Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Шрифт:
В 1990-е годы российскими историками-исследователями данной проблемы была продолжена традиция советской историографии 1950–60-х гг. — публикация материалов крестьянского движения в виде хроники. Так, например, наряду с хроникой крестьянского движения на Южном Урале, составленной Д.А. Сафоновым, К.Я. Лагуновым в эти годы была опубликована хроника Западно-Сибирского восстания, а Д.Л. Доржиевым — крестьянских восстаний и мятежей в Бурятии в 1920–1930-е гг.{195} Подобного рода издания очень важны для понимания масштабов крестьянского движения. Их научная ценность определяется также тем обстоятельством, что, как правило, они составлены на основе ранее недоступных исследователям источников — документов ВЧК-ОГПУ-НКВД.
Еще одним «новым направлением» в изучении проблем крестьянского движения наряду с публикацией сборников документов в рассматриваемый период стало обращение исследователей к крестьянской психологии и менталитету.
Следует выделить исследование на эту тему О.А. Суховой, посвященное социальным представлениям российского крестьянства в начале XX века. Эта работа выполнена в хронологических рамках проекта «Крестьянская революция в России». В ней автор раскрывает динамику поведения крестьянства Среднего Поволжья в эпоху революционных потрясений и Гражданской войны и справедливо указывает на «охранительный характер по отношению к общинному строю» крестьянских выступлений в регионе. В 1918–1922 гг. они были направлены на защиту крестьянских завоеваний «хозяйственной автономии» против активного вмешательства «государственных структур во внутреннюю жизнь общин»{196}. И поведение крестьян в первую очередь определялось условиями, в которых оказалась деревня в результате революции, а затем уже их «общинным, патриархальным сознанием».
Но существуют и другие оценки. Так, например, ряд авторов видят причины неудач аграрных реформ в России исключительно в невозможности восприятия крестьянами идей модернизации в силу их консерватизма, антигородской психологии, склонности к «стадной ярости» и т. д.
В данном контексте В.В. Кабанов, характеризуя влияние войн и революций, отмечает их негативное воздействие на психологию крестьян, у которых в силу этого влияния формировался отрицательный опыт, менявший человека в худшую сторону. По мнению историка, благодаря этому «отрицательному опыту» крестьянство выдвинуло из своей среды могильщиков — комбедовцев и т. п., воспринявших под воздействием войны и революции радикальные идеи большевизма и ставших их активными проводниками в деревне, «плацдармом в государственной машине для подавления открытого и пассивного сопротивления крестьян». Кабанов считает, что власть большевиков над «обиженным и разоренным крестьянством» держалась не только на насилии и страхе деревни, но и благодаря «умелой политике» ее раскола, опоре на этих самых «могильщиков», во многом и обеспечивших установление этой власти «над самым многочисленным слоем населения России»{197}.
Анализу общинной психологии крестьян в революционную эпоху посвятил главу своей монографии со специфическим названием «Красная смута» В.П. Булдаков. Говоря о «неистовстве «черного передела» в 1917 г., автор утверждает, что крестьяне испытывали «состояние сильнейшей ценностной дезориентированности от наступившего, как им показалось после Февраля, безвластия». По мнению Булдакова, начавшаяся в деревне «общинная революция» означала, что «крестьяне, стремясь в ходе «черного передела» захватить как можно больше земли и угодий, невольно оказались в состоянии войны против всех — государства, помещиков, хуторян, отрубников, членов других общин, новообразовавшихся из бывших рабочих и деревенской голытьбы коммун, наконец, города в целом». Этим и определялось теперь их отношение к государственности. В этой ситуации, отмечает он, большевики «сумели столкнуть чернопередельческое движение со стихийными набегами оголодавших солдат и вооруженных рабочих на деревню» и добились таким образом усмирения «первой волны полууголовной продотрядовщины» и внедрения «в крестьянскую стихию комбедов и коммун как раз к началу полевых работ 1918 г.»{198}
Говоря об общинной психология крестьянства, Булдаков отмечает такие его качества как «коллективное долготерпение» и «стадная ярость», сочетание эмоционального и рационального в поведении. «Специфичность соотношения эмоционального и рационального в крестьянском движении, — отмечает он, — позволяла властям при истощении запаса его пассионарности управлять общинной психологией в своих интересах. Но тоже до определенного предела». В данном контексте им ставится проблема «выявления зависимости между характером частного землевладения, обеспеченностью крестьян землей и угодьями и формами протекания аграрной революции — вплоть до коллективизации». Главный вывод автора звучит следующим образом: «Общинная революция протекала в русле общей психопатологии смуты. Ее можно рассмотреть и как одну из форм умопомрачения»{199}.
В подобном же ключе написана монография В.Л. Телицына под характерным названием: «“Бессмысленный и беспощадный”? Феномен крестьянского бунтарства 1917–1921 годов»{200}. «Общинный традиционализм, поднявшийся на борьбу со всем тем, что препятствует привычному функционированию деревенского «мира», будь то развитие капиталистических отношений в аграрном секторе, «средневековый помещичий латифундизм или пролетарский революционизм», — таковым представляется Телицыну «феномен крестьянского сопротивления в годы гражданской войны»{201}.
На наш взгляд, данные оценки верны лишь отчасти. Они характеризуют обычное состояние общества, переживающего революционные потрясения, но все же не объясняют их причины. Кроме того, например, тот же В.П. Булдаков противоречит сам себе, заявляя, с одной стороны, об «умопомрачении» крестьянства, а с другой — констатируя факт его необычайной способности к самоорганизации: «первыми на самый многочисленный съезд общероссийского уровня съехались представители самого забитого сословия». Вряд ли можно назвать «умопомрачением» всероссийские крестьянские съезды, развеявшие миф о «бессмысленности и беспощадности мужицкого бунта».
Об этом убедительно сказано в монографии В.М. Лаврова — «Крестьянский парламент» России (Всероссийские съезды Советов крестьянских депутатов в 1917–1918 годах») (М., 1996). Автор справедливо отмечает, что в литературе крестьяне как «самостоятельная своеобразная политическая сила исследовались совершенно недостаточно». Поэтому им и предпринята попытка «показать крестьянство в качестве самостоятельного субъекта революции на примере его Всероссийских съездов». Охарактеризовав деятельность дооктябрьских и послеоктябрьских съездов, Лавров делает вывод концептуального значения: «…самороспуск их исполкома и объединение Советов означало упразднение самостоятельной всероссийской классовой организации крестьян. Это облегчало большевикам отход от осуществления Декрета о земле и Закона о социализации земли, благоприятствовало превращению крестьянства в политически и экономически неполноправный класс со всеми вытекающими отсюда последствиями»{202}.
Этой теме посвящены и публикации А.А. Куренышева, повествующие об истории Всероссийского Крестьянского Союза{203}.
Таким образом, стихийный характер крестьянских восстаний периода «военного коммунизма», «приступы стадной ярости», «умопомрачение» от окружавшей реальности были обусловлены именно вышеназванным обстоятельством: отсутствием у крестьян других способов защитить свои интересы. Это заключение подтверждается выводами В.В. Журавлева, к которым ученый пришел в результате исследования истории обсуждения аграрного вопроса в Государственной Думе России в 1906–1917 гг. В его статье убедительно показано, что нежелание и неспособность самодержавия мирным путем решить вопрос о земле в пользу крестьян сделали неизбежным революционный взрыв в стране{204}.
Характеризуя историографию проблемы, нельзя не остановиться на работах зарубежных авторов. В брошюре О.Л. Шадского, посвященной анализу всей англоязычной литературы, касающейся темы крестьянства и советской власти в годы революции и Гражданской войны, сделано очень точное, на наш взгляд, наблюдение: многие оценки современных российских авторов по сути дела заимствованы у их зарубежных коллег, высказавших их еще в 1960–1980-е гг.{205}
Среди работ западных ученых, посвященных проблеме крестьянского движения в годы революции и Гражданской войны либо ее затрагивающих, наибольшую научную ценность для специалистов, по нашему мнению, представляют публикации М. Левина, Т. Шанина, О. Файджеса, А. Грациози и др.{206}