Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления
Шрифт:
Данные по регионам подтверждают тот факт, что жертвами в основном становились местные партработники, главным образом представители сельсоветов и активисты. Мерл Фейнсод собрал сведения по 47 актам террора в Западной области в октябре 1929 г. Среди жертв — 10 председателей сельсоветов, 8 секретарей сельсоветов, 8 членов хлебозаготовительной комиссии, 21 активист{524}. По данным прокуратуры, в Западной области за 1929 г. 63% актов террора были направлены против работников НСА (низового советского аппарата) и 37% против активистов (50% из них были колхозниками){525}. Аналогичную картину дают данные по Центрально-Черноземной области за август-декабрь 1928 г., где 80% жертв составляли сельские активисты (включая членов сельсоветов){526}. В период с 1 мая по 10 июня 1929 г. в той же области от актов террора пострадали уже 55 работников НСА, 2 милиционера, 1 служащий колхоза, 12 колхозников, 1 селькор, 21 активист-бедняк, 8 коммунистов и комсомольцев, 8 представителей культурно-общественных организаций{527}. Несмотря на скудость сведений за период до 1930 г., в прессе появились сообщения о том, что с 15 августа по 15 октября 1928 г. были убиты 24 представителя сельсоветов, 15 коммунистов, 6 комсомольцев, 14 селькоров{528}.
Данные за 1930 г. также подтверждают, что в основном жертвами крестьян становились работники НСА и сельские активисты. В таблице 4.7 приведена информация о жертвах террора по регионам.
В этих статистических данных ОГПУ, в которых учтены дополнительные случаи помимо указанных ранее 13 794, также содержится раздел «объекты» террора. Так, колхозы (2 836 случая, или 21%) и правительственные здания (753, или 6%) становились объектами нападения (обычно поджогов и вандализма) почти в четверти случаев. Хотя после 1930 г. количество политических убийств
| Регион | Работники НСА | Колхозники | Активисты |
| Украина | 313 (11%) | 599 (22%) | 952 (34%) |
| Северный Кавказ | 57 (9%) | 152 (25%) | 268 (44%) |
| Центр.-Черн. область | 226 (21%) | 233 (21%) | 273 (25%) |
| Средняя Волга | 163 (26%) | 111 (17%) | 196 (31%) |
| Нижняя Волга | 109 (15%) | 125 (18%) | 262 (37%) |
| Сибирь | 91 (21%) | 113 (26%) | 101 (23%) |
| Западная Сибирь | 57 (19%) | 34 (11%) | 145 (48%) |
| Восточная Сибирь | 14 (9%) | 9 (6%) | 66 (42%) |
| Урал | 154 (16%) | 235 (24%) | 314 (32%) |
| Московская область | 102 (14%) | 192 (27%) | 1 242 (34%) |
| Ленинградская область | 160 (26%) | 253 (42%) | 121 (20%) |
| Западная область | 137 (20%) | 214 (32%) | 162 (24%) |
| Ивановская область | 57 (20%) | 81 (28%) | 89 (31%) |
| Белоруссия | 37 (7%) | 200 (38%) | 129 (24%) |
| Нижегородский край | 100 (16%) | 229 (36%) | 198 (31%) |
| Дальний Восток | 46 (13%) | 106 (31%) | 59 (17%) |
| Север | 20 (17%) | 30 (25%) | 38 (32%) |
| Башкирия | 52 (18%) | 78 (27%) | 108 (37%) |
| Татария | 88 (21%) | 113 (27%) | 136 (32%) |
| Казахстан | 52 (16%) | 75 (23%) | 160 (48%) |
| Крым | 13 (15%) | 16 (19%) | 39 (46%) |
| Средняя Азия | 36 (12%) | 45 (15%) | 210 (70%) |
| Кавказ | 82 (16%) | 123 (24%; | 217 (43%) |
| Северный Кавказ | 48 (21%) | 22 (10%) | 118 (52%) |
| Итого | 2 114 (15%) | 3 388 (25%) | 4 603 (33%) |
59
Проценты округлены до целых чисел. Прочие «жертвы» не учитывались, поэтому общий процент по регионам меньше 100.
В основном крестьяне выплескивали свой гнев на жителей деревни, тесно связанных с советской властью. Большинство из этих активистов и работников сельсоветов происходили из крестьянских семей. Среди неместных жертвами становились либо представители центра, например двадцатипятитысячники, постоянно проживающие по месту работы, либо пришлые горожане, входившие в советский аппарат, или же обучающий персонал{531}. К людям с такими должностями было легче подступиться, чем к уполномоченным или же к вышестоящим государственным лицам: те заезжали в деревню ненадолго и постоянно находились в движении, а потому застигнуть их было практически невозможно, разве что во время очередного мятежа или бабьего бунта, которые редко заканчивались серьезными жертвами. Два неожиданных инцидента в начале 1930-х гг., в результате которых так называемые крестьянские банды в опасной горной местности расправились с секретарем Ингушского обкома партии, партийным инструктором Северокавказского крайкома партии и двумя членами обкома Кабардино-Балкарии, являются скорее исключением из правила{532}. Хотя убийства этих высокопоставленных лиц и подлили масла в огонь гражданской войны, ее главный фронт пролегал в деревне, а основными жертвами были местные активисты — немногие крестьяне, решившие связать свою судьбу с советской властью.
Участвовавшие в актах террора крестьяне, которых было намного больше, чем жертв, в официальных документах всегда обозначались как «кулацкие бандиты», независимо от того, являлись ли они таковыми на самом деле. Прилагательное «кулацкий» оказалось гораздо удобнее существительного «кулак», так как его можно было распространить на всех, чье поведение (временами или же постоянно) отклонялось от установленной нормы: на кулаков, подкулачников, торговцев, лавочников и всех «бывших людей». Кулак (практически всегда мужчина) преследовал свою добропорядочную жертву, вооружившись обрезом, высматривал ее из-за угла. Мишенью ему служили советские учреждения и семьи активистов. Если верить политическим карикатурам, он носил рубашку в горошек, высокие кожаные сапоги, был довольно тучен, частенько усат{533}. По своей природе он был «темный» (несознательный). Он сам или его предки (так как в 1920–1930-х гг. считалось, что классовая принадлежность передается по наследству) в прошлом эксплуатировали труд бедняков. По сути, «кулацкий бандит» являлся олицетворением всего того зла, от которого коммунисты стремились освободить общество, чтобы оно смогло двигаться к светлому будущему.
Совершенно другой вопрос, если отойти от логики «научного» классового анализа, — кем были эти «бандиты» на самом деле. Хотя кулак так или иначе оставался главным преступником, он определенно оказывал «пагубное» влияние и на другие группы крестьян, даже по данным советских источников. Согласно официальной статистике, в Сибири кулаки составляли львиную долю «бандитов»: во второй половине 1920-х гг. — от 60 до 70% в зависимости от года, тогда как середняки — примерно одну треть, а бедняки менее одной десятой {534} . [60] По данным судебных органов, осенью 1929 г. в Западной области примерно половину бандитов составляли середняки, служащие и зажиточные крестьяне, создававшие политически неправильное (с точки зрения советской власти) впечатление социального волюнтаризма, идущее вразрез с официальной идеологией {535} . Схожая картина предстает в статистике ОГПУ за 1930 г., где рассматривается классовый состав бандитов: согласно этим данным, кулаки были ответственны за большинство, но не за все преступления — только за 54%. Второе место занимали середняки (20%), оставшуюся же четверть составляли бедняки, расплывчатая категория «бывшие люди и антисоветские элементы», «уголовные элементы» и прочие {536} . Из статистики видно, что классовый состав «бандитов» весьма разнороден: так, в некоторых областях, например на Украине, Северном Кавказе, в Московской области, в Западной области, в Белоруссии, бедняки и середняки составляли до половины (а иногда и больше) общего числа «кулацких бандитов» (см. табл. 4.8).
60
См. также: КЦЧО. С. 76. Здесь приводятся следующие данные о бандитах, действовавших в мае и июне 1929 г.: 163 — зажиточные кулаки, 25 — середняки, 8 — бедняки. Данные о социальном происхождении бандитов в Карелии см.: Из истории раскулачивания в Карелии. С. 109. Там во второй половине 1929 г. среди бандитов отмечено 19 кулаков, 5 зажиточных и лишенцев, 9 середняков и 2 бедняка. В первой половине 1930 г. состав бандитов оставался примерно аналогичным, основное отличие было в числе «вдохновителей» и «исполнителей» актов террора.
| Регион | Кулаки | Середняки | Бедняки | Б. люди и а/с элемент | Уголовн. элемент | Прочие |
| Украина | 1833 | 636 | 251 | 42 | 190 | 557 |
| Северный Кавказ | 224 | 112 | 20 | 18 | 29 | 86 |
| Центр.-Черн. область | 733 | 156 | 43 | 26 | 56 | 63 |
| Средняя Волга | 361 | 92 | 27 | 7 | 9 | 51 |
| Нижняя Волга | 241 | 53 | 27 | 9 | 7 | 73 |
| Сибирь | 215 | 67 | 22 | 2 | 8 | 37 |
| Западная Сибирь | 73 | 50 | 9 | 10 | 11 | 32 |
| Восточная Сибирь | 46 | 15 | 3 | 1 | 4 | |
| Урал | 460 | 160 | 72 | 20 | 32 | 68 |
| Московская область | 142 | 100 | 15 | 4 | 10 | 135 |
| Ленинградская область | 446 | 159 | 48 | 14 | 26 | 104 |
| Западная область | 387 | 226 | 45 | 41 | 23 | 24 |
| Ивановская область | 110 | 35 | 16 | 27 | 13 | 33 |
| Белоруссия | 299 | 291 | 45 | 15 | 27 | 13 |
| Нижегородский край | 316 | 102 | 20 | 16 | 12 | 6 |
| Дальний Восток | 198 | 88 | 14 | 1 | 13 | |
| Север | 43 | 39 | 7 | 3 | 6 | 16 |
| Башкирия | 239 | 45 | 30 | 14 | 10 | 17 |
| Татария | 182 | 134 | 34 | 18 | 21 | 23 |
| Казахстан | 273 | 36 | 23 | 12 | 43 | 48 |
| Крым | 47 | 21 | 7 | 1 | ||
| Средняя Азия | 184 | 48 | 21 | 43 | 70 | 87 |
| Кавказ | 186 | 34 | 14 | 12 | 138 | 5 |
| Северный Кавказ | 132 | 35 | 4 | 6 | 20 | 5 |
| Итого | 7370 | 2 734 | 817 | 360 | 762 | 1501 |
К статистике по социальному составу необходимо относиться с осторожностью, учитывая ее источники, а также крайне политизированное понятие «класса». Скорее всего, данные ОГПУ тем более были скорректированы в угоду тем, кому они ложились на стол. Кроме того, в статистике за 1930 г. рассмотрена лишь половина произошедших инцидентов, тогда как об остальных ничего не сказано{538}. Тем не менее примечателен относительно высокий процент «бандитов» некулацкого происхождения. Подобная кажущаяся социальная аномалия часто объяснялась тесными связями между «бандитами» и кулаками, то есть в основу классовой принадлежности ложился факт родства{539}. Иногда говорилось, что кулаки остаются организаторами и инициаторами актов террора, перетягивая на свою сторону и без того колебавшихся середняков и одурачивая бедняков. Так или иначе, в официальных источниках число участников террора некулацкого происхождения занижалось, поскольку государственная идеология пыталась объяснить все проявления протеста социально-экономическими мотивами.
Несмотря на ненадежность статистических данных, социальный состав участвовавших в терроре не подтверждает наличия классовой борьбы в деревне. Хотя кулаки (по официальной версии) обычно составляли около половины всех бандитов, остальную часть представляли выходцы из других социальных групп. Скорее всего «бандитами» становились любые крестьяне, независимо от их социального положения, однако, если вообще верить советским данным, несколько больше их насчитывалось среди зажиточных хозяев. Это были обиженные и пострадавшие (или их друзья и родственники), которых можно причислить к классовым врагам, только руководствуясь крайне тенденциозными политическими суждениями. Они выступали на стороне крестьянства в гражданской войне, в которой главным фронтом была деревня, а ударными войсками противника — костяк меньшинства, полностью лишившегося доверия, — местных партийных работников и сельских активистов, переметнувшихся на сторону врага. Их противостояние вполне отражал рефрен «кто — кого» (победит). При этом воюющие стороны представляли скорее государство, город и советские анклавы в деревне, с одной стороны, и крестьянское сообщество — с другой, нежели представители социалистических и капиталистических взглядов, или пролетариат и кулачество. В конце концов, судить о том, кто с кем воевал, могли только очевидцы.
Тендерный состав «бандитов» намного прозрачнее. Большинство из них были мужчинами. В отличие от женщин, менее уязвимых перед советской властью, учитывая ее отношение к «бабам» как к аполитичному слою общества, мужчины, участвовавшие в актах протеста, рисковали намного сильнее. В то время как женщины обычно преобладали в открытых коллективных формах протеста, мужчины чаще всего шли по пути анонимных актов террора. Кроме того, в их руках террор превратился в политический инструмент, будь то обрез или письмо с угрозами, сочиненное наиболее образованными сельчанами мужского пола. В силу доминирующего положения мужчин во властных структурах деревни они стали главными защитниками ее единства и проводниками зревшей в ней жажды мести.