Крик в ночи
Шрифт:
Линда подумала: уж не ослышалась ли она?
— Вы сказали… Филдс?
— Да, именно Филдс. Есть и другие категории сотрудников российских спецслужб, которым необходима наша помощь, но это так, к слову.
— Чем же Филдс сейчас занимается? — спросила Линда.
— В настоящее время он, если так можно выразиться, принимает старт, ищет подобающую для себя нишу в русском бардаке.
— Значит, он жив?
Коллинз предложил ей сигарету:
— Ждал этого вопроса, потому что знал, насколько ваши отношения с Филдсом… — он подыскивал нужное слово, — доверительны. Я не ошибся?
— В
— Разумеется. Все мы когда-то были молодыми. Не хочу вас чем-то задеть, поймите меня правильно, но послужной список всех бывших друзей Линды Грейвс нам хорошо известен.
Линда пустила колечко дыма по направлению к Коллинзу:
— Весьма польщена таким вниманием.
— Это наша работа, вы же понимаете.
— Наверное, Робертс понимает вашу работу лучше, чем кто- либо еще.
— Не слишком строго судите мистера «Мозги набекрень». Такое у него прозвище среди сотрудников.
— Очень точное, следует заметить.
Коллинз пошел напрямик:
— Сэм Уикли… Вам что-нибудь было известно о его связях с КГБ?
— Абсолютно ничего.
— Вы находились в близких отношениях. Не могло ли показаться, пусть косвенно или опосредованно, что он уделяет слишком много времени второстепенным задачам?
— Это было вначале нашей связи.
— Не совсем понимаю…
— Ну, применительно к занятиям любовью. В постели он был неукротим, и подобная второстепенная задача отнимала у Сэма много времени. Это мне не могло показаться.
— Простите, я еще не привык к вашей манере разговора.
Они молча наблюдали друг за другом. Чего Коллинз добивается, спрашивала себя Линда, к чему подводит беседу? Быть может, хочет сыграть на ее привязанности к Филдсу с тем, чтобы выудить какие-то сведения о Сэме? Похоже, такими сведениями он располагает более чем в достаточном количестве. Значит здесь что-то другое. Но что? В любом случае надо держать ухо востро.
— А вот Медведев и Шельмягин… — продолжил Коллинз. — О них Уикли часто упоминал?
— Ведмедятников, сэр. Если мне не изменяет память, ровно столько, сколько было необходимо по текущему моменту, связанному с моим провалом.
— Весьма любопытно, — оживился Коллинз. — Расскажите, как все происходило.
— Собственно, что рассказывать… Эти люди поначалу представились в качестве сотрудников МИДа, но военная выправка выдавала их с головой. Впрочем, они и не стремились что-либо скрывать — от слов перешли к делу, предложили сотрудничать.
— Как реагировал Уикли?
— Он предоставил мне выбор: или отказаться, или стать двойным агентом.
— Вот как? Значит, он не исключал возможности сотрудничества с КГБ?
— А что здесь удивительного? Сэм считал такую ситуацию исключительно важной для разведки.
— Что же вам помешало воспользоваться открывшейся перспективой?
— Это был мой выбор, мистер Коллинз.
— Конкретно.
— Сказались чрезмерные психологические перегрузки и, естественно, физическая усталость.
Он задумчиво произнес:
— Полагаю, так оно и было…
— Иначе и не могло быть, сэр.
Коллинз неожиданно вернулся к Филдсу. В настоящий момент, рассуждал он, его теперешние боссы, по всей вероятности, придерживаются выжидательной тактики. Однако, что совсем не исключено,
— Простите, для чьей страны? — спросила Линда.
— Для той самой, — ответил он, — служить которой мы с вами, агент Грейвс, присягнули на верность.
Линда пошла напролом:
— В чем состоит моя задача? Я должна помочь Филдсу?
— Мы все должны ему помочь…
И Эдвард Коллинз неторопливо и обстоятельно перешел к самому главному предмету их разговора.
Когда головная боль после принятого аспирина немного отпустила, Дмитрий поплелся в ванную и, подставив лицо под холодную струю воды, кажется, стал приходить в себя. Распитие дорогого коньяка по русскому обычаю к добру не приводит. И все-таки следует похмелиться, иначе дело дрянь. Лишь бы до алкоголизма не дойти… Он стал было наливать в стакан коньяк, но понял — трясущимися пальцами осуществить это не удастся. Тогда он жадно присосался к горлышку бутылки и прерывистыми глотками начал пить. Снова приятное тепло разлилось по телу, снова пришли радость и уверенность, легкость и ясность мыслей. Жизнь удивительна! И чертовски приятна! Нет смысла себя обманывать, коль так оно и есть.
Удобно расположившись перед телевизором, Филдин без особого интереса переключал каналы, где второсортные кинобоевики сменялись многосерийными мелодрамами. Прав Швайковский! Ведь, в сущности, человеку совсем немного требуется: пожрать, приодеться, выспаться и, будучи чуть-чуть навеселе, вдоволь насмотреться всякой телевизионной всячины. Вот он, человек, и насытился, и умиротворился. Чего же еще желать?! От добра — добра не ищут. Неужели это не ясно? Да, мир полон несуразностей, непонятностей, а проще говоря, дерьма. Ведь жизнь наша — неуловимое мгновение, яркий лучик надежды, который, внезапно вспыхнув, столь же быстро гаснет. И всё! Дальше начинается вечность, пустота…
На экране телевизора выплыла миловидная женщина с короткой модной стрижкой и столь же обаятельной улыбкой. Опять нескончаемые вооруженные конфликты на рубежах необъятной России, опять очередная политическая склока между ветвями власти, и снова не утихающая война компроматов, взаимных упреков, обвинений, провокаций. Великая страна, очертя голову бросилась в мутный омут вседозволенности, вседоступности, одержимости легкой наживы. Игра идет по крупному: кто проиграл — или погибает, или садится в тюрьму, или выбрасывается на улицу. Здесь единый для всех закон — закон темной чащи, переполненной молодыми и старыми голодными волками, рвущими в клочья любую добычу… Улыбка исчезла с лица ведущей, когда в студию принесли экстренное сообщение: недалеко от своего дома, по пути из деревни Журавлиха в лесу зверски убит — зарублен топором — известный религиозный деятель, священник русской православной церкви отец Алексей. И дальше: «…его заслуги в становлении демократии неоспоримы, его высокие моральные и духовные качества были отданы служению людям, Богу и православию. Он был простым, открытым человеком, мечтавшим видеть Россию обновленной, сильной, счастливой…».