Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Шрифт:
Изученные нами публикации свидетельствуют, что в 1918–1922 гг. по своему масштабу крестьянские восстания в регионе не уступали «антоновщине», «западно-сибирскому восстанию» и другим выступлениям российского крестьянства против политики большевиков в деревне.
Следует отметить, что в своем анализе крестьянского движения в регионе в годы Гражданской войны некоторые из исследователей остались на прежних позициях. При этом они ссылаются на источники, являющиеся обычной пропагандой, и игнорируют другие, раскрывающие реальную картину событий, без убедительной аргументации утверждают тезис о контрреволюционном, кулацком, антисоветском характере крестьянских выступлений в регионе в указанные годы и т. д.{181}
На наш взгляд, ближе к истине те специалисты, чьи выводы основаны не на политической конъюнктуре, а на глубоком и всестороннем анализе источников. Согласно последним, крестьянское движение вряд ли можно называть антикоммунистическим и антисоветским в буквальном смысле слова, т. е. направленным против идей социализма и коммунизма{183}.
В 1990-е гг. историки Поволжья приступили к изучению и таких форм крестьянского движения как дезертирство, волнения крестьян на почве недовольства мобилизациями в армию. Ими установлено, что дезертирство оказывало значительное влияние на ход и интенсивность крестьянского движения. В его основе лежало недовольство крестьян продолжающейся войной (психологическая усталость, тяжелое материальное положение){184}.
Так, например, Ю.А. Ильин, обращаясь к проблеме участия крестьянства верхнего Поволжья в деле строительства Красной армии в 1918–1920 гг., указывает, что «пацифистски настроенное крестьянство региона» выступало в Гражданской войне «третьей» силой, оппозиционной Советам, «со всеми наивными политическими целями и аморфной структурой подчинения». Трагизм позиции руководства страны, считает он, состоял в том, что оно «оторвалось от реалии жизни деревни»{185}.
В кандидатской диссертации Р.Ю. Полякова о военно-мобилизационной работе местных органов военного управления Пензенской губернии в 1918 — начале 1919 гг. аргументированно показано, что «плохое тыловое обеспечение приводило к увеличению числа дезертиров и даже к вооруженным волнениям»{186}.
Одной из актуальных проблем рассматриваемой темы является соотношение стихийности и сознательности в крестьянском движении. В какой мере это движение было фактом крестьянской самодеятельности, и насколько оно находилось под влиянием внешних сил? В советской историографии утверждалось, что крестьян вели «эсеры и агенты белогвардейцев».
В ряде работ поволжских историков эта точка зрения подтверждается. Например, М.В. Кузнецов заключает, что в Саратовском Поволжье повстанцы «имели собственную идеологическую платформу, носившую ярко выраженный эсеровский характер»{187}.
Но есть и другие мнения. Так, например, в вышеупомянутом сборнике документов о крестьянском движении в Поволжье в 1919–1922 гг. опубликованы материалы, из которых видно, что миф о руководящей роли эсеров в «чапанной войне» и влиянии агентов Колчака на крестьян был рожден в большевистской партийной среде. Сначала его творили местные руководители и военные, отвечающие за порядок на вверенной им территории, а затем активно использовали вышестоящие органы. Эсеры и агенты белых были для большевистской власти удобным оправданием собственных просчетов и ошибок. Этот идеологический козырь широко использовался и в пропагандистских целях{188}.
Среди работ
Ряд исследователей заключают, что после разгрома большевиками в 1918 г. организационных структур левых социалистических партий они потеряли свое влияние на крестьянство. В то же время, рядовые члены партии эсеров активно участвовали в конкретных крестьянских выступлениях и в ряде случаев оказывали на крестьян идейное влияние. Однако руководящим центром крестьянского движения в Поволжье против политики «военного коммунизма» большевиков они не стали. Движение было стихийным, т. е. развивающимся спонтанно, под влиянием конкретных обстоятельств в конкретных селениях{190}. Его региональной особенностью было более слабое влияние в деревне партии эсеров по сравнению, например, с Тамбовской губернией. В немалой степени это объяснялось негативным для крестьянства опытом Самарского Комуча, который продемонстрировал на практике политическую недееспособность партии эсеров{191}.
В постперестроечной литературе распространено мнение о том, что региональной особенностью крестьянского движения в многонациональном Поволжье в годы Гражданской войны была свобода от национализма и нетерпимости на национальной почве. Подчеркивается, что в ходе многочисленных восстаний в рядах повстанцев не было вражды по национальному признаку Они единым фронтом выступали в защиту своих крестьянских интересов, так как в основе их лежало неприятие «военно-коммунистической» политики большевиков, равным образом неприемлемой для всех национальностей{192}.
Вместе с тем, по мнению некоторых специалистов, именно многонациональный состав крестьянского населения Поволжья стал одной из причин относительно быстрого спада повстанческих движений в 1919–1922 гг. В Западной Сибири, на Украине (в зоне действия Махно), в Тамбовской губернии повстанческое движение оказалось более организованным, поскольку население по своему национальному составу было однородным. В Поволжье же, несмотря на общность целей крестьянства, на степени организованности и ходе их выступлений сказывалась традиционная замкнутость этнических групп{193}.
Современные исследователи подчеркивают, что основные повстанческие силы крестьянского движения в Поволжье в 1918–1921 гг. были разгромлены всею мощью советского государства. Но само движение завершилось не из-за военного поражения, а после перехода правящего режима к новой экономической политике, в полной мере отражавшей и интересы крестьян, и цели крестьянского движения. Поэтому в историографии существует мнение о победе Крестьянской революции в широком смысле и военном поражении основных ее повстанческих сил в узком смысле{194}.