Крестовый поход
Шрифт:
Гарин шлепал за ней по грязи, ежась под дождем. Сегодня он был трезвый, в первый раз за много недель. Даже побывал у цирюльника, подстриг волосы и бороду. Он больше не выглядел нищим, но в душе чувствовал себя таким. Заготовленные слова казались ему просительными и раболепными, и теперь, недалеко от дома Элвин, он пожалел, что не пропустил рюмочку или две для храбрости. Вот уже и голубая дверь. Еще миг, и она исчезнет за ней. А у него в голове все крутились и крутились вопросы.
— Элвин!
Она быстро повернула забрызганное дождем лицо. Увидела его и чуть расширила глаза. В них не было особого удивления, а какая-то странная тревожная покорность. Будто она знала, что этот момент наступит, и страшилась его.
— Погоди, — крикнул Гарин, когда она потянулась к двери. Он подбежал и схватил ее за руку.
— Я же сказала тебе, оставь меня в покое. — Элвин стряхнула с облепившего голову чепца капли дождя. Сквозь ставшую прозрачной ткань он видел ее дивные волосы. — Нам не о чем говорить.
— Есть. В тот день, Элвин, когда ты пришла ко мне во дворец, когда мы…
Элвин опустила глаза.
— Не надо, Гарин, прошу тебя! Я этого не перенесу. — Она попыталась вырвать руку. — Пожалуйста, уйди.
— Ты ведь не рассказала Уиллу? — Его тон стал тверже. Ее страдание неожиданно стало Гарина раздражать. — Не рассказала, как лежала со мной? — Он сдавил пальцами ее запястье. Злость взяла верх. — Ничего не сказала о Роуз? Он ведь не знает, правда?
Когда Гарин произнес имя дочери, Элвин побледнела. Затем сильно ударила свободной рукой его по лицу. От неожиданности он ее отпустил, и она отстранилась, потирая запястье, где остался след.
— Не смей говорить о моей дочери, — произнесла она стальным голосом. — Я не хочу, чтобы ты подходил к ней. Слышишь? Никогда! — Гарин стоял, прищурившись на нее. Она замолкла и опустила глаза. — Я тогда согрешила, сильно, и замаливаю этот грех с тех пор каждый день. К сожалению, то, что случилось, изменить невозможно. Но я люблю Уилла, и мы счастливы. Я не та женщина, которая тебе нужна, Гарин. Надеюсь, ты еще найдешь свою. — Она раскрыла дверь.
— Но Роуз моя, верно? — крикнул Гарин ей в спину. — Вот почему вы не хотите иметь со мной ничего общего. Она моя дочь!
Дверь захлопнулась. Он сошел по ступенькам под дождь. Вода стекала с капюшона на лицо. Гарин уже собрался подойти к двери и стучать, пока она не откроет, но увидел, как в одном из окон наверху мелькнула головка Роуз. Девочка смотрела на него, держа край шторы. Он поднял руку, но махнуть не успел. Сзади протянулась рука и задвинула штору.
Гарин попятился, попал ногой в грязь и, повернувшись, уныло побрел прочь.
41
Триполи 1 апреля 1289 года от Р.Х.
Гневный глас Аллаха.
Так мамлюки называли грохот, когда выпущенные из осадных орудий камни ударялись в городские стены. Двадцать пять манджаников выстроились вдоль юго-восточного крепостного вала Триполи. Мамлюки действовали методично и настойчиво. Укрывшись за сложенными из бревен баррикадами, обстреливали стены камнями. Иногда орудия заряжали бочками с нафтой, которые взрывались на крепостном валу, воспламеняя строения и людей. В бледном полуденном небе плыли клубы черного дыма. Башни епископа и госпитальеров уже все покрылись выбоинами. А в городе царил бедлам. Несмотря на предупреждение, жители к нападению готовы не были.
Месяц назад из Акры прибыл посланец великого магистра де Боже с вестью, что на Триполи ведет свое войско султан Калавун. Власти города и до этого получали донесения о походе мамлюков, но ни принцесса Люсия, ни генуэзцы, ни община не поверили, что султан идет на них. И потому посланец Темпла был холодно принят и отправлен назад. Власти Триполи высокомерно заявили, что у Калавуна нет причин идти на город и что им нечего опасаться, а великий магистр сеет беспокойство с умыслом. Венецианцы, однако, насторожились. Они поверили великому магистру, тем более что их консул не получал никаких вестей от Бенито ди Оттавио. Но даже и они не были полностью готовы к тревоге, поднявшейся четыре дня назад.
Весть принесли на рассвете крестьяне близлежащих деревень: идут мамлюки. Горожан разбудил неистовый звон колоколов еще до молитвы первого часа. Оглянуться не успели, а войско мамлюков уже встало перед стенами. После полудня началась осада.
Юго-восточные стены считались самыми слабыми, здесь-то мамлюки и сосредоточили основные усилия. В смятении и панике тамплиеры, госпитальеры, венецианцы, генуэзцы, пизанцы и французы собрали войско для защиты города. Ближайшие к стенам дома превратили в охранные посты и оружейные склады. С берега таскали песок и насыпали в большие мешки, которые выкладывали, чтобы помешать распространению огня. На стенах выставили баллисты и фондиболы. [9] Некоторые не использовались годами, дерево сгнило, они оказались бесполезны. Рядом с метательными орудиями на стенах засели арбалетчики. У содрогавшихся под ударами тарана городских ворот соорудили баррикады.
9
Баллиста — средневековый метательный снаряд, заряжаемый камнями; фондибола (требюшет) — средневековое орудие в виде рычага, расположенного между двумя опорами, на одном конце рычага закреплен груз-противовес, на другом снаряд.
А в это время большие венецианские галеры медленно разворачивались и выходили из гавани. Разнеслась весть: венецианская община вывозит своих граждан. Это положило начало панике. Горожане, хватая, что можно унести, бросились в порт в надежде сесть на галеру, торговое судно или хотя бы рыбацкую лодку. Те, кому не посчастливилось попасть на судно, привязывали детей к спинам и в отчаянии бросались в море. Плыли на небольшой остров Святого Фомы неподалеку, где беженцы организовали лагерь. Однако большинство оставались в городе, уповая на Бога и силу своих воинов. Они не ведали, что рядом с ними невидимые злодеи-предатели ждут своей поры.
Лагерь мамлюков у стен Триполи 1 апреля 1289 года от Р.Х.
Калавун наблюдал, как камни один за другим ударяются о стены. Небо над городом заволокло дымом. Время от времени камни поражали людей, и те падали со стен. К грохоту камней примешивался стук в голове. Калавуну хотелось удалиться в свой шатер, лечь и закрыть глаза. Но он заставил себя стоять. Негоже прятаться, когда по твоему повелению штурмуют Триполи.
Конечно, можно было провести переговоры с властями города. Но Калавун этого не сделал. Потому что испугался. Но не за свою жизнь. Он испугался потерять уважение сына. Уже были потеряны Айша и Али, и он не мог перенести мысли о потере Халила. Триполи стал его уступкой требованиям двора во главе с сыном. Но каждый ударяющийся о стену камень разрушал мир, за который он боролся половину своей жизни.