Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Шрифт:
Как уже отмечалось, реальность военного времени заставляла обе противоборствующие стороны не особенно церемониться с крестьянством. И для красных и для белых деревня была главным источников людских, продовольственных и сырьевых ресурсов. Так было в период Самарского Комуча, то же самое произошло и в ходе весеннего наступления в Поволжье армии Колчака. Характерным примером, подтверждающим вышесказанное, является приказ № 102 командующего Западной армией генерал-лейтенанта Ханжина от 14 марта 1919 г. Поздравив население «с освобождением его от ига советской власти и насилия красноармейцев», колчаковский генерал приказывал ему «по первому требованию начальников гарнизона и комендантов доставлять для нужд армии необходимые перевозочные средства». Сельские правления, волостные и уездные земские и городские управы обязывались «оказывать войсковым частям полное содействие в расквартировании войск и в снабжении Армии продовольствием и фуражом». Заканчивался приказ совершенно другим тоном, чем начинался. «Освобожденному от ига советской власти» населению объявлялось, что «виновные в неисполнении настоящего приказа будут предаваться военно-полевому суду, а должностные лица привлекаться к законной ответственности»{944}. Таким образом, вместо насилия красноармейцев крестьянству Поволжья было уготовано новое насилие, примеры которого широко известны в литературе.
Мартовское наступление Колчака совпало с началом в прифронтовых губерниях региона массового крестьянского восстания — «чапанной войны». Данный факт стал определяющим в выдвинутом в адрес повстанцев обвинении в их связи с белогвардейщиной. С самых высоких трибун было заявлено о причастности агентов Колчака к кулацкому мятежу, о его приурочивании к моменту наступления колчаковской армии. В центральной и местной печати, а также в сообщениях, направляемых в ЦК РКП(б), ВЦИК и СНК различными должностными лицами говорилось о белогвардейских офицерах и генералах, руководивших восставшими крестьянами.
Так, 12 марта 1919 г. председатель Сызранского ревкома Симбирской губернии Зирин в телеграмме во ВЦИК и Наркомат внутренних дел передал информацию о том, что восставшими в с. Усинске крестьянами руководят генерал Бередичев и полковник, граф Орлов{945}. Это сообщение была продублировано в информационной сводке войск ВЧК за 14 марта 1919 г., а также в телеграмме председателя Самарского военревкома Сокольского наркому внутренних дел Г.И. Петровскому от 14 (15) марта 1919 г.{946} 17 марта 1919 г. она пошла по каналам политотдела РВС Восточного фронта председателю РВСР Л.Д. Троцкому, председателю СНК В.И. Ленину и председателю ВЦИК Я.М. Свердлову{947}. При этом, в отличие от вышеупомянутых телеграмм, она не была столь категорична. В частности, если в указанных телеграммах факт участия в восстании генерала Бередичева и графа Орлова был преподнесен как не вызывающий сомнения, то в телеграмме политотдела РВС делалась небольшая оговорка: информация о том, что эти офицеры, а также некий полковник Павлов руководили восстанием, была получена не от заслуживающих доверия источников, а из слухов, ходивших в районе восстания и зафиксированных агентурой ЧК.
Особым документом является докладная записка командующего 4-й армией Восточного фронта М.В. Фрунзе члену РВС ВФ И.Т. Смилге, Л.Д. Троцкому и В.И. Ленину, датированная 17 марта 1919 г. В ней командующий армией, отражающей колчаковское наступление, обратился к анализу обстоятельств «чапанной войны» в Самарской и Симбирской губерниях. Не приводя никаких доказательств, Фрунзе заявил, что руководители повстанцев «имели связь с колчаковцами, и ими восстание, несомненно, было приурочено к моменту решительного удара, подготовленного и нанесенного Колчаком в районе Уфа-Бирск»{948}.
Это утверждение было воспроизведено в материалах Особой комиссии ВЦИК по ревизии Поволжья. Например, в своем докладе на заседании Сызранского укома РКП(б) 15 апреля 1919 г. председатель комиссии П.Г. Смидович заявил: «Восстание подготавливалось в связи с колчаковским наступлением…Много здесь агентов Колчака»{949}. Еще более развернуто он изложил эту мысль в итоговом отчете комиссии о причинах «чапанной войны» в уездах Симбирской и Самарской губерний, направленном в президиум ВЦИК 22 апреля 1919 г. В отчете указывалось на «постоянную связь с колчаковским фронтом, откуда шли главные указания и выбран был, по-видимому, и момент начала восстания». Не приводя никаких конкретных фактов, Смидович заключил: «Ко времени возвращения красных здесь сплотились и окрепли кулацкие гнезда, не прерывавшие связи с белым фронтом. Есть признаки, что уже с осени шла подготовка к вооруженному восстанию ко времени наступления Колчака»{950}.
Обвинение повстанцев в белогвардейщине прозвучало 2 апреля 1919 г. на специально созванном заседании Симбирского губисполкома, посвященном «сенгилеевским событиям». Опять же, не утруждая себя поиском доказательств, участники заседания приняли следующую резолюцию: «Принимая во внимание контрреволюционные лозунги эсеров, которые выкидывались при контрреволюционном движении восставших, а также совпадение восстания с восстанием в Брянске, Самаре и Петрограде, обнаруживается общий план в связи с предпринятым внешним наступлением колчаковских и других войск. Выступление есть следствие задуманного по всей России контрреволюционного выступления»{951}. Подобные оценки тиражировались в многочисленных воззваниях и статьях, публиковавшихся в местной печати{952}.
Подытоживая, можно сделать вывод, что информация о причастности белого движения к «чапанной войне» неубедительна и не подкреплена серьезными аргументами. Из одного источника в другой переходит основанная на слухах история о графе Орлове и генерале Бередичеве. Авторы донесений из района восстания ссылаются на бывших офицеров царской армии и армии Комуча как на агентов Колчака. На заседаниях советских и партийных органов делаются бездоказательные заявления о наличии «белого следа» в крестьянских восстаниях.
Но из этого ряда однотипных документов выпадает донесение командующего 4-й армией Восточного фронта М.В. Фрунзе. Его заявление о наличии белой агентуры в повстанческой среде должно было бы заслуживать доверия, поскольку теоретически Фрунзе мог использовать данные армейской контрразведки и других специальных служб, занимавшихся борьбой со шпионами Колчака в прифронтовой зоне. Особенно актуальным это было в связи с начавшимся наступлением основных сил колчаковской армии.
Однако, на наш взгляд, Фрунзе, скорее всего, был введен в заблуждение должностными лицами, отвечавшими за сбор информации о шпионаже в прифронтовой зоне, которые в свою очередь получили непроверенные сведения от оперативных работников. О вероятности такой версии говорит содержание отчетов военных следователей, находившихся в ведении особого отдела Восточного фронта и направленных в район «чапанной войны» для расследования ее обстоятельств, а также сотрудников политотдела фронта, проводивших агитационно-пропагандистскую работу среди повстанцев. Так, например, в докладе военного следователя особого отдела Восточного фронта Михалевского о поездке в район Симбирск-Инза-Сызрань «для выяснения причин крестьянского восстания» отмечалась «тщательная, чисто военная подготовка некоторых «боевых участников восстания»; дозоры в снежных окопах, патрульная и разведывательная служба и т. д. Это дало ему основание «видеть рука об руку с левоэсерами военных агентов белогвардейских банд, действующих против нас на боевых фронтах». В подтверждение Михалевский привел один конкретный факт: участие в качестве организатора восстания в районе станций Майна, Вири, Чуфарово бывшего штабс-капитана И.П. Самойлова. Он также передал содержание ходивших по селениям слухов о руководителе «Сызранских восстаний» — графе Орлове, бывшем помещике Сызранского уезда, «принявшем новую личину — «представителя бедноты», переодетого в ободранный кафтан и лапти. Михалевский сослался и на «безымянных прапорщика и поручика, действовавших частью в с. Поповке»{953}. Об участии Самойлова в качестве руководителя в восстании в Сызранском уезде Симбирской губернии говорилось и в докладе сотрудника политотдела Восточного фронта Г. Смурова. По его словам, И.М. Самойлов был не штабс-капитаном, а бывшим подпоручиком, работавшим учителем в дер. Вязовка, в районе Инзы{954}.
Какова же в действительности была роль белогвардейских агентов в «чапанной войне»? В ходе анализа материалов колчаковской контрразведки нами не обнаружено ни одного факта ее активности в указанном направлении. Сюжет о крестьянских восстаниях вообще не затрагивался в ее оперативных документах. Все внимание спецслужб было сосредоточено на шпионаже в зоне дислокации воинских частей Красной армии, а также крупных железнодорожных узлах. Тот же результат дало изучение материалов особых отделов армий Восточного фронта, действовавших против Колчака в момент его наступления в Поволжье. Данные материалы содержат немало сведений о деятельности белогвардейской агентуры на территории региона. В частности, для выяснения и установления численности воинских частей Красной армии, находившихся в сельской местности, колчаковская разведка широко использовала не только опытных агентов, но и подростков — под видом нищих и беспризорников. При этом никаких указаний на причастность этой агентуры к конкретным крестьянским выступлениям в этих источниках не обнаружено.
В нашем распоряжении имеется лишь один документ, свидетельствующий о проявленном со стороны колчаковского режима интересе к поволжскому крестьянству в плане его использования для антибольшевистской борьбы. Это ходившее в январе 1919 г. по селениям Самарской губернии воззвание к крестьянам и красноармейцам командира 3-го Уральского корпуса конных стрелков, генерал-лейтенанта Голицына. В нем крестьян призывали «брать оружие и идти против большевиков», а красноармейцев — «не бояться сдаваться», так как их никто не расстреляет за вынужденную службу большевикам.