Крестьянский сын, дворянская дочь
Шрифт:
Николка шел и наслаждался свободой. Какое сладкое это слово — свобода — понял он только сейчас. И город ему казался прекрасным, вечер — дивным, а свежесть, ощущаемая со стороны Волги, дарила прохладу и заряжала бодростью. Но как заноза сидела в мозгу неразгаданная задача — о его спасительнице, резво вышагивающей впереди. Кто-то очень знакомый из его детства так же резво бегал по Жигулевским кручам. Глаша! Точно, ведь и Кирилл назвал ее Глашей, только он не обратил на это внимание. Из небытия появилась подруга детских игр, чтобы вызволить его из плена. А сколько времени прошло с тех пор? Поди, пару лет. Ему уже семнадцать, значит Глаше сколько?
— Глаша?
Та не ответила. А только повела плечами. Так, как только она делала. Значит Глаша!
Между тем ходьба по темным улицам приближалась к цели их путешествия. Вот из-за угла появился веселый дом с вывеской «Модная мастерская мадам Зи-зи», дом, который презирал и обходил стороной Николка. Ах молодость, молодость! Юношеский максимализм так прет из Николки. Юноша не без основания считал это заведение местом порока и разврата и осуждал и посетителей, а более всего обитательниц сего заведения. Осуждал и невестку свою, Катерину за дружбу с хозяйкой заведения. Неужели и Глаша стала такой? Не хотелось верить. Осталось ли что-то из их детства в теперешней Глаше? Или она стала холодной, меркантильной и циничной, ибо только в таких красках рисовал себе Николка профессию проститутки. И как же себя теперь с ней вести?
Пока Николка терзался своими размышлениями и сомнениями, они прошли мимо крыльца и зашли через ворота во внутренний двор дома. Дверь черного хода открыла сама хозяйка и всплеснула руками:
— Ну, наконец-то! Услышал Господь мои молитвы! — и, обратив внимание на Николку, сказала: — Да, доставил ты хлопот, парень.
А потом, расчувствовавшись, по-матерински прижала Николку к своей груди:
— Бедолажный!
Юноша не ожидал такого проявления эмоций и его глаза против воли стали влажными. Хоть и уютно было на обширной груди Зинаиды Архиповны, но, дабы не расплакаться, он отнял голову из ее объятий. Да она и сама покончила с сантиментами, перейдя на деловой тон.
— Гимназистка, веди компанию к себе, и сидите тихо. Сегодня от работы свободна! Указания получите позже.
А Николка только диву дался, как быстро в ней удалось перевоплощение из сердобольной русской женщины в холодную и деловую Мамку. Ему же она уже вдогонку, когда они стали подниматься по лестнице не преминула напомнить:
— Схоронишься пока здесь. Круг твоих обязанностей очертим позже. И запомни, переступив порог этого дома, Глаша кончилась, она для тебя Гимназистка! У нас не принято называть друг друга подлинными именами.
Если весь первый этаж дома занимала огромная зала с прихожей и кухня с чуланом, то на втором этаже вдоль всего дома тянулся длинный коридор с дверьми, ведущими в комнатки-коморки. Перегородки между нумерами, как гордо величали комнатки их обитательницы, были тонки и весь коридор был наполнен звуками, напоминавшими о настоящем предназначении этого заведения. Нумер, занимаемый Гимназисткой, находился почти в самом конце коридора. Поэтому пока они добрались до него, лицо Николки полыхало огнем из-за охов, вздохов и скрипов, доносившихся из дверей, мимо которых они проходили.
Зайдя в комнату Николка замер: на фоне окна спиной к двери
После чего обернулся и превратился в господина инженера, одетого в форменную тужурку, так смутившую поначалу Николку.
— Дошли! — ответствовал за всех Кирилл.
— Все сделали как надо?
— Да!
— Вот и добре. — сказал Колоссовский.
Затем подошел к Николке и сказал:
— С возвращением тебя, вьюнош! Скажи ребятам спасибо — гнить бы тебе в Сибири до скончания века.
Но вместо благодарности услышал заносчивый ответ Николки:
— А я и не просил никого меня освобождать!
— Так-так, малыш зубки показывает? — молвил уязвленный Кирилл и уселся с старое скрипучее кресло.
Но Николка, памятуя о мнимом предательстве Казимира в полицейской части и о давешном позорном испуге в нумере, уже закусил удила.
— Я никого не убивал! Слышите? Не убивал! У меня был шанс оправдаться, доказать свою невиновность. У нас — правосудие, суд присяжных, в конце концов. А перед этим было бы следствие. Меня должны были выслушать! Теперь, после побега, я обесчещен. Мне уже никто и никогда не поверит! Теперь я — отверженный, беглец, пария, дичь, на которую с часу на час будет объявлена охота. И каждый почтет за честь поймать меня и сдать в руки полиции. Боже мой, что вы наделали!
Кирилл легонько пихнул в бок стоящую рядом с ним Глафиру:
— Слышь, а пария это кто? Парень что ли?
Та сперва отмахнулась, внимательно вглядываясь в лицо Николки, но потом смилостивилась и объяснила шепотом на ушко Кириллу:
— Дурак! Пария это из Индии, кажется, низшая каста, изгои.
К чести Колоссовского он не обиделся, понял, что это запоздалая нервная реакция гордого мальчишки. Поэтому инженер просто подошел к возбужденно говорящему Николке и отвесил ему звонкую пощечину. Это возымело свое действие — истерический поток слов закончился и Николка оторопело уставился на Колоссовского.
— А теперь слушай, что я тебе скажу. Пойми дурень, наконец, что сути ты уже приговорен: настоящего убийцы никто искать не будет, если найден козел отпущения. Завтра почитаешь газеты — поймешь. Властями и так все недовольны, поэтому в их интересах максимально оперативно расследовать, наказать виновного и закрыть дело. И виновный уже найден и назначен — ТЫ! Никакого правосудия не будет, никаких денег твоей семьи не хватит, чтобы обелить тебя. В лучшем случае деньги просто помогут облегчить твою участь. Так, что ты разнюнился, раскис? Ты — нормальный крестьянский парень, в тебе здоровая мужицкая кровь, а ведешь себя как прыщавый интеллигент, даже хуже — как кисейная барышня! И с каких пор побег из тюрьмы стал считаться бесчестьем? Общественность наоборот, воспримет это как доблесть, и все будут надсмехаться над полицией и городскими властями. Главное, чтобы не фармазоны тебе поверили, главное, чтобы поверили твои родные и друзья, а они поверили, иначе ты бы здесь не стоял.