Крик дьявола
Шрифт:
Флинн опасливо выпрямил ногу, проверяя, цела ли кость, — от этого движения папирусный островок, на котором он лежал, слегка закачался.
— Возможно, слегка задета, но все же цела, — с облегчением прохрипел он и ощутил первый признак тошнотворного головокружения. В ушах появился слабый шум далекого водопада. — Теряю сок. — Из раны вновь появился ярко-красный ручеек и, смешиваясь с каплями воды, заструился по ноге на сухой примятый папирус. — Надо бы это остановить, — прошептал Флинн.
Совершенно голый, он еще не успел обсохнуть. У него не было ни ремня, ни куска ткани, чтобы использовать в качестве
Островок, покачиваясь на воде, слегка бугрился под ним от крохотных волн, поднятых утренним ветерком. В этом было нечто успокаивающее, и Флинн, выбившись из сил, страшно и болезненно уставший, заснул.
Боль и отсутствие убаюкивающего покачивания в конце концов заставили его проснуться. Боль была назойливой и пульсирующей, она распространялась по всей ноге, включая промежность и низ живота. С трудом приподнявшись на локтях, он взглянул на себя. Нога распухла и из-за травяного жгута приобрела синеватый цвет. С минуту он тупо смотрел на нее, пока его рассудок не прояснился.
— Гангрена! — воскликнул Флинн вслух и дернул жгут. Трава разорвалась, и от боли, вызванной приливом в ногу свежей крови, у него перехватило дыхание. Он что есть силы сжал кулаки и стиснул зубы, чтобы не закричать. Боль медленно отпускала, превращаясь в некий пульсирующий фон, и он снова смог дышать, часто и хрипло, как астматик.
Сознание постепенно возвращало его к новым обстоятельствам, в которых он оказался, и Флинн стал близоруко всматриваться, озираясь вокруг. Река отнесла его вниз, к мангровым болотам, к лабиринту островков и протоков дельты. С отливом его папирусный островок оказался на илистом берегу. Воняло гнилой растительностью и серой. Неподалеку от него скопище крупных зеленых речных крабов, пощелкивая и побулькивая, пировало возле дохлой рыбины, тараща свои вечно удивленные стебельчатые глаза. Стоило Флинну пошевелиться, как они, оборонительно задрав клешни, дружно боком отпрянули в сторону воды.
Вода! Флинн вдруг ощутил свой слипшийся рот с приклеившимся к нёбу языком. Докрасна обгоревшее на безжалостном солнце, пылающее от вызванного раной жара, алчущее влаги тело казалось ему раскаленной печью.
Флинн попробовал пошевелиться и тут же вскрикнул от боли. Пока он спал, нога затекла, одеревенела и напоминала тяжелый якорь, приковавший его к папирусному островку. Он вновь попытался двинуться назад, опираясь на руки и ягодицы, волоча ногу за собой. Каждый вздох в пересохшем горле был навзрыд, от каждого движения бедро словно пронзало раскаленным шипом. Но ему надо было пить, он должен был напиться. Дюйм за дюймом он одолел путь до края своего островка и сполз на илистый берег.
С отливом вода отступила, и он оказался от нее в пятидесяти шагах. Словно пытаясь плыть на спине, он полз по склизкому вонючему илу, волоча за собой ногу. Она вновь начала кровоточить, не сильно, но обильными винно-красными каплями.
Наконец он дополз до воды и перекатился на бок, на здоровую ногу, стараясь держать больную ногу наверху — так чтобы в рану не попала грязь. Опираясь на локоть, он опустил лицо в воду и стал жадно пить. Теплая вода с привкусом морской соли и мангровой гнили походила на звериную мочу. Он делал шумные глотки, погрузив в воду рот, нос и глаза. Когда потребовалось вздохнуть, он вздернул голову, задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, от кашля вода попала в нос, и в глазах помутилось от слез. Постепенно дыхание выровнялось, и в глазах прояснилось. Прежде чем вновь склонить голову и продолжить пить, Флинн окинул взглядом протоку и кое-что увидел.
На поверхности, в сотне ярдов, хищник стремительно плыл в его сторону, вода бурлила от мощных толчков хвоста. Здоровенный, футов пятнадцать в длину, он казался неотесанным бревном с грубой корой, оставлявшим на воде расходившиеся широким клином волны.
Флинн коротко вскрикнул, высоко и пронзительно. Забыв в панике про рану, он оттолкнулся руками и попытался вскочить, но нога приковала его к земле. Он снова вскрикнул от боли и страха.
Перевернувшись на живот, он стал судорожно карабкаться, стараясь убраться с мелководья на илистый берег — ползком, цепляясь за липкую грязь, делая отчаянные броски в сторону папирусного островка, оставленного ярдах в пятидесяти среди корней мангровых деревьев. Каждое мгновение опасаясь услышать у себя за спиной шум выползающей на берег огромной рептилии, он, добравшись до первых мангровых деревьев, перекатился на бок и посмотрел назад — весь в черной грязи, с искаженным от ужаса лицом. С губ невольно срывались бессвязные звуки.
Крокодил уже выбрался на илистое мелководье. Из воды торчала только его голова с бугорками, с которых за Флинном неотрывно следили яркие свинячьи глазки.
Флинн в отчаянии огляделся. Крохотный островок представлял собой илистый берег с кучкой мангровых деревьев в центре. Они были толщиной в два человеческих обхвата, и ветви начинали расти лишь футах в десяти от земли; на их склизких от грязи стволах с гладкой корой обосновались небольшие колонии пресноводных моллюсков. Даже будучи абсолютно здоровым, Флинн вряд ли сумел бы взобраться на любое из них; раненая же нога делала их ветви недоступными вдвойне.
Как затравленный зверь, он дико озирался по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия — пусть даже самого нелепого, — чтобы хоть как-то защититься. Но вокруг ничего не было — ни сучка, ни камешка, лишь толстый слой черной липкой грязи.
Он вновь бросил взгляд на крокодила. Тот не шевельнулся. Призрачная надежда на то, что крокодил не полезет на берег, улетучилась, даже не успев толком сформироваться. Мерзкая коварная тварь, разумеется, наберется смелости: она уже почувствовала запах крови, знала, что он ранен и беспомощен, и не упустит такой возможности.
Флинн обессиленно прислонился спиной к дереву, и одолевший его испуг перерос в пульсирующий страх, такой же бесконечный, как боль в ноге. Во время броска по берегу, грязь залепила пулевое отверстие, и кровотечение остановилось. «Но сейчас это уже не важно, — думал Флинн, — сейчас уже ничего не важно, кроме этой твари, ждущей, пока аппетит пересилит ее нерешительность и нежелание покидать привычную среду обитания. На это может уйти как пять минут, так и полдня, но это неизбежно произойдет».