Крестьянский сын, дворянская дочь
Шрифт:
Николка перевел дух, и вправду, что это на него нашло? Ведь, еще сидя в кутузке, он подсознательно понял то, что сейчас услышал из уст инженера, только не хотел посмотреть правде в глаза. Колоссовский лишь укрепил его в этом мнении.
— Простите, ребята! Не знаю, что на меня нашло. То, что вы для меня сегодня сделали, вовек не забудешь.
Он подошел к Кириллу с Глашей и обнял обоих, а потом обернулся и протянул свою руку инженеру. Колоссовский пожал ее, а затем тоже подошел и обнял всех троих.
Наконец Глаша, давно переживавшая за состояние Николки, ахнула:
— Да что вы все накинулись на парня? Он такое пережил, а вы ему нотации читать. Посмотрите на его лицо — он ведь весь в крови, ему помощь нужна. Пойдем, Коля, я тебе покажу, где умыться можно.
В одной из стен комнаты
После нескольких часов невероятного нервного перенапряжения на ребят напала эйфория. Стало казаться, что все беды позади, а все проблемы по плечу. Смех и хмельное бесшабашное веселье стали естественной реакцией, а тут еще инженер на правах хозяина достал из-под кровати припасенные фужеры и бутылку шампанского.
— За нашего русского Монте-Кристо [26] ! — разлив волшебно шипящий напиток, провозгласил инженер.
— Тогда уж лучше за нашего Кропоткина [27] ! — не согласилась Глаша.
26
Монте-Кристо — герой одноименного романа Александра Дюма-отца.
27
Кропоткин Петр Алексеевич — (1842–1921), русский революционер-анархист и ученый-географ, в 1876 году совершивший побег из Петропавловской крепости.
— За беглеца! — как-то не сговариваясь, воскликнули все трое: организатор и исполнители.
— За друзей! — ответствовал беглец, чокнулся со всеми и осушил бокал.
Стало еще веселее.
— Я ведь тебя узнал, только когда ты подмигнул мне. — рассказывал Николка. — а до этого все смотрелось с таким омерзением.
— Значит, не опознает меня полисмен? — рассмеялся Кирилл.
— Да что ты!
— Я сама себе омерзительна была. — улыбнулась Глаша. — Как будто чужое лицо надела!
— А я ведь тебя так и не узнал! Только по походке догадался.
Колоссовский был тертым калачом и не раз попадал в различные переделки за свою авантюрную жизнь, поэтому он скоро понял, что пора ребят опускать с неба на грешную землю. Его опыт подсказывал, что расслабленность после дела может привести к роковым последствиям.
— Ладно, будет лясы точить! — вмешался Казимир. — Потом наговоритесь. Еще, в общем-то, ничего не кончилось. Глафира и Николай остаются здесь. Николя, учти: от твоего поведения здесь, от твоей осторожности зависит и успех побега и безопасность всех, кто помог в этом деле. А нам с Кириллом уходить пора. Выходим по одному. Сначала я, а то мне еще к Заломовым зайти надо, Алексей с Катериной наверняка не спят — вестей дожидаются. Ты, Кирилл, выйдешь немного погодя и сразу домой, нигде не показывайся. Помните, ребята, что у вас взаимное алиби: Кирилл провел всю ночь у тебя, ты, Глаша, подтвердишь.
— А каков теперь план? — поинтересовался Николка в спину уходящему Колоссовскому, — Мне-то что делать?
— Каков план? — удивленно переспросил инженер.
Парень оказался прав: дальнейшего
— Посидишь здесь пока, в укрытии. Надо время, чтобы все успокоилось, и тогда, только тогда, и не раньше, мы сможем предъявить свои аргументы. Тогда есть шанс, что они будут хотя бы их рассматривать!
Было уже глубоко за полночь, когда Николка с Глашей остались одни. Мадам Зи-зи из двух русских пословиц «Никогда не откладывай на завтра, то, что можешь сделать сегодня» и «Утро вечера мудренее» предпочла выбрать последнюю и так и не зашла, как обещала. Пожалуй, оно было и к лучшему: друзьям следовало поговорить. Впервые они посмотрели друг другу в глаза. Николка с немым вопросом, Глаша — с вызовом.
— Так значит, ты и есть та самая знаменитая Гимназистка?
— Осуждаешь?
— Еще вчера бы осудил, а сегодня — словно мир перевернулся. Да и кто я такой, чтобы осуждать? Беглец! Изгой!
— Есть причины, которые не оставляют иного выхода.
— Вот это теперь я хорошо понимаю, рассказывай!
Рассказ Глаши затянулся до первых петухов, а когда закончился, то девушка испытала невероятное облегчение, словно гора с плеч свалилась. Видимо ей давно требовалось высказаться, излить душу, да собеседника не находилось.
— А что у тебя с Кириллом? Вы смотритесь как пара, понимаете друг друга с полуслова. — спросил Николка в конце.
— Он для меня лучик света в темном царстве. Моя надежда на лучшую жизнь.
— Вот уж не думал, что он способен на такое! Я раньше не замечал, а сейчас припоминаю, что в последнее время он действительно изменился, да и Алешка в последнее время его хвалит, говорит, что стал более ответственным. Я перед вами в неоплатном долгу — вы мне жизнь спасли. Я уже стал было подумывать, что на каторгу не пойду, лучше голову разбить об решетку. И еще, запомни, я найду этого Козлобородого, и тогда ему мало не покажется! Отомщу за тебя!
— Ладно, наговоримся еще. Ты, наверное, устал, а я мучаю тебя разговорами. Пора спать, а то скоро вставать. Ложись, отдохни на постели, а я прикорну здесь, на кресле.
Но как не уговаривала Глаша Николку, тот наотрез отказался идти на кровать, а устроился на старом, потрепанном кресле с видавшей виды засаленной обивкой. Девушке ничего другого не оставалось, и она не раздеваясь, легла почивать на кровать.
И началась для Николки жизнь в борделе. На следующий день Мадам Зи-зи официально представила перед чайками Гимназистку своей помощницей и перевела ее в другой нумер, более соответствующий ее новому статусу. Надо сказать, что из целого ряда нумеров второго этажа дома терпимости, два особо выделялись из общего ряда. В двухкомнатных апартаментах со спальней, будуаром и туалетной комнатой проживала сама хозяйка, другой нумер — несколько поскромнее — однокомнатный, но с отдельной туалетной комнатной и большим платяным шкапом в спальне был предназначен ее помощнице. А самое главное, что этот нумер находился в конце коридора и примыкал к лестнице, ведущей к черному входу, и покинуть его можно было, минуя гостиную первого этажа.
Вставал Николка все так же ни свет, ни заря, но шел не в кузню, а в большую гостинную, занимавшую, почитай, весь первый этаж, где тщательно убирал все то, что насвинячили ночные гости: разлитые шампанское и лимонад, окурки и плевки, подсохшую за ночь блевотину, словом все побочные атрибуты веселой и разгульной жизни. Днем, когда чайки были заняты рукоделием, замаскированный под мастерскую бордель все-таки принимал кое-какие заказы, юноша занимался на заднем дворе: носил воду, колол дрова, ухаживал за лошадьми (в борделе был свой экипаж для выезда). А ближе к вечеру, когда начинали сходиться гости, он окончательно удалялся в укрытие, следуя указаниям хозяйки, которя строго-настрого запретила покидать схрон в то время, когда хоть один чужой находился в доме. В эти часы он был предоставлен сам себе и склоняясь над огарком свечи жадно читал городскую и губернскую прессу, а также старался по мере сил готовиться к экзаменам, не теряя надежды, что все разъясниться. Пару раз в бордель с обыском наведывалась полиция, который Николка пересидел в укрытии. В первый раз приводили с собой проштрафившегося полицейского, которому показали всех обитательниц дома, но он, по словам Глаши, никого не опознал.