Крестьянин и тинейджер (сборник)
Шрифт:
— Вино оставили в машине, когда спешили, — напомнил всем Сан Саныч.
— Возьми ключи, раз такой умный, и принеси, — сказал ему Геннадий, не торопясь вставать с бетона, и снизу протянул связку ключей. — Который от «хёндё», найдешь.
Сан Саныч покорно взял ключи и отправился за вином.
Мимо пристани из заводи плыл водный велосипед с двумя малолетками. Лопасти велосипеда мерно шлепали по воде, внезапно замирая всякий раз, как только малолетки, рыжий и рыженькая, принимались целоваться…
— А что? — сказала Александра, отвернувшись, и поглядела в спину уходящего Сан Саныча. — Я бы, пожалуй, напилась. Но для начала —
…Стремухин и ребенок между тем уселись на высоком берегу, неподалеку от забора.
— Точно здесь? — спросил Стремухин.
— Кажется, здесь.
— Но ты же видишь, здесь вообще — никого.
— Нет, подождем. Они придут.
Ребенок угрюмо и упрямо глядел в воду. От него пахло потом и мятной жвачкой.
— Придут, придут — а если не придут? — борясь с тоской и раздражением, спросил Стремухин. — Что мне тогда прикажешь с тобой делать?
— Ничего не надо делать. Домой поеду. Они, наверно, дома.
— Вот новость!.. И ты знаешь, как доехать?
— Я знаю. Меня уже здесь забывали.
— Чего же сразу не поехал?
— Денег нет.
— Если я дам тебе денег — доберешься?
— Я доберусь.
— Ты точно доберешься? Или тебе так кажется?
— Пойду к пансионату на маршрутку — и до Мытищ. А там — на электричке, до Ярославского вокзала. Потом — метро, до Адельмановской улицы.
— Абельмановской, — поправил Стремухин. — Сколько тебе нужно, чтобы доехать до Абельмановской?
— Сто пятьдесят рублей.
Стремухин вынул кошелек.
— Возьми, пожалуй, триста. Если заблудишься, бери такси и назови свой адрес. Ты адрес знаешь? Или мне все-таки проводить тебя?
— Не надо, не волнуйтесь. Спасибо, дядя, — ребенок спрятал деньги, не поглядев на них.
Плот из сосновых рыжих бревен усилием буксира выплыл справа, со стороны Москвы, по самой середине водохранилища. Сосновая избушка-невеличка стояла на плоту. Над тонкою ее трубой веселой сизой струйкой поднимался дым. Похоже было, банька. Стараясь заглушить в себе тревожное сомнение в том, что поступил с ребенком правильно, Стремухин принялся завидовать тому, кто в баньке парится.
— Классно придумано, — сказал он вслух.
Над головой раздался голос:
— Что, Леха, много заработал?
Ребенок быстро встал, но убегать и не подумал. Он лишь уселся от Стремухина подальше. Мужчина, прячущий подбитую скулу под темными очками, знакомый Стремухину по «ракете» и по пристани, присел на корточки с ним рядом и, кислым коньяком пахнув, кивнул в сторону ребенка:
— Талантливый малыш. Зовут его Алешей, если не врет. Прошлым летом сшибал до сотни баксов в день. Теперь доходы не те…
— Люди стали недобрые, — сказал ребенок.
— Нет, мальчик, просто ты растешь, — сказал ему мужчина. — И за тебя боятся меньше.
Облегчение, которое испытал Стремухин, было намного сильнее досады, и он сказал без злости:
— Жук ты, Леха.
— Ну жук, — сказал ребенок. — Ты же за это деньги у меня не отберешь?
— А если отберу? — спросил Стремухин.
— Тогда я громко закричу и всем скажу, что ты ко мне пристал и мучаешь. Тебя побьют, потом в тюрьму посадят.
— Каков? — сказал Стремухину мужчина.
Стремухин согласился:
— Да! Большое будущее.
Ребенок встал, сказал:
— Пошли уж, Федор Маркович, я тебя пивом угощу.
— Мне б — что попроще и покрепче, — сказал мужчина, тоже вставая.
— Хватит с тебя и пива, — рассудительно сказал ребенок.
Они неспешно направились в сторону павильонов.
— Спасибо, дядя, — сказал Стремухину ребенок, обернувшись.
— Не за что, Леха, — ответил ему ласково Стремухин. — Расти большой и хорошо себя веди… И вам удачи, Федор Маркович.
Тот лишь рукой махнул, не оборачиваясь.
Расслабленный Стремухин остался в одиночестве и тишине. Он все глядел на баньку. Плот плыл, почти незримый дым шел из трубы. Стремухин кому-то завидовал с легкой душой.
Внезапно, будто выбитый ударом пара, из баньки выпрыгнул багровый голый человек и с ревом, слышным по всему водохранилищу, нырнул с разбегу в воду. Тут же из баньки вышли двое, тоже багровые, в шапках и плавках. Встали по краям плота и принялись лениво ждать, когда нырнувший вынырнет.
Тот не выныривал так долго, что Стремухину стало скучно. Он отвлекся. Распустил тесемку рюкзака и ощупал с беспокойством сильно нагретую кастрюлю. Было бы слишком глупо и бездарно — полдня таскать до ломоты в спине, чтобы потом сгноить и выкинуть прекрасную баранину, рассчитанную на десятерых. Выходит, съесть ее придется с кем придется, сказал себе Стремухин, и эта мысль ему скорей понравилась, чем огорчила.
Он был не столь уж зол, хотя и зол, на одноклассников, не встретивших его, как обещали. Куда сильней он злился на себя: разок позвали, и сорвался, как пацан, а кто они ему? Зачем они? И что они ему? О чем, коль встретят, с ними разговаривать? О школе? Ну их, эти разговоры, от них одни плохие сны… И чем они — даже имен не вспомнить! — приятнее любых случайных встречных? И кто поручится, что, встретив наконец его и обслюнявив поцелуями, они на радостях не врубят у мангала магнитофон с березками и сукой-прокурором?.. Потом — вопрос: что за вино они купили? Вдруг с сахаром и спиртом, какое пили в школе, на задах спортзала? Конечно, с сахаром и спиртом! Конечно, портвешок! Тот, кто врубает радио с березками, любому божоле и всем бордо предпочитает портвешок!..
Вот малолетний жулик Леха и выпивоха Федор Маркович — они и то интересней! И почему не задержал, не предложил им шашлычку? Догнать — иль нет, не догонять: он скоро будет скотски пьян, этот побитый Федор Маркович… И почему тот, с красной кожей, что нырнул с плота, все не выныривает и не выныривает? И почему его приятели, стоящие на бревнах, ничуть, как видно, не волнуются и не бросаются его спасать?
Он долго мог держаться под водой.
Однажды в интервью газете, с недавних пор ему принадлежавшей, о чем не знала лишь новенькая дура-журналистка, которой поручили интервью (и потому, видать, забыла задать вопрос, ради ответа на который и затевалось интервью: для большинства — пустой вопрос, пустой ответ, но в том, заранее и тщательно продуманном, в том, согласованном со всеми, с кем он обязан был все согласовывать, ответе была поставлена на взвод угроза, отлично внятная всем тем, кому она была адресована, и всем, кто должен был при случае осуществить ее, а также всем, кто собирался с ним и впредь вести дела), — в этом обширном интервью на своевольную и хамскую подначку журналистки: «Как удается вам столь долгий срок держаться на поверхности?» — он с удовольствием ответил: «Я на поверхности так долго потому, что могу долго продержаться под водой».