Крик в ночи
Шрифт:
— Они прочили мне коммерческое образование, а получилось, что я влюбилась в парня, оказавшегося сутенером. Дальше можно не рассказывать?
— Зачем ты села на иглу?
Девушка рефлекторно одернула левую руку:
— Тебе это интересно? Так вышло. При моей работе трудно устоять от соблазна унестись в заоблачную высь… Так мы поедем ко мне?
Отсчитав ей денег, Румберг поднялся в номер. Полины не было ни в спальне, ни в ванной, ни где-либо еще. Позвонив дежурному отеля, он узнал, что госпожа Румберг просила супруга не волноваться, так как срочные дела в России вынуждают прервать отдых. А еще передала,
Мобильный телефон жены не отвечал. Откупорив бутылку коньяка, Румберг сел на огромную кровать и сделал несколько глотков.
Эдвард Коллинз оказался на редкость скучным любовником: разговоры в постели начинались и заканчивались единственной темой — раскладкой сил на мировой арене. В этом он отчасти напоминал Уикли с той лишь разницей, что тот никогда так не ревновал Линду. Ревность Коллинза порою становилась просто невыносимой. Причем, носила какой-то болезненный характер с оттенком садомазохизма. Увы! Пожилой джентльмен был далеко не самой лучшей находкой красавицы Линды. Формально она продолжала числиться в ФБР, а фактически ни в какой работе не принимала участие. Это устраивало Коллинза: он сохранял контроль над Линдой, как с позиции постели, так и с профессиональной стороны.
Однажды Эдвард, находясь в прекрасном расположении духа (такое с ним случалось крайне редко), признался возлюбленной, что операция по раскрытию отмывки денег России близится к завершению. Сколько можно ненасытным русским обогащаться за счет Штатов? Всему должен быть предел, и вот этот предел, похоже, наступил.
— Будет крупный международный скандал, — удовлетворенно потер руки Коллинз. — Сейчас необходимо осторожно направить твое ЦРУ по нужному следу.
— Почему «мое»? — удивилась Линда. — Кажется, с некоторых пор я выключена из списков их сотрудников?
— Все верно. Но ведь сохранились старые связи?
— Зачем они мне? Хотя… кое-какие телефоны еще остались.
— Вот и отлично! Информация должна идти откуда угодно, только не из ФБР. Кажется, миссис Грейвс, и для вас нашлась работенка?
— Я не особенно ее искала. Хватает дел на собственной фирме.
— Одно другому не помеха. Надо будет умело натравить газетчиков, этим займется Питер. А вы, мадам, где-то в разговоре со своими друзьями из ЦРУ на вечеринке…
— Отпускаешь меня одну? — съязвила Линда.
— В работе мы не должны находиться в зависимости от личных пристрастий.
Уж не собирается ли Коллинз ее оставить? Как было бы отрадно!
— Слишком сильны моя привязанность к тебе и доверие, — заметил Коллинз, — чтобы ставить под сомнение твою чистоплотность.
Боже, сколько патетики! И откровенных признаний! Расплакаться можно.
Как бы между прочим она спросила:
— Что будет с Филдсом?
И здесь Коллинз допустил ошибку любовника, слишком уверенного в собственном статусе:
— Его или отодвинут, или уберут.
— Уберут? Каким образом?
— Тебе хочется знать, каким образом убирают отработанный материал?
— Вообще, любопытно…
Словно что-то внезапно проснулось в Линде, чувство опасности стало почти реальным. Странно, ведь Филдс ее никогда по-настоящему не любил. Теперь он слишком далеко и, скорее всего, стал ей абсолютно чужим. Его судьба принадлежит только ему одному. Сейчас,
— Что может быть любопытного в банальном убийстве? — риторически изрек Коллинз. — Конечно, мне по человечески жаль этого парня. Однако у него нет никого, кто воспринял бы его смерть как личную трагедию.
— У него есть сын.
— Которого папаша в глаза не видел. Если говорить откровенно, у меня от первого брака имеется двадцатилетний отпрыск, он живет с матерью в Канаде. Ни он, ни я не имеем друг о друге никакого представления лично, хотя знаем о существовании друг друга. Естественно, я оплачиваю его учебу, но, пожалуй, это единственное, чем ограничивается мое участие в судьбе ребенка.
Он помолчал, затем, словно что-то вспомнив, продолжил:
— Закончив столь громкую операцию, мы покажем всему миру никчемность русской демократии.
— Ответь мне, Эдвард, почему же тогда лавры низвергателя российской коррупции ты запросто отдаешь другим? Где же здоровая амбициозность одного из высших чиновников страны, где, наконец, твое мужское самолюбие?
И Коллинз допустил еще одну ошибку, доверив любовнице то, что не должен был доверять никому:
— Боюсь, ты можешь понять меня превратно, но свои интересы в игре я должен учитывать.
— Денежные интересы?
— Положим, что так.
— И каковы же они?
Он загадочно улыбнулся:
— Тебе понравилось то бриллиантовое кольцо — мой подарок к годовщине нашей нежной дружбы?
— Понравилось. Я полагала, что даже шефу ФБР такой презент не по карману.
— Вот и зря, — засмеялся он. — оказывается, по карману! Что может быть лучше дорогого подарка любимой женщине?
Линда пожала плечами:
— Видимо, честность, Эдвард…
…После информации Коллинза Линда уже не колебалась относительно собственного участия в судьбе Филдса. Она срочно позвонила Питеру в Канны, где тот присутствовал в числе гостей кинофестиваля, и договорилась о встрече. Действовать нужно грамотно, тихо и безошибочно. Сколько времени ей отпущено на спасение старого друга? Одному Богу известно. Значит, необходимо очень поторопиться. А промедление — подобно смерти.
Этот разговор Сомов ждал давно. Компромат на Новикова был собран огромный, денежные дела между депутатом и начальником контрразведки для полковника перестали являться тайной за семью печатями, — в сверхсекретных документах Савелия проходили банковские счета и накладные более чем конкретного характера. Получалось, что Сомов слишком много знает, следовательно, становится неприемлемым ни для того, ни для другого.(Мнение полковника о Дмитрии Филдине претерпело существенную корректировку: если раньше он судил о летчике скептически, то со временем понял, что ошибся. Причем, ошибся в главном, — в умении американца определять единственно правильный вектор собственных действий. Успехи «банкира» Румберга не оставляли в этом сомнения.) Что же будет дальше, размышлял полковник. Какой поворот примут дела, связывающие его шефа с депутатом Годумы? Вездесущинского убрали быстро. Кто следующий? Ответ напрашивался один — Сомов. Здесь контрразведчик себя не обманывал. Слишком далеко все зашло, слишком крепко завязан гордиев узел, разрубить который жаждут многие. Разрубить, чтобы продолжать жить спокойно и размеренно…