Крейсерова соната
Шрифт:
Мэр начинал свой день на тусклом осеннем рассвете, когда в латунное небо над черными крышами взлетели миллионы ворон. Укутав голое тело в махровый халат, прямо из спальни он прошел в бассейн, где холодильные установки превратили водяную поверхность в лед. Прямоугольная прорубь мягко дымилась. Ухая и пыхтя, Мэр окунул мясистое желтоватое тело в прорубь, плавал, блестя голым черепом, пуская фонтаны воды, надгрызая зубами ледяные края. Когда прорубь увеличилась вдвое, он вышел из воды, и подоспевший слуга-кореец начал растирать его мохнатым полотенцем, покуда на его теле не проступили алые иероглифы – изображения крокодила, змеи и женщины с отрубленными руками. Он принял от услужливого азиата стакан горячего чая, выпил темно-золотой душистый отвар.
Вернувшись
Еще полчаса он посвятил беседе с главным церемониймейстером города, обсуждая предстоящий праздник в честь святого Игнация Лойолы. Предполагалось облачить москвичей в сутаны монахов-иезуитов, устроить на площадях и в парках столицы массовое сожжение еретиков, напялив на них белые балахоны и колпаки «сан бенито», с изображениями чертей и ведьм.
– Линь Бяо, – обратился он к церемониймейстеру, который был китайцем, – твоя главная задача – провести Московскую корриду. Будь любезен, позаботься, чтобы у андалузских быков было вдоволь клеверного сена, а наш гость тореадор Эскамильо не страдал от отсутствия русских девушек.
– Он не испытывает интереса к русским девушкам, – с низким поклоном отвечал Линь Бяо, запахивая шелковый халат с драконом, – он познакомился с Министром труда и безработицы Коченком, и их видели целующимися в гей-клубе «Аллигатор». Их поцелуи не были воздушными…
– И что это, по-твоему, значит?.. Только то, что министр Коченок – женщина!..
Мэр прервал рутинный прием посетителей и приказал слуге-корейцу позвать Фюрера, лидера скинхедов, ожидавшего приглашения в отдельной приемной.
Дверь распахнулась, и вошел Фюрер, голый по пояс, с белым холеным телом раскормленной сластями женщины. Полную грудь его пересекала портупея, на которой красовался партийный значок – крохотная черная свастика, помещенная в алое каплевидное сердце, с надписью «Слава России!». Голову украшала каска Бундесвера с рожками.
– Я пришел выразить волю оскорбленной нации! Попранная в своих исконных правах, отданная на растерзание алчным еврейским банкирам и беспощадным кавказцам, нация прибегает к последнему, освященному богами праву, – к восстанию! Вы отказали нам в законном праве проведения партийного съезда, и получите игру свободных сил на улицах и площадях! Вы надругались над нашими святынями, отдав рынки азербайджанцам, гостиницы чеченцам, а водочную торговлю дагестанцам, и в ответ получите тотальную войну! Мы уже брали мэрию в девяносто третьем году, и кровь наших воинов на ваших руках! Миф о национальном вожде, который вам казался неопасным, подвергался жестоким насмешкам и поношениям, обрел в моем лице стальную волю и божественное воплощение! Мы делаем вас главным виновником русского горя, которое сливается с немецким несчастьем! Две великих идеи, русская и германская, нуждаясь в возрождении, выбрали меня, в ком дышат почва и кровь. Я – Перун и Один, «дранг нах остен» и «шпринг нах вест». Нам известно, что вы женаты на бухарской еврейке, ваши дети имеют израильское гражданство, вы вкладываете деньги в израильскую атомную программу, и ваша настоящая фамилия – Кац, как бы вы ни пытались произвести ее от слова «кацап»!
Фюрер взирал на Мэра, словно раздумывал, как бы ловчее
– Понимаю ваше возмущение, – тихим, проникновенным голосом ответил Мэр. – Не отвожу от себя вашего гнева… Готов платить по всем счетам… Но прежде чем я добровольно отдам себя в ваши руки, хочу показать вам эмблему, которую держу при себе днем и ночью… – Мэр распахнул борт пиджака, и на подтяжке обнаружился партийный значок, тот же, что и у Фюрера на кожаном ремне портупеи, – крохотная черная свастика, помещенная в алое сердце, с золотистой надписью «Слава России!».
– Что это? – воскликнул Фюрер, и на лице его изобразилось волнение, подобное тому, что испытал Гитлер, узнав об открытии Второго фронта. – Как прикажете это понять?
– Очень просто, – ответил Мэр, – я рядовой член партии, состою в черкизовском отделении, значусь под фамилией Акациев, кратко – Кац, нигде не афиширую свое членство, но с моей негласной деятельностью связан ряд процессов в партии, которые даже вам могут показаться счастливым стечением обстоятельств…
– Что вы имеете в виду? Какие процессы в партии? Какая негласная деятельность?
– Прежде всего вернемся к октябрьским событиям девяносто третьего года, о которых вы вскользь упомянули… Ведь это я, в обход жестокосердного Лужкова, распорядился нагреть воду в водометных машинах до комнатной температуры, что избавило демонстрантов от воспаления легких… Я распорядился заменить стальную колючую проволоку пластмассовой, что позволило демонстрантам преодолеть «спираль Бруно», окружавшую мэрию… Это я посылал в осажденный Дом Советов бутерброды с икрой для Руцкова и гигиенические принадлежности для Светланы Горячевой… Я лично, переодетый в кожанку диггера, выводил вас и ваших товарищей из горящего Белого дома по тайному подземному туннелю… Это я прокурора Казанника, который лечился у моего знакомого логопеда, убедил подписать амнистию узникам «Лефортово», что обеспечило им свободу…
– Как? – Фюрер был изумлен, словно ему сообщили о появлении русских танков в районе Тиргартена. – Так это вы были в куртке диггера и дали мне карманный фонарик? Значит, вам я обязан жизнью?
– Мы все один другому обязаны жизнью, – скромно заметил Мэр. – Мы, русские, должны помогать друг другу, как это делают кавказцы или евреи. Те немалые суммы, которые вдруг появлялись на счетах партии и о происхождении которых вы только гадали, – их перечислял тоже я…
Фюрер шагнул к Мэру, обнял его, и тот почувствовал запах моря, исходящий от влажной бороды.
– Забудьте все злые слова, которые я только что произнес в ваш адрес, – промолвил Фюрер, выпуская Мэра из объятий. – Располагайте мной. Что я должен сделать для вас?
– Вам предстоит совершить деяние! Но не раньше, чем мы побываем в «Аквапарке»…
С этими словами Мэр взял Фюрера за руку и повел сквозь стену кабинета по просторной аллее туда, где раздавался шум и плеск воды.
– Видите ли, я долго размышлял над тем, что является «русской идеей», – Мэр вел своего спутника среди восхитительного ландшафта, где повсюду, куда ни обращался взгляд, была вода: извергалась в виде фонтанов, ниспадала шумными водопадами, бурлила в холодных и горячих гейзерах, струилась ручьями, блестела близкими и дальними озерами, выпадала дождями, сливалась в далекое необъятное сияние мирового океана. – Я задавал себе вопрос, что лежит в основе русской истории и русского исторического творчества… Может быть, монархия? Или православие? Или великое пространство? Или великая мечта о бессмертии? Нет! «Русская идея» – это идея воды. Той всемирной воды, из которой возникли континенты, которая составляет основу живой материи, пребывает в нас и вокруг нас. Недаром эра Водолея, которая уже наступила, – это эра России! В России текут самые великие реки, находятся самые великие озера! Россия первенствует в мире по запасам пресной воды! Мистика русской природы, волшебство русской души – это мистика и волшебство воды…