретился рыцарь ослепительной наружности, незапятнанно белый конь которого был подкован серебром и от холки до подгрудного ремня облачён в украшенные чеканкой доспехи. Это был подарок Алисы Зенги, в дополнение к письму, в котором княжна просила атабега прийти ей на помощь и обещала признать его сюзеренитет. Повесив гонца, Бодуэн продолжил путь к Антиохии и быстро овладел ею. После символического сопротивления в Цитадели, Алиса капитулировала, и отец отправил её в изгнание в портовый город Латакию. Но вскоре, в августе 1131 года, король Иерусалима умер. Будучи знаковой фигурой, он заслуживал со стороны дамасского хрониста надгробной речи, каковую тот и написал в правильной и надлежащей форме. В отличие от начала вторжения, франки уже не представляли собой однородную массу, в которой выделялось лишь несколько лидеров. Теперь хроника Ибн аль-Каланиси описывает детали и даже содержит некоторый анализ.

Бодуэн, — писал он, — был старым человеком, которого закалили время и несчастья. Он не раз попадал в руки мусульман, но ускользал от них благодаря своей прославленной хитрости. С его смертью франки потеряли самого осмотрительного своего политика и самого компетентного из своих администраторов. После него королевская власть досталась графу Анжуйскому, только что прибывшему из страны франков по морю. Но он не был твёрд в своих суждениях и не имел успехов в правлении, тем более, что смерть Бодуэна принесла франкам беды и анархию.

Третий король Иерусалима, Фульк Анжуйский, пятидесятилетний рыжеволосый и коренастый мужчина, женившийся на Мелисанде, старшей сестре Алисы, был и вправду новичком. Причиной его прибытия стало то, что Бодуэн, как и большинство франкских князей, не имел наследника мужского пола. Вследствие более чем примитивной гигиены, а также недостаточной адаптации к условиям жизни на Востоке, западные пришельцы страдали от крайне высокой детской смертности, которая уносила в первую очередь мальчиков. Они смогли улучшить ситуацию лишь со временем, регулярно пользуясь хаммамом и прибегая к услугам арабских медиков.

Ибн аль-Каланиси имел основания для низкой оценки политических качеств наследника, прибывшего с Запада, ибо как раз в правление Фулька «несогласие между франками» стало особенно сильным. После прихода к власти, он был вынужден противостоять новому мятежу, учинённому Алисой и подавленному с большим трудом. Между тем назрел бунт и в самой Палестине. Ходили упорные слухи, обвинявшие жену Фулька, королеву Мелисанду, в любовной связи с молодым рыцарем Гюгом Пюисетом. Противостояние сторонников мужа и друзей любовника разделило франкскую элиту самым кардинальным образом, что имело следствием непрерывные дуэли и слухи об убийствах. Чувствуя угрозу своей жизни, Гюг нашёл прибежище в Аскалоне у египтян, которые, кстати, приняли его радушно. Ему даже доверили фатимидские войска, с помощью которых он овладел портом Яффа, откуда был изгнан через несколько недель.