Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма

Кондрашин Виктор Викторович

На практике для крестьянства Поволжья аграрная политика большевиков по обеспечению нужд Красной армии и городов вылилась в прямое насилие и грабеж. Изъятия зерна и продуктов в счет госпоставок осуществлялись на безэквивалентной основе, фактически бесплатно. Никакого справедливого обмена сельскохозяйственной продукции на промышленные товары не происходило. В этом же ряду причин — выпавшие на долю крестьян региона многочисленные тяготы самой Гражданской войны: принудительные мобилизации в Красную армию, реквизиции, подводная и другие повинности. Обрушившееся на деревню государственное насилие могло породить только насилие. В данном контексте ответная реакция крестьянства на «военно-коммунистическую политику» большевиков в форме повстанчества стала вполне закономерной. Таким образом, с 1918 г., так же как и в других регионах страны, подконтрольных большевикам, в Поволжье развернулось крестьянское

повстанческое движение против аграрной политики советской власти, получившей чуть позже официальное название политики «военного коммунизма».

Объективный характер крестьянского противостояния с большевистской властью в регионе сохранялся на протяжении 1918–1919 гг. В этот период политика «военного коммунизма» большевиков была оправдана. Только с ее помощью они смогли мобилизовать подконтрольные им материальные и людские ресурсы для борьбы с белой контрреволюцией. Но в начале 1920 г., после разгрома красными основных сил белого движения ситуация изменилась. Политику «военного коммунизма», особенно продразверстку, следовало отменить. Именно в Поволжье в феврале-марте 1920 г. в ходе «вилочного восстания» выявилась вся глубина противоречий между крестьянством и большевиками по вопросу продразверстки. Но трагические уроки этого и других крестьянских восстаний не были учтены большевистской властью. Она и дальше продолжала гнуть прежнюю линию в деревне. В результате на почве недовольства продразверсткой крестьянское повстанчество усилилось и приобрело в регионе, так же как и по всей стране, в конце 1920 г. и в первой половине 1921 г. небывалый размах и еще более ожесточенный характер. Ответственность за это целиком лежит на большевистском руководстве.

На первый взгляд, крестьянское повстанчество в Поволжье в годы Гражданской войны имело явную антигосударственную направленность. Крестьяне вели себя «несознательно» с точки зрения всех властей, особенно большевистской, выступавшей «от имени народа» для защиты «его революционных завоеваний». Но своими действиями крестьяне не отрицали власть как таковую, и их выступления не были «бессмысленным и беспощадным» бунтом. Крестьянские восстания в рассматриваемый период были направлены против чрезмерных действий советской власти по принуждению крестьян к выполнению государственных повинностей, но не против самой этой власти как таковой. И парадокс состоял в том, что именно благодаря крестьянской позиции в Гражданской войне советская власть победила. Об этом свидетельствуют приведенные в книге факты, характеризующие содержание лозунгов и документов крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг., а также взаимоотношения крестьян с Красной армией и ее противниками.

Так, например, из содержания представленных в книге лозунгов и других программных документов повстанцев ясно видно, что крестьянское движение в регионе в 1918–1922 гг. не было антисоветским и антикоммунистическим. «Крестьянский антикоммунизм» проявлялся на уровне осуждений действий местной власти и в большинстве своем даже не распространялся на центральное руководство. При этом нередко крестьяне оговаривались, что за коммунизмом — «великое будущее», идею его они считали «священной» и не противопоставляли ей «силу штыка». Они лишь выступали против «спекуляций на коммунизме» «насильников комиссаров», «принудительной государственной коммуны». Для повстанцев коммунизм и коммунистическая партия — понятия разные. Такое понимание проистекало из глубинных основ менталитета крестьян Поволжья, в большинстве своем общинного и коллективистского. С другой стороны, оно свидетельствовало о недостаточном укоренении в крестьянском сознании рыночных идеалов, а следовательно, и идущего с пореформенного периода процесса раскрестьянивания поволжской деревни.

Не случайно поэтому в подавляющем большинстве случаев в 1917 г. в деревнях Поволжья «общинная революция» осуществилась на основе уравнительных, «социалистических» принципов. При этом она уничтожила основные достижения Столыпинской аграрной реформы. В этой связи не вызывает удивления отсутствие в документах повстанцев упоминаний о частной собственности на землю как программного лозунга крестьянского движения. Для подавляющего большинства крестьян вопрос о собственности на землю решался так: земля — это всенародное достояние, и право на нее имеет тот, кто на ней непосредственно работает. Как известно, данный принцип был законодательно закреплен в большевистских аграрных законах.

Крестьянское движение в Поволжье в годы Гражданской войны не было антикоммунистическим и антисоветским и потому, что крестьяне не подвергали сомнению результаты самой большевистской революции 1917 г., давшей им землю. Это особенно очевидно на примере отношения крестьян к Красной армии и белому движению. В книге показано, что крестьяне в основной своей массе не желали служить большевикам. Более того, «зеленое движение» было важным элементом крестьянского движения. Такая позиция крестьян определялась вполне рациональными, здравыми соображениями, логикой их реальной жизни в условиях «военного коммунизма». В то же время в принципиальные для судеб советской власти моменты эти соображения отходили на второй план. Крестьянская позиция по отношению к мобилизации в Красную армию менялась кардинальным образом в связи с возникновением реальной угрозы белой контрреволюции, страх перед которой перевешивал ненависть крестьян к «военно-коммунистическим порядкам» Советов.

При всех своих издержках советская власть не покушалась на главное завоевание Крестьянской революции — землю. От белых же крестьяне могли ожидать чего угодно, в том числе самого страшного для себя — реставрации помещичьего землевладения. И эта перспектива явно просматривалась в деятельности Самарского Комуча и аграрном законодательстве белых правительств. Столыпинщина и судебные тяжбы с бывшими землевладельцами — вот что в лучшем случае ожидало крестьян Поволжья после победы белых. Но уже и до этой победы они испробовали их власть. Она оказалась ничем не лучше, чем большевистская.

Наступательные действия Колчака, Деникина сопровождались той же политикой реквизиций, принудительных государственных повинностей, но лишь с одной оговоркой — земельный вопрос окончательно будет решаться после победы над большевиками. И решаться он будет явно не в пользу крестьян. Именно поэтому белое движение не стало делом крестьян Поволжья. Страх крестьян перед угрозой реставрации помещичьих порядков оказался сильнее их ненависти к большевистскому режиму, поскольку последний не покушался на главное их завоевание — землю. Поэтому они поддержали советскую власть в регионе в решающие моменты вооруженного противостояния красных и белых. В то же время поддержка крестьянством большевиков не была постоянной, она обусловливалась конкретной ситуацией — реальностью существования белой угрозы. Как только она ослабевала, ослабевала и крестьянская активность в данном направлении. И продолжение массового крестьянского движения в регионе в 1920–1921 гг. — яркое тому свидетельство. После разгрома Колчака и Деникина большевистское руководство не изменило своей аграрной политики, и как результат — новый подъем крестьянского повстанчества по всей стране, в том числе в Поволжье. Крестьянство терпело и поддерживало большевистский режим лишь до тех пор, пока он обеспечивал ему защиту от «внешней опасности».

На примере Самарского Комуча в книге показана обусловленность краха «демократической альтернативы» большевизму. Он был закономерен, потому что, в отличие от советской власти, Комуч оказался не способен организовать крестьян на выполнение основных государственных повинностей. Кроме того, и сами крестьяне не проявили должной активности в защите Комуча, поскольку он не сумел оградить их от насилия военщины и реваншистских поползновений бывших помещиков. По своему характеру политика Комуча мало чем отличались от действий большевиков, поэтому воспринималась в деревне без восторга. Опыт Комуча убедительно продемонстрировал иллюзорность крестьянских надежд укрыться от «государственного ока» и жить своей собственной, деревенской жизнью в отрыве от города и Гражданской войны. Остаться в стороне, не участвовать в схватке, пользоваться плодами революции в пределах своей деревни оказалось невозможно.

В книге рассмотрен также вопрос о влиянии на крестьянское движение в регионе в годы Гражданской войны антибольшевистских сил: политических партий и белого движения. Доказано, что крестьянские восстания в Поволжье в 1918–1922 гг. в основной своей массе происходили на собственной почве, и стихийный элемент доминировал в них. Они не были результатом деятельности эсеров и агентов белых. В то же время существовало несомненное идейное влияние эсеров на крестьян-повстанцев.

Эсеровский след» прослеживается в лозунгах и программных документах движения, но лишь в том смысле, что выдвигаемые эсерами идеи совпадали с крестьянским видением ситуации. Многие из эсеров принимали активное участие в повстанчестве на уровне руководителей, активистов движения, а также рядовых участников. Своей деятельностью они придали ему более организованный характер. Но не эсеры вели крестьян. Крестьянство выступало самостоятельной силой в противостоянии с государственной властью. Элементы организованности, проявившиеся в создании повстанческих органов власти и выпуске многочисленных воззваний, явились прежде всего результатом крестьянской самодеятельности, а не «партийного руководства» эсеров или других сил.