Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Шрифт:
Другим фактором негативного влияния на крестьянское хозяйство была Гражданская война. Она оказалась обременительной для крестьян Поволжья, поскольку территория региона в течение 1918–1919 гг. была зоной боевых действий Красной и Белой армий.
Если засуху и Гражданскую войну можно с полной уверенностью отнести к факторам объективного характера, то другую важнейшую причину кризиса сельского хозяйства в 1920–1921 гг., на наш взгляд, следует считать субъективным фактором. Это аграрная и прежде всего продовольственная политика Советского государства{628}. Ее результатом явилось падение у крестьян заинтересованности в ведении своего хозяйства, что привело к сокращению посевов и поголовья скота до потребительской нормы. Кроме того, у крестьян в счет продразверстки были изъяты необходимые для их хозяйств запасы семенного зерна, так что они объективно не могли засеять находящиеся в их распоряжении посевные площади{629}. Так, например, в достаточно подробно проанализированном нами докладе Самарского губпродкомиссара Мяскова отмечалось, что линия Наркомпрода на уменьшение продовольственных и кормовых норм для крестьянских хозяйств неизбежно вела к сокращению посевов «ввиду израсходования крестьянами посевного материала на продовольствие»{630}. Работник Белебеевского уисполкома Титов на заседании 9 марта 1920 г. заключил, что «посевная площадь в настоящем году сохранится на 50% ввиду совершенного неурожая яровых»{631}.
Таким образом, продовольственная разверстка, как суть аграрной политики Советского государства в период Гражданской войны, стала главным фактором кризиса сельскохозяйственного производства в регионе в 1920–1921 гг. Однако ее следует рассматривать, как уже отмечалось нами, в комплексе с другими причинами. Она, несомненно, способствовала кризису сельского хозяйства в регионе на завершающей стадии Гражданской войны. Но все же не она как таковая стала причиной страшного голода 1921–1922 гг. в Поволжье. Она лишь усугубила общую ситуацию, придав ей особо драматический характер. В частности, из-за изъятий 1919–1920 гг. в крестьянских хозяйствах не осталось обычного страхового зерна на случай недорода. Однако голод наступил прежде всего вследствие крайне низкого урожая. В противном случае в регионе должна была бы повториться ситуация, подобная той, что наблюдалась после «чапанной войны» и «вилочного восстания», когда крестьяне, выступив против грабительской продразверстки, фактически сорвали ее и затем, после завершения восстания, не умирали от голода. В конце 1920 — начале 1921 гг. произошло то же самое. Крестьяне не захотели смириться с предложенной им участью: безропотно взирать, как власть вывозит из селений последний хлеб. Весь регион заполыхал огнем восстаний. Крестьяне таким образом надеялись сохранить имеющиеся в деревне запасы хлеба. Поэтому главный удар повстанцы наносили по складам продовольствия и семенного зерна, которые власть пыталась или вывезти за пределы региона, или сохранить для следующей посевной кампании. Но, к сожалению, из-за недорода зерновые ресурсы в регионе были чрезвычайно малы. И даже отчаянная борьба крестьян не могла коренным образом изменить ситуацию, хотя крестьянам и удалось добиться частичного успеха. Так, например, весной и летом 1921 г. в ходе крестьянских выступлений в Саратовской губернии, по официальным данным, было уничтожено более 7 млн. пудов хлебопродуктов, разграблен 21 склад с продовольствием и т. д.{632} В действительности эти 7 млн. пудов не были просто уничтожены. Они были вырваны крестьянами у государства и использованы на продовольственные нужды. Но это было ничтожное количество хлеба. Летом 1918–1919 гг. восставшим крестьянам удавалось отстоять гораздо большее количество зерна. Поэтому они и не умирали с голоду. В 1921–1922 гг. ситуация, как уже отмечалось, оказалась другой. Страшный недород погубил урожай.
Таким образом, сложившаяся в сельском хозяйстве Поволжья в конце 1920 — начале 1921 гг. экономическая ситуация придала особый драматизм крестьянской борьбе против государственной политики. Это была борьба за выживание в условиях наступавшего голода. Столкнувшись, как и в начале 1918 г., с обострением продовольственного положения в стране вследствие охватившей ее основные зерновые районы засухи, советы предприняли самые решительные меры для установления контроля над имеющимися в стране зерновыми запасами. На практике это проявилось в ужесточении продовольственной диктатуры. Применительно к Поволжью, так же, как и к другим зерновым районам страны, это означало ставку на насилие по отношению к крестьянству как основному держателю хлебных запасов. Действующими в регионе продотрядами хлеб в деревнях выгребался подчистую, не считались ни с какими нормами. Не случайно, например, поволжские немцы назвали последнюю советскую продразверстку 1920 г. «железной метлой»: военпродотряды «подмели все запасы зерна и продуктов у населения»{633}. На проходившей в феврале 1921 г. X Пензенской губпартконференций делегат Стерлин так описал последнюю хлебозаготовительную кампанию: «Я участвовал в этой кампании в помощь продоргану и скажу, что агитация не играла никакой роли, а в большинстве помогал штык. Тащили последние два пуда, а дети крестьян тащились за возом и плакали. Тащили последнюю овцу, и теперь у нас есть сведения, что многие едят желуди и мякину и есть смертельные случаи, а потому сейчас крестьянство совершенно обижено и настроено скверно»{634}.
Таким образом, активизация крестьянского движения в Поволжье во второй половине 1920 г. была обусловлена комплексом причин объективного и субъективного плана, среди которых определяющей стала продовольственная разверстка.
§ 2. Мятеж Сапожкова
Во второй половине 1920 г. крестьянское движение в Поволжье вступает в свою высшую стадию. Оно охватывает всю территорию региона и принимает форму вооруженного повстанчества. Его началом стал мятеж 2-й Туркестанской кавалерийской дивизии под командованием А.В. Сапожкова. Мятеж начался 13 июля в районе Бузулука, повстанцы действовали в Новоузенском, Бузулукском, Пугачевском уездах, в районе г. Уральска до начала сентября 1920 г. под лозунгами: «Долой комиссаров, примазавшуюся к советской власти белогвардейщину, диктатуру коммунистической партии, лжекоммунистов, генералов командиров и хищников продовольствия, продкомиссаров, старых спецов, золотопогонников, продовольственников, да здравствует свобода торговли и советская власть без коммунистов, да здравствует рабоче-крестьянская власть, III Коммунистический Интернационал, свободная торговля, мы против коммунистов, комиссаров, против продразверстки, мы за Ленина и 3-й Коминтерн, мы за Советы без коммунистов». Восставшие требовали перевыборов Советов, роспуска райпродкомов. За время восстания Сапожков организовал отряд силой 2000 сабель, 4 орудия, 8 пулеметов. В отряды Сапожкова было мобилизовано до 1300 крестьян{635}.
Мятеж регулярного соединения Красной армии под командованием заслуженного военачальника вызвал острую реакцию со стороны центральной власти. Прежде всего последовала незамедлительная реакция со стороны председателя РВСР Л.Д. Троцкого. 28 июля 1920 г. в ходе переговоров по прямому проводу с командующим Заволжского военного округа (ЗВО) К.А. Авксентьевским он распорядился: «Мятеж Сапожкова должен быть ликвидирован как можно скорее. Виновники сверху донизу должны быть беспощадно покараны. В подведомственном Вам районе возможны широкие кулацкие восстания. Предупредить их можно только дав незабываемый урок всем элементам, которые прямо или косвенно поддержали мятеж Сапожкова. Кара должна быть распространена не только на командный состав, но и на солдат. Если считаете полезным, выезжайте сами в район ликвидации мятежа. Полезно распространение воззваний самолетами в районе восстания. В этих воззваниях Вы могли бы сказать, что Вами получен приказ расстреливать всякого повстанца, захваченного с оружием в руках. Смягчение участи ожидает только добровольно сдавшихся с оружием»{636}. Спустя несколько дней, 1 августа 1920 г., Троцкий вновь телеграфировал Авксентьевскому о необходимости скорейшей ликвидации мятежа Сапожкова, обвинив его в непозволительной медлительности и «недостаточно внимательном и серьезном отношении к делу округа». При этом он дал конкретные указания: «Вам надлежит обратиться ко всем ближайшим ответственным партийным организациям с просьбой об отправке максимального числа партийных работников в экспедиционные войска. Все силы и средства округа должны быть направлены на ликвидацию авантюры. Ответственность возлагается на Вас и на всех ваших ближайших помощников»{637}. Одновременно Троцкий обратился с просьбой в ЦК РКП(б) дать местным партийным организациям директиву об отправке в распоряжение Авксентьевекого ряда «серьезных партийных работников для ликвидации авантюры Сапожкова»{638}.
Следует отметить, что у Троцкого были серьезные основания для недовольства действиями Авксентьевского: 29 июля 1920 г. он получил телеграмму от членов президиума Саратовского губкома РКП(б) Токина и Акимова. В ней сообщалось, что командующий округом Авксентьевский «пьянствует, поверяя ведение операций неблагонадежным членам реввоенсовета, спецам»{639}.
В этой связи чрезвычайно важными представляются документы, позволяющие несколько иначе взглянуть на обстоятельства рассматриваемого мятежа. Среди них — шифротелеграмма в ЦК партии — Крестинскому и Преображенскому, отправленная из Самары 27 июля 1920 г. ответственным работником Петуховым, телеграмма из Астрахани от 7 августа 1920 г. в ВЧК, ЦК РКП(б) Троцкому от политкома Израиловича и уполномоченного ЧК Самойлова, а также показания арестованного помощника начальника штаба дивизии по оперативной части Сапожкова — Е. Хорошилова. Так, в шифротелеграмме Петухова говорилось: «Был на ликвидации сапожковской авантюры. Приехав в штаб Заволжского Округа, Самару, нахожу необходимым поставить в известность ЦК партии о здешнем положении. Сапожков поднял бунт после отстранения его от командования за пьянство, он был прав, возмущаясь этим поступком, исходящим от командования Заволжского округа, ибо таковое во главе с Авксентьевским, Андерсом и другими само часто является даже на службу в штаб в невменяемом состоянии от опьянения. Дело с ликвидацией Сапожкова ухудшается, некоторые наши части начинают переходить на сторону Сапожкова, необходимо принять самые срочные меры. По некоторым версиям, я слышал, что если послать категорический приказ о сдаче Сапожкову за подписью тт. Ленина и Троцкого и в этом же приказе отозвать Авксентьевского и человек пять генштабистов из штаба округа: Андерса, Балтийского, Токаревского, Кирпичникова и Волкова, то Сапожков сдастся. Работал в Оренбурге, в военном совете и Чусоснабармом, заявляю, что с такими руководителями работать невозможно, доказательством моих слов — ряд восстаний, протест тридцати тысяч рабочих Оренбурга»{640}. Телеграмма от 7 августа 1920 г. астраханского политкома Израиловича и уполномоченного ЧК Самойлова гласила: «Восстание в Бузулуке кавдивизии Сапожкова требует основательного исследования с военной и политической стороны. По сведениям самарских товарищей, член губкома Милонов на собрании активных работников партии, профсоюзов выступил с декларацией о новой Октябрьской революции и косвенно тем самым оправдывал сапожковщину. Коммунисты особотдела приняли участие в движении. Бежавший начполитотдел флота сочувствует. Разведка Саратовской губчека доносит из Новоузенска: Начособотдела Трудармии выражал сочувствие, милоновская декларация встретила живое одобрение большого числа коммунистов. Милонов, не доверяя губкому, выехал в Бузулук расследовать. Губком послал секретных агентов следить за Милоновым. Члены Саратовского губкома, по их словам, Реввоенсовета 2-й Трудармии считают поведение Окрвоенкома Авксентьевского легкомысленным и видят в нем непосредственную причину движения. Авксентьевский и Сапожков — личные враги»{641}. Арестованный помощник начштаба сапожковской дивизии по оперативной части Е. Хорошилов в своих показаниях на допросе в Саратовской ЧК 7 августа 1920 г. сообщил: «Я нахожу, что те, от кого зависели все эти перемещения должностей, допустили огромную ошибку, что ударила по больному месту, и мне кажется, что не трогай Сапожкова, Зуброва и других, с которыми люди сжились в боях и невзгодах, Республика не потеряла бы бригаду солдат, рвущихся в бой, как один все, спаянных в одну семью сильной революционной дисциплиной, не потеряла бы миллионы, затраченные на формирование дивизии и не видела бы тех убытков, какие принесла эта ненужная бесцельная бойня. Штаб Заволжского военного округа ни разу не спросил: «Что вам надо?» — а только лишь пушками захотел говорить, ну и получилось то, чего можно было бы вполне избежать»{642}.
Из содержания приведенных документов видно, что Сапожков имел все основания для недовольства действиями вышестоящего начальства, поскольку они были действительно несправедливыми по отношению к нему. По сути дел, конфликт был спровоцирован командующим ЗВО Авксентьевским, избравшим в отношении заслуженного командира Красной армии излишне прямолинейное административное давление. Кроме того, они свидетельствуют о хотя и весьма проблематичной, но все же существовавшей альтернативе ликвидации мятежа без ставки на силовой вариант.
Однако центральная власть не пошла по этому пути и предпочла переговорам с Сапожковым решительные меры по отношению к мятежникам. 2 августа 1920 г. Ленин направил телеграмму в Уральск — ревкому Уральской области, президиуму Саратовского исполкома, Авксентьевскому и партийным органам Уральской и Саратовской губернии, — в которой указал: «Сапожкову удалось привлечь на свою сторону некоторые красноармейские части и часть кулацкого населения и в настоящее время он стремится пробиться на Новоузенск и далее, вероятно, к низовьям Волги и Урала. 1. Обязать все ревкомы и исполкомы оставаться на местах до последней возможности, энергично ведя агитацию против изменника…3. Установить самую тесную связь между подчиненными Вам ревкомами и исполкомами и воинскими отрядами.. 5. Пресекать в корне всякое проявление сочувствия и тем более содействие местного населения Сапожкову, используя всю полноту рев. власти в тех случаях, где содействие имело место, потребовать выдачу виновных главарей, от селений, лежащих на пути следования отрядов Сапожкова брать заложников, дабы предупредить возможность содействия»{643}.
В ответных телеграммах Ленину и Троцкому Авксентьевский проинформировал о принятых мерах, указывая при этом на необоснованность выдвинутых против него обвинений. Так, 3 августа 1920 г. в телеграмме Троцкому он сообщал, что против сапожковцев «брошены лучшие войсковые части» из Самары и Оренбурга, «аэропланом среди населения, войск противника разбросаны ранее составленные листовки», чтобы «не дать восставшим возможность распространить и усилить свое влияние на крестьянство», в Новоузенский уезд высланы «наиболее крепкие войска», среди расстрелянных, взятых в плен «главнейшие сотрудники Сапожкова — Воробьев, Клопов (начснаб)». В результате удалось предотвратить вспышку новых «кулацких восстаний» и сохранить от разграбления хлеба и другое продовольствие, собранное райпродкомом. Далее Авксентьевский отметил: «Начавшиеся против меня наветы и доносы… партработников и возникающее отсюда Ваше недоверие ко мне, сознаюсь, т. Троцкий, страшно тяготили меня… прошу или немедленно устранить меня от должности Комвойсками округа… или же поддержать мой авторитет… выслать авторитетную инспекцию для выяснения фактического положения»{644}. Об этом же шла речь в телеграмме Авксентьевского Ленину от 4 августа 1920 г.{645}
Для разгрома мятежа Сапожкова были привлечены все наиболее боеспособные части Заволжского военного округа. В общей сложности силы карательных отрядов насчитывали 12 362 штыка, 1659 сабель, 89 пулеметов, 46 орудий. Они почти в пять раз превосходили сапожковцев по численности живой силы, в 11 раз — по пулеметам и орудиям{646}.
Несмотря на это очевидное превосходство, Сапожков почти два месяца вел бои против карателей, умело маневрируя и уходя из-под удара их главных сил. Его тактика будет в полной мере использована в 1921 г., когда массовое повстанчество охватит регион. Каратели делали ставку на численное и огневое превосходство над противником и неотступное его преследование. Их главной целью было не дать Сапожкову оторваться и уйти в уральские степи. Чтобы быть в курсе его передвижений, они использовали данные агентурной разведки и показания пленных сапожковцев.