Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Шрифт:
В этой связи хотелось бы напомнить одну характерную деталь, отмеченную в главе о «зеленом движении». Негативное отношение крестьян к белому движению в решающей степени определялось их практическим опытом. Самыми активными противниками белых становились те селения, которые в наибольшей степени пострадали от их грабежей и насилий. Точно так же было и в случае с красными. Остальные крестьяне, у которых, как говорится, «пронесло», вели себя пассивно до тех пор, пока и их не касалась сия беда. В этом проявилась одна из сущностных черт крестьянского движения: его ограниченность рамками селения, общинный эгоизм, нежелание «подставлять себя» без крайней надобности. Отсюда и наивная вера в доброту того или иного правителя до тех пор, пока на собственной шкуре крестьянин не испытывал эту «доброту».
Этим обстоятельством можно объяснить неожиданно проявившуюся у части саратовских и пензенский крестьян в момент наступления Деникина симпатию в адрес его «непосредственного начальника» адмирала Колчака. Причем агитаторами за Колчака стали побывавшие у него в плену красноармейцы и, судя по всему, бывшие учредиловцы! 30 июля 1919 г. в сводке информационного стола ВЧК при Наркомате внутренних дел сообщалось, что в Аткарском уезде «появляются пленные, отпускаемые Колчаком, которые рассказывают, что Колчак не за помещиков, а за крестьян». «Что он очень добрый, раздает землю и скотину и любит, когда Богу молятся, и не за монархию, а за Учредительное собрание». «Эти агитаторы Колчака имеют благодатную почву в деревнях благодаря неурядицам деревенской жизни» — отмечалось в сводке{967}. В сводке секретного отдела ВЧК за 1–8 августа 1919 г. указывалось, что в Чембарском уезде Пензенской губернии пользуется популярностью организация левых эсеров и меньшевиков, действующая под лозунгами: «Да здравствует Колчак и его Учредилка!»{968}. Подобные настроения имели место, как верно подметили органы ЧК, «благодаря неурядицам деревенской жизни». Крестьянам хотелось верить, что где-то есть Колчак, раздающий скотину и любящий, когда Богу молятся. В их жизни все было по-другому. Поэтому и этот случай, полагаем, можно списать на счет крестьянской неосведомленности. С деникинцами же ситуация была иной. Они были рядом, и образ их не был таким безоблачным, как далекого доброго Колчака.
Второй случай — с деникинским капитаном Гуркиным, так же как и первый, можно объяснить последствиями репрессивных действий продовольственных и других отрядов красных. Кроме того, не исключено, что сельские старшины действовали вместо Советов из-за страха крестьян перед успешно наступавшими белогвардейцами и в скором времени могли победить большевиков. С другой стороны, в данном факте нет ничего необычного, поскольку для крестьян, как видно из опыта Самарского Комуча и всей истории Гражданской войны, форма власти как таковая была не так уж важна, важнее было ее содержание. И в советы и в волостные управы они сажали «своих людей», способных защитить общедеревенские интересы.
Подводя итог «деникинскому периоду», можно сделать вывод, что никаких оснований говорить о причастности агентов Деникина к крестьянскому движению в Саратовской, Пензенской и Царицынской губерниях в 1919 г. нет.
Последним событием в истории крестьянского движения в регионе в годы Гражданской войны, в ходе которого был замечен «белогвардейский след», стало «вилочное восстание» в уездах Самарской, Казанской и Уфимской губерний в феврале — марте 1920 г. Все упоминания о нем исходили из одного лагеря — со стороны представителей советской власти, принимавших участие в подавлении восстания. Вот лишь некоторые, наиболее типичные факты. 17 февраля 1920 г. в телеграмме из Самары в ВЧК и штаб ВОХР председателя военревштаба П. Ульянова (председателя) сообщалось: «Восстанием руководит штабс-капитан Шумановский, определенный белогвардеец, именующий себя начальником штаба зеленой армии… Обнаружен большой шпионаж прошлого элемента»{969}. О полковнике Бурове как руководителе восстания в Бугульминском уезде шла речь в сводке оперштаба Военно-революционного комитета Самарской губернии от 18 февраля 1920 г.{970} Еще конкретнее о влиянии белогвардейщины на крестьянство было заявлено в приказе № 7 Самарского губвоенревштаба от 20 февраля 1920 г. В нем безапелляционно утверждалось, что «белогвардейцы, офицеры, перебежавшие из колчаковского стана на почве хлебной разверстки и пользуясь религиозно-национальными предрассудками мусульманского населения, подняли восстание»{971}. 5 марта 1920 г. командир 3-й группы карательных войск Чуйков в телеграмме командующему Запасной армии Республики Б.И. Гольдбергу указал на факт выступления повстанцев «под лозунгами Колчака»{972}. В донесениях командиров других карательных отрядов приводились конкретные фамилии лидеров повстанцев, которых называли «колчаковскими белогвардейцами» (Заки Валева (Вальева), Седова, братьев Нефедовых, Милодова и др.){973}. Заслуживают внимания сведения, содержащиеся в докладе командира 1-й группы карательных войск, действовавших в Мензелинском уезде Уфимской губернии, Горбунова, направленного 8 апреля 1920 г. в особый отдел Запасной армии. В докладе сообщалось, что в ходе восстания «особенно активным» был штаб в с. Заинек, начальником которого являлся житель д. Кара-Алчи Шимоновский, «46 лет, бывший офицер, колчаковец», вернувшийся из Сибири за несколько месяцев до восстания{974}.
Приведенные примеры говорят лишь о том, что в «вилочном восстании» принимали участие бывшие военнослужащие колчаковской армии. Этим и ограничивалась связь повстанцев с белым движением. Так же, как и в ходе «чапанной войны», крестьяне с военным опытом возглавили повстанческие отряды. То, что они занимали офицерские должности в армии Колчака, не дает никаких оснований считать их защитниками белой идеи и организаторами крестьянского восстания. Подобная постановка вопроса абсурдна, учитывая «наследие», которое оставил Колчак. Например, по сообщению политсводки Восточного фронта за 6 июня 1919 г., в Белебеевском уезде Уфимской губернии, ставшим впоследствии одним из эпицентров «вилочного восстания», белыми были угнаны у крестьян почти все лошади, в результате чего землю под картофель «пришлось вспахивать» лопатами{975}. То же самое произошло в Мензелинском, Бирском, Уфимском и других уездах, крестьяне которых под командованием бывших колчаковских офицеров поднялись на восстание в феврале-марте 1920 г.
«Пока белое дело не станет делом крестьян, успеха не будет. Кто сумеет борьбу против большевиков сделать борьбой за новую крестьянскую Россию, тот победит большевиков», — очень верно заметил один из самых непримиримых врагов советской власти Б.В. Савинков{976}. История крестьянского движения в Поволжье, одном из крупнейших аграрных регионов России, убедительно свидетельствует, что белое движение не могло стать и не стало делом крестьян. Крестьянское движение развивалось самостоятельно, по своим законам. И если белое дело оказывало на него влияние, то не в смысле его активизации, а, наоборот, ослабляя его. Для подавляющего большинства крестьян белая гвардия так и осталась призраком недалекого прошлого. В настоящем, как бы она не рядилась в тогу «защитницы крестьян», она выступала знаменем других сил, физиономия которых четко проявилась в период Комуча и проглядывалась в аграрном законодательстве белых правительств. Столыпинщина и судебные тяжбы с бывшими землевладельцами — вот что, в лучшем случае, ожидало крестьян Поволжья после победы Белого дела. Но и до этой победы они испытали его власть и ничего хорошего в ней, по сравнению с большевистской, не было. Та же политика реквизиций, принудительных государственных повинностей, с одной лишь оговоркой: земельный вопрос еще не решен и будет решаться после победы над большевиками. Именно поэтому белое движение не стало делом крестьян Поволжья.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В Гражданской войне в России важнейшую роль сыграло крестьянство — основная масса населения страны. Оно не осталось в стороне от этой великой драмы. Крестьяне непосредственно воевали в красных и белых армиях, несли возложенные на них государством тяготы военного времени. В наиболее яркой форме их участие в Гражданской войне проявилось в крестьянском повстанческом движении. О том, как это происходило в Поволжье, рассказано в настоящей книге.
Изложенный в ней материал позволяет сделать следующие выводы. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. — одна из самых трагических страниц Гражданской войны в России. Об этом свидетельствуют десятки тысяч погибших крестьян и представителей советской власти. Это движение явилось частью общероссийского крестьянского повстанчества. Оно имело единую с ним основу, причины и результаты. Так же как и по всей России, крестьянское повстанчество в Поволжье было вызвано комплексом причин объективного и субъективного характера. Главной из них была аграрная политика Советского государства, сводившаяся к принуждению и нередко насилию над деревней с целью заставить ее выполнять неизбежные в условиях Гражданской войны повинности, не считаясь при этом с интересами крестьян.
Характер аграрной политики большевиков определялся не только идеологией победившего режима, но и объективными причинами. В первую очередь это крайне тяжелая продовольственная ситуация в стране. Она досталась большевикам от прежних режимов (царского самодержавия и Временного правительства). Но еще больше положение усугубилось с началом Гражданской войны, когда в 1918 г. из-под контроля Советского правительства выпали такие традиционные житницы страны как Украина, Западная Сибирь и Юг России. В результате Поволжье превратилось в одну из основных продовольственных баз страны.
При этом в самом регионе ситуация с продовольственными ресурсами сложилась не совсем благоприятная. В начале 1918 г. из-за недорода предыдущего года в большинстве зернопроизводящих районов Поволжья не существовало излишков товарного хлеба. Данное обстоятельство сделало крайне болезненными для деревни любые изъятия продовольствия на нужды государства. Тем не менее, советская власть пошла на них летом 1918 г. из-за крайне тяжелой ситуации с обеспечением хлебом промышленных центров и городов. По этой же причине подобная политика в отношении деревни продолжалась и в последующие годы.