Крестьянский сын, дворянская дочь
Шрифт:
С тех пор прошло уже несколько месяцев. Кирилл престал навещать девушку в этом мерзком заведении, они, хоть и редко, находили места за городом, или в дешевых гостиницах. Никаких слов любви между ними сказано не было, но оба строили планы, что уедут из города в Симбирск, или Нижний, где подальше от знакомых глаз смогут построить новую жизнь. Глаша стала еще бережливее относиться к заработанным деньгам и стремилась всерьез обучиться швейному делу.
Еле заметная складка пролегла у Кирилла между бровей. Все свободное время он остервенело махал молотом в кузне, пытаясь заработать хоть какую-то лишнюю копейку. Куда делся прежний балагур и гуляка!
Глава 13. Николка
«Потеряно все, кроме чести»
«Я убежал. О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад!»
Несчастный Николка сидел в «кутузке» — углу полицейской части, оборудованного железными прутьями и большим амбарным замком. В голове — полное опустошение, в душе — вялая апатия. Парень еще не осознал, что сегодняшний день принес крутой разворот в его жизненном пути и возврата к прошлой жизни уже не будет, но ощущение, что произошло нечто непоправимое, лишило его жизненных сил. Когда раздались первые полицейские свистки, он, как и все школяры, бросился было наутек, движимый естественным безотчетным чувством самосохранения, но замер, наткнувшись взглядом на неподвижно распластавшуюся в пыли фигуру гимназиста. Подумав, что даже в такую минуту надо помочь товарищу, наклонился и перевернул тело. На Николку смотрели широко открытые безжизненные глаза гимназиста Левки.
— Эко его угораздило, как это он! — подумал Николка и принялся тормошить Левкино тело, пытаясь привести его в чувство. До сей поры юноше не доводилось видеть смерть так близко, и он не сразу осознал, что Левка мертв. Дальше все было как во сне: беззвучные рыданья на груди у инженера, санитары в белых халатах и грубоватые полицейские, отвозившие его в участок. Николка впал в полную прострацию и не заметил даже, как очутился в полицейском участке.
Постепенно к нему вернулась способность трезвого осмысления, и он обратил внимание, что задержанных драчунов мало помалу после составления протокола сдают на руки приехавшим родственникам и отпускают. Однако, за ним до сих пор никто не пришел, хотя брат Алешка уже наверняка знает о происшествии. Наконец, оставшись один, он, набравшись духу, решился попытать у урядника, сидевшего на месте дежурного и что-то писавшего в большой амбарной книге:
— Ваше высокоблагородие, дозвольте спросить, а когда меня отпустят?
Урядник строго взглянул на арестованного и досадливо поморщился: он не любил, когда его отвлекали ненужными вопросами.
— А когда у нас убийц домой отпускали к мамкам-папкам? Сейчас подготовим документы и утречком — пожалте в городскую тюрьму.
— Кто убийца, какой убийца? — растерянно забормотал Николка, которому показалась, что пол буквально уходит из под ног. Наконец, осознав о каком убийце идет речь, отчаянно закричал:
— Это не я! Я не убивал! Он лежал уже.
Увидев панику на лице мальчонки, урядник несколько смягчился: шутка ли в семнадцать из-за глупой драки угодить на каторгу. Да и невольная лесть мальчонки достигла цели: «высокоблагородием» назвали.
— Эх, паря! Раньше головой надо думать было. А теперь мой тебе совет: не отпирайся на суде, покайся как на духу, народ у нас жалостливый, может присяжные и сделают снисхождение. А теперь не отвлекай меня, мне еще кучу бумаг написать надо.
Сказав, он снова уткнулся в свою амбарную книгу. Видать был из тех, что выслужились из самых нижних чинов: грамотой слабо владеет, вон как старательно
От этих сочувственных слов парень совсем сник — такой безысходностью от них повеяло.
— Но ведь еще не все потеряно. — успокаивал он себя. — Будет еще следствие, потом суд. Надо попробовать оправдаться.
Но вскорости открылась дверь, и на пороге возник инженер собственной персоной. Воспрянувший Николка бросился к прутьям решетки, не то чтобы какая-то надежда вспыхнула в душе юноши, просто он безотчетно потянулся к знакомому лицу. Но, скользнув равнодушным взглядом по кутузке, Колоссовский прошел мимо и скрылся вместе с урядником в лабиринте комнат в глубине отделения. Это добило Николку окончательно:
— Списали! Подчистую списали.
Где-то в подсознании застряла мысль, что все уже предрешено. А еще, каков оказался гад Колоссовский. Давеча сидел, рассуждал о чести, а как до дела дошло — первый открестился.
Разговор вышел несколько дней назад. Николка, только что вернувшийся с занятий, рассчитывал улизнуть с обеда и перед сходкой реалистов успеть заскочить к Наташе. Однако не получилось — брат на обед явился с инженером, и Катерина Евграфовна, не слушая никаких возражений, усадила юношу за стол. Сама же не села — не любила есть за одним столом — а по-бабьи сложив руки на животе стояла подле и смотрела на обедающих мужчин. Любила она это дело — кормить мужскую породу, вид с аппетитом жующих мужчин умилял ее. Вот и сейчас — три здоровых мужских особи, энергично двигая челюстями, уминали ее стряпню. Один — здоровый увалень похожий на медведя — ее муж Алеша, другой — наливающийся силой как молодильное яблоко отрок — мужнин брат Николка, третий — стройный и поджарый, но сильный — инженер, друг и партнер мужа.
Во время обеда взрослые продолжали прерванный деловой разговор. У кузни ожидался большой заказ для строящихся трамвайных путей, кроме того что-то должно было перепасть и отцу — требовалось много камня для укрепления мостовой на улицах по которым планировалась прокладка путей. А еще Колоссовский уговаривал брата освоить новую технологию вытяжки проволки. Все это Николка слушал вполуха, беспокойно ерзая на стуле, хотя при иных обстоятельствах принял бы деятельное участие в разговоре, его кузнечный опыт позволял почти на равных обсуждать самые сложные производственные вопросы.
— А что пан Никола у нас сегодня молчаливый? — оторвал от своих мыслей юношу возглас Колоссовского.
— У них сходка вечером, обсуждать ультиматум гимназистов будут. — подала голос Катерина Евграфовна, она была в курсе — Николка вкратце посвятил ее, пытаясь обосновать необходимость удрать с обеда.
— И молчит! На кон честь поставлена, а он ни гу-гу. Рассказывай! — потребовал инженер.
Поняв, что не теперь не отвертеться, и мысленно укоряя невестку за ее болтливый бабий язык, Николка вздохнул и нехотя, а потом увлекаясь, рассказал о всех перипетиях этой истории.
— Ну и что ты думаешь об этой истории? — спросил Казимир.
— Не знаю, — честно ответил тот, — По-хорошему извинения попросить надо, но когда такие ультиматумы выставляют — всякое желание пропадает.
— В покаянии — божья правда! Каяться нам Господь завещал! — наставительно произнес Алексей.
— И то верно! — вторила мужу Катерина, — Покайтесь, Николаша, и дело с концом.
— А честь! Простая человеческая честь! — вскинулся Казимир. — Ты, Алексей, не путай покаяние перед Богом и перед такими же сопляками и соплячками. Такое покаяние, какое требуют — это не покаяние, а унижение. А унижение — первый шаг к подчинению. Так и себя потерять недолго. Стоит только раз проявить слабину — вовек заставят каяться.