Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый
Шрифт:
Советские части особого назначения под командованием Н. И. Корицкого, направленные советским командованием Сибири на ликвидацию восстания, захватили «Витязь» вместе со штабом повстанцев. Но сам Шишкин уцелел, поскольку в это время был с авангардом в Подстепной. Утром 28 июля красноармейцы заняли Лебяжью и Подпускную. Все мужское население казаков названных станиц ушли с повстанцами в сторону Павлодара поголовно – от четырнадцатилетних подростков до стариков [825] . Командир отряда особого назначения Корицкий о ходе боевых действий против повстанцев докладывал лично помощнику главкома вооруженных сил Советской Республики по Сибири В. И. Шорину. В информации сообщалось: псевдоним Шишкина – Казаков – «черный, толстый, невысокого роста, с острой бородкой, средних лет». В захваченном штабе повстанцев находилось красное знамя с изображением трех пик с надписью: «Долой коммуна, долой всякое насилие. Да здравствует власть советов всех трудящихся» [826] .
825
РГВА. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 23. Л. 396.
826
РГВА. Ф. 16750. Оп. 1. Д. 5. Л. 40, 44, 45.
Шишкин с ядром своей армии сумел пробиться из окружения и вернуться в крестьянский Марзагульско—Волчихинский район Алтая, откуда начиналось восстание. К 3 августа 1920 г. у него осталось не более 600 человек, в том числе до 200 сибирских казаков. Повстанцев непрерывно преследовали части двух красных
827
Сибирская Вандея. Т. 1. С. 246.
В Змеиногорске приказом Шишкина по Крестьянско—казачьей повстанческой армии от 9 августа 1920 г. объявлялась мобилизация всего мужского населения Змеиногорского уезда от 20 до 45—летнего возраста. Первая категория – от 20 до 35 лет – определялась в строевые части, вторая категория – от 35 до 45 лет – в части местной самоохраны. Первой категории мобилизованных предписывалось, организовавшись на местах в воинские единицы – роты и эскадроны, явиться на своих конях и подводах со своим оружием в штаб армии. Вторая категория должна была оставаться на местах для несения гарнизонной службы, организовавшись в роты. В каждом селении требовалось избрать начальника гарнизона, командира охраны и военный комитет из трех лиц. На последний возлагалось решение вопросов мобилизации, реквизиций. Начальник гарнизона являлся председателем военного комитета [828] . Данный приказ повстанцы осуществить не смогли. Под натиском преследующих советских частей они покинули Змеиногорск, пробиваясь в направлении Горного Алтая. Выйдя на Бийскую линию Сибирского войска, повстанцы заняли станицу Верх—Алейскую. Отряд шишкинцев пополнился казаками: в середине августа 1920 г. силы повстанцев состояли из 4—х эскадронов кавалерии, 2—х сотен казаков и 4—х рот пехоты общей численностью до 700 человек при 2—х пулеметах [829] . Дальнейшее отступление проходило по казачьей линии на северо—восток, через казачьи поселки Ключевский, Белорецкий, Андреевский, Тигирецкий, Яровский. Станицу Верх—Алейскую и поселок Ключевский Шишкин сдавал с боем. Он обошел заслоны красных в поселке Тулатинском и станице Чарышской. Вынужденно оставив Бийскую линию, Шишкин ушел в Горный Алтай, затем через горы – в Монголию, Китай. Примечателен факт, подтверждающий народный характер казачье—крестьянского отряда Шишкина: в Китае повстанцы отказались присоединиться к лагерю интернированных белых Оренбургской армии, рассыпались по заимкам. Они сохранили выборный командный состав, не носили погон. Поход Крестьянской и казачьей армии Шишкина с непрерывными боями по территории Сибири, затем передвижение по Монголии и Китаю составило в общей сложности более 2 тыс. км за три месяца! Воспетому в Белом движении «Ледяному походу» по данному показателю далеко до народных сибирских повстанцев!
828
Там же. С. 245—246.
829
Там же. С. 247.
После подавления восстаний в Алтайской и Семипалатинской губерниях начались репрессии в отношении местного населения. В докладе члена Семипалатинского губревкома А. И. Большакова от 31 августа 1920 г. сообщалось: советскими воинскими частями производились реквизиции и конфискации имущества у населения. Однако представителя ревкома беспокоил не столько произвол в отношении местных жителей, сколько материальный ущерб, нанесенный советскому государству: «Конфискации производятся без всякого плана и, видимо, конфискуемое не сдается и не оберегается, а тратится безрассудно и расхищается, что далеко не в интересах республики. Ведь оставить население голым и имущественно разоренным и в то же время требовать от него выполнения тех или иных неотложных нарядов, естественно, невозможно, ибо население не имеет средств их выполнить, а все, что у населения взято вышеуказанным способом, для нужд республики, безусловно, сдано не будет [830] .
830
Сибирская Вандея. Т. 1. С. 396.
Аналогичная озабоченность властей высказывалась в информационной сводке Семипалатинского губревкома от 31 октября 1920 г. Констатировалось, что мужское население в станицах и поселках Больше—Нарымское, Мало—Нарымское, Воронье, Черемшанка, Катон—Карагай, Уруль, Мало—Красноярское и Чистоярское «совсем отсутствует, за исключением нескольких стариков и вернувшихся подростков». Все же остальные мужчины во время июльско—августовских восстаний присоединились к повстанцам, при ликвидации восстаний часть из них была уничтожена, остальные ушли в горы или за границу в Китай. Часть староверов из других селений бежало, бросив свои хозяйства, в том числе маралов, которые были выпущены из специальных садов по киргизским волостям, в особенности по Чингистайской. Население этой волости наполовину сбежало за границу, угнав с собой скот [831] . 2 ноября 1920 г. Бухтарминский уездный ревком докладывал в Наркомат внутренних дел: «Настроение населения неудовлетворительное, так как со дня установления советской власти население не получало никаких продуктов и товаров, между тем первая разверстка почти закончена, а население нуждается во всех необходимых продуктах, как—то: чае, спичках, мыле, не говоря уже о сахаре и масле, – и к тому же уже не имеет ни обуви, ни одежды. В настоящее время приступлено ко второй разверстке, этим вызывается враждебное отношение к советской власти: за первую разверстку было обещано ему и мануфактуры, и кожи, и др. продуктов. Но на самом деле ничего со дня организации советской власти ничего не дано, за очень и очень немногим исключением селений, кои выполнили разверстку на 100%. Но удовлетворение населения материалом для одежды и обуви более чем необходимо, ибо теперь наступили зимние холода, а население большей частью голое и босое» [832] .
831
Там же. С. 399.
832
Сибирская Вандея. Т. 1. С. 399.
В июле 1920 г., одновременно с восстаниями в Алтайской и Семипалатинской губерниях, разгоралось Вьюнско—Колыванское восстание в Томской губернии. Колыванское восстание, начавшееся в начале июля, в короткий срок охватило до 10 волостей Ново—Николаевского уезда (Алексеевскую, Дубровинскую, Дупленскую и др.) и несколько соседних волостей Томского уезда. 6 июля 1920 г. повстанцами был захвачен г. Колывань Ново—Николаевского уезда, в котором был создан временный Колыванский окружной исполком, постоянный президиум из 7 представителей волостей и 6 от города. Колыванский Совет объявил населению цель восстания: борьба против коммунизма, но не против Советской власти. Проводилась мобилизация в повстанческую армию в возрасте 18—45 лет. Повстанческий штаб, образованный в селе Вьюны Чаусской волости, 8 июля объявил мобилизацию крестьян по волости и соседним волостям: Кандауровской, Тоя—Монастырской, Баксинской и Шегарской. Обращение Чаусского штаба повстанцев повторило установку Колыванского Совета: борьба
833
Там же. С. 274—276, 289, 294—295, 341.
Восстание было быстро и жестоко подавлено. Уже 10 июля советские войска взяли Колывань. Приказ Павлуновского от 9 июля 1920 г. по поводу штурма уездного города отличался особой жестокостью: «если 10 июля до 12 часов дня Колывань не будет взята, начальник отряда, руководящий операциями против Колывани, будет расстрелян…» [834] . Приказ руководства Ново—Николаевского уезда от 10 июля обязал начальников карательных отрядов в качестве репрессивных мер проводить разверстки «боевым темпом» в течение 48 часов, накладывать на села и деревни хлебные контрибуции в размере от 5 тыс. до 100 тыс. пудов, закрывать мельницы и прекращать помол зерна для крестьян [835] . Через неделю, 18 июля 1920 г. Ново—Николаевский исполком совместно с уездной ЧК издали беспрецедентный циркуляр №226: «изъять из всего уезда кулацкий и контрреволюционный элемент в концентрационный лагерь на 6 месяцев, если только против них нет конкретных обвинений… Под определением „кулак“ считать всех бывших торговцев, хлебных скупщиков спекулянтов; крестьян, нанимавших ранее и нанимающих теперь работников для извлечения из них прибыли; не работающих самих, занимающихся в деревне ростовщичеством, сдачей под работу хлеба, скота и др. продуктов; крестьян, имеющих не менее 10 рабочих лошадей и обрабатывающих более 20 десятин земли. Контрреволюционными элементами считать всех беженцев гражданской войны, если за время проживания в данном селе не зарекомендовали себя как преданные советской власти граждане; всех, живущих без определенных занятий или работающих не по своим специальностям; враждебно настроенных, не принимающих охотно участие в советском строительстве; интеллигенцию, середняков, настроенных враждебно к советской власти, если эта враждебность в чем—либо проявилась… Срок на полное проведение в жизнь постановления – 15 августа 1920 года» [836] .
834
Там же. С. 297.
835
Там же. С. 305.
836
Сибирская Вандея. Т. 1.. С. 328.
Под действие данного одиозного циркуляра попадало практически подавляющее число крестьянского населения уезда, в котором только что было подавлено вооруженное восстание. В отличие от уездной власти, губернская власть это понимала. 22 июля Томский губревком, рассмотрев циркуляр №226, признал его «вредным, непродуманным и практически невыполнимым». Губернский ревком предложил Новониколаевскому горуездному исполкому отменить его. Однако, считая такое решение губернского центра принципиально неправильным, руководители НовоНиколаевского исполкома решили обжаловать его перед Сибревкомом. В данном конфликте руководство Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома полностью поддержало Томский губревком и санкционировало отмену циркуляра. Тем не менее за участие в восстании было арестовано и доставлено в Ново—Николаевскую ЧК около 1 тыс. человек [837] .
837
Там же. С. 328, 348.
Одним из характерных для Сибири протестных явлений против политики военного коммунизма стала лубковщина в Томской губернии. Петр Кузьмич Лубков считался героем среди сибирских партизан, имел большую популярность в среде сибирского крестьянства. После освобождения губернии от белогвардейских войск Лубков был приговорен ревтрибуналом 5—й армии к условному 5—летнему заключению: ему были предъявлены обвинения в неподчинении командованию Красной Армии, контрреволюционной агитации и попытках поднять антисоветский мятеж. Последнее обвинение полностью не соответствовало фактам. Ядро отряда бывших партизан Лубкова влилось в Красную Армию. Остальные партизаны либо разошлись с оружием по домам, либо остались под командой Лубкова, что являлось нарушением директив Реввоенсовета 5—й армии и послужило поводом для ареста Лубкова в феврале 1920 г. В конце мая по инициативе томских чекистов в Святославку Мало—Песчанской волости Мариинского уезда был направлен отряд с целью ликвидации «заговора» Лубкова. Во время прибытия отряда в деревню Лубков скрылся, местные крестьяне же единодушно заявили, что Лубков, самоотверженно боровшийся полтора года с колчаковцами, полностью поддерживает Советскую власть и занимается хлебопашеством в родной деревне, никаких отрядов не имеет, да это невозможно из—за его нездоровья. 30 июня на заседании Томского губернского бюро РКП (б) слушали его члена Озола К. И. о поездке к Лубкову, после чего партийное и советское руководство губернии назначило его в штаб по мобилизации добровольцев на Южный и Западный фронты. Лубков должен был объехать уезды Томской губернии, чтобы призвать бывших партизан на борьбу с Врангелем и поляками. Предлагалась ему также работа в Омском ревтрибунале. Однако Лубков отказался от должностей, сославшись на нездоровье [838] .
838
Сибирская Вандея. Т. 1. С. 401—402, 423—424, 431.
1 июля 1920 г. партийное руководство Томской губернии направило Лубкову пространное письмо, в котором говорилось: «…Наша партия считает безусловно недопустимым то ненормальное явление, которое сложилось между Вами и отдельными представителями советской власти. Мы полагаем, что такой человек, который долго боролся в рядах советских партизан, а тем паче их руководитель, каковым являлись Вы, против колчаковщины, не может быть преследуем советской властью. В этом мы еще больше убедились после поездки к Вам тов. Озола, т.к. он доложил нам, что то, что говорилось о Вас как человеке, который затевает борьбу против советов и коммунистов, оказывается неправдой. Думаем, что только неправда, распространяемая против Вас нашими общими врагами, и могла сыграть роль в том, что Вас осудили и что Вас пытались арестовать, и что за Вами устраивали надзор. Далее мы из доклада т. Озола убедились, что Вы и теперь являетесь таким же честным и стойким защитником рабоче—крестьянской власти, власти советов рабочих и крестьян, от нападок на нас со стороны белогвардейщины, кулаков и попов. И это нас обязывает в дальнейшем наладить с Вами товарищеские отношения и совместно с Вами исправить те недоразумения и ошибки, которые были между Вами и советскими учреждениями. Мы полагаем, что дело, по которому Вас осудили на пять лет, нужно будет пересмотреть. Мы уверены, что Вас, не выступавшего против советов, коммунистов, рабочих и бедных крестьян, не могут преследовать. Кроме того, полагаем, что Вы можете принести большую пользу рабочим и крестьянам, если станете работать в рядах советских и партийных работников. Так мы смотрим на Ваше дело. И предлагаем Вам приехать к нам немедленно и совместно выяснить и исправить то, что было в прошлом, а в будущем быть с Вами товарищами. Нас объединяет то дело, которое и Вы делали и мы в период колчаковщины» [839] . Однако неожиданно для томских руководителей 20 сентября Лубков поднял восстание в Почитанской волости, назвав свой отряд Народной красной армией. В течение суток повстанцы мобилизовали три волости: Мало—Песчанскую, Почитанскую и Колыонскую. Местные сельские Советы Лубков использовал как опорные точки – именно через них он отдавал приказы. Добровольная поддержка Лубкова основной частью крестьянства объяснялась недовольством крестьян продразверсткой: в сентябре 1920 г. в повстанческих волостях продразверстка не была выполнена ни за 1920 г., ни за 1920/1921 г. [840]
839
Там же. С. 402—403.
840
Там же. С. 406, 409, 420.