Крестовый поход
Шрифт:
Элвин смотрела, не понимая.
— Какая опасность? И почему ты? Почему не кто-то другой? Зачем ты меня пугаешь, Уилл. Лучше расскажи.
Мучаясь отчаянием, он завел ее в ближайший переулок.
— Но ты не должна никому рассказывать. Все очень серьезно.
— Даю слово.
И тогда Уилл поведал ей, что заговорщики, к которым, не исключено, принадлежит и великий магистр, собрались похитить Черный камень из Каабы. Это вызовет войну, самую кровавую, какой еще не знал мир. Он рассказал ей, как они с Эвраром раскрыли этот план, и, не упоминая ничего об «Анима Темпли» и Калавуне, объяснил, что имеет давнюю связь с одним из высших чинов в войске мамлюков, которого едет предупредить.
— Ты отправляешься в Каир? — встревоженно спросила Элвин. — Один?
— Да, сегодня вечером. Их надо остановить. Иначе всему конец.
В первое мгновение у Элвин возникла глупая надежда. Если мамлюки пойдут на Акру, христианам ничего не останется, как вернуться на Запад. И тогда рыцарям, в том числе и Уиллу, не за что будет воевать. И все закончится. Но она знала, что так не получится. Христиане сразу Акру не сдадут. Будут сражаться до последнего.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — прошептала она.
Уилл привлек ее к себе. Элвин на секунду напряглась, словно сопротивляясь, затем расслабилась. Подняла голову, нашла губами его губы, и они слились в поцелуе. Вначале легком, затем более страстном и горячем. Их языки сплелись. Она сбросила с головы Уилла капюшон и охватила руками шею там, где завивались черные волосы, влажные от пота. Легко царапая ногтями его кожу, она слышала напряженные хриплые стоны, исходящие из глубины его нутра. Уронив на землю черный плащ, он поднял Элвин и прижал к стене, задрал юбки. Она вцепилась в него еще крепче. — Ты меня любишь?..
Он стащил с ее головы чепец, распуская волосы.
— Да.
Они занимались страстной, отчаянной любовью в темном переулке под звон колоколов церкви Святого Марка, желая лишь одного: чтобы это длилось вечно.
Цитадель, Каир 26 мая 1276 года от Р.Х.
— Где она? Где?
Калавун протиснулся мимо стражников, сопровождавших его в гарем, и побежал по коридору, заставляя слуг поспешно освобождать путь. Затем растолкал тех, кто стоял в дверях покоев. У постели склонились жены Бейбарса, Низам и Фатима, а также дворцовый лекарь. Низам повернула голову. Твердо посмотрела на него:
— Эмир…
Не замечая ее, он ринулся к постели. Взглянул на лицо дочери и замер. Невыносимое горе сжало ледяными пальцами сердце. Айша пристально смотрела на отца своими прекрасными карими глазами. Восковая кожа при свете масляных фонарей приобрела голубоватый оттенок. Он быстро оглядел ее застывшее тело, затем вернул взгляд к искаженному страхом лицу, открытому рту, откуда торчал распухший пурпурный язык. Задушена? Но нигде не было видно следов насилия. Калавун коснулся пальцами ее кожи и быстро отдернул. Она была холодная.
— Вы прочитали молитву? — спросил он, не оборачиваясь.
— Мы только что вошли, — ответила Низам.
Подал голос лекарь:
— Эмир Калавун, она мертва уже больше четырех часов. Наверное, подавилась едой.
Как будто не слыша его слов, Калавун наклонился к уху дочери и прошептал:
— Ашаду ан ла илаа илла-лла. Ва ашаду анна Мухаммадан расул-Улла.
— Где мой сын? — спросила Низам у стоявшей сзади служанки. — Пусть его найдут. Барака должен быть здесь.
Откуда-то слева раздался пронзительный вопль, но Калавун его почти не слышал. Его глаза застилали слезы. Ничего не видя перед собой, он подхватил безжизненное тело дочери на руки и начал баюкать, сдерживая рыдания. А вопли продолжались.
— Уберите ее! — приказала Низам. — Уберите отсюда эту тварь!
Сквозь туман Калавун увидел сгорбившуюся на подоконнике маленькую коричневую обезьянку. Она дрожала мелкой дрожью, расширив в ужасе янтарные глаза. И пронзительно кричала. Евнух попытался ее достать, но обезьянка прыгнула на оконную решетку и повисла на ней с несчастным видом. Блуждающий взгляд Калавуна наткнулся на поднос на столике в изголовье кровати, тарелку с недоеденным рисом и пустую чашу. Казалось, поднос поспешно оттолкнули в сторону. Чаша лежала опрокинутая на кучке сухого желтого риса. Евнух продолжал ловить обезьянку. Калавун резко опустил Айшу на постель и встал.
— Кто принес ей еду? — Его голос потонул в шуме. — Кто? — рявкнул он, и все затихли. — Я спросил, кто принес ей это?
— Слуга, — ответила Низам, — перед намазом. Айша попросила ее не беспокоить. Сказала, что хочет побыть одна. Служанка пришла убрать посуду и нашла ее на полу.
— Она захотела полежать, — добавила Фатима, избегая свирепого взгляда Калавуна. — Сказала, что ей нездоровится.
— Это было до еды или после?
Низам нахмурилась:
— Я не поняла, ты что…
— Отвечай! — рявкнул Калавун, заставив ее вздрогнуть и отступить назад. — Она пожаловалась на нездоровье до или после еды?
— До еды, — ответила Фатима.
— Найдите мне евнуха, который принес еду. Я хочу его видеть. — Он повернулся к лекарю: — А ты проверь, нет ли здесь яда.
— Какой яд? — удивилась Низам. — Когда я вошла, эта тварь, — она показала на обезьянку, — вовсю уплетала рис. Как видишь, она жива.
— А питье? — Калавун схватил пустую чашу; понюхал и передал лекарю: — Проверь, быстро.
— Мой эмир, это будет трудно. Чаша пустая.
Калавун его не слушал. Он проталкивался на выход. Заполнившие дверной проход женщины в страхе отбегали прочь. Оказавшись во дворе, Калавун побежал к главному дворцовому зданию. По мере приближения подозрение перерастало в уверенность и горе замещалось убийственным гневом. Спустившись в помещения для слуг, он нашел Хадира в его закутке. Прорицатель спал, свернувшись на грязной циновке. Калавун разбудил его пинком, поднял на ноги и прижал к стене.