Крик ворона
Шрифт:
– Нет-нет. Именно Павел Дмитриевич… Скажите, Павел Дмитриевич, вам не случалось работать с покойным академиком Рамзиным?
Павел вздрогнул.
– Случалось, – чуть слышно проговорил он и добавил уже погромче: – А вы, Вадим Ахметович, тоже по научной части?
Шеров улыбнулся и махнул рукой.
– Ну что вы, я умом не вышел. Просто, видите ли, хоть Москва и большой город, люди, принадлежащие к определенному кругу, неизбежно и неоднократно встречаются на всяких мероприятиях – юбилеях, торжественных заседаниях, приемах и прочее в таком роде. Встречаются, знакомятся, общаются… Андрей Викторович много о вас рассказывал. Отзывался как о надежде мировой науки, не меньше.
Павел невесело усмехнулся.
– Вы ведь, помнится, какими-то особыми минералами занимались, открыли уникальные свойства, так? – продолжил Шеров.
Павел кивнул и сделал судорожный глоток. Стакан его опустел. Он поставил его на столик.
– Тогда почему же переводчик-архивариус? – спросил Шеров.
– Это больной вопрос, – со вздохом ответил Павел. – Оказалось, что мои разработки слишком опередили время.
– Вот как? – Шеров, чуть склонив голову, внимательно посмотрел на Павла. – Но это было несколько лет назад. Возможно, теперь ситуация изменилась. Павел Дмитриевич, а вы не хотели бы вернуться к той своей работе?
– Да разве это возможно? – Павел махнул рукой.
– Ничего невозможного нет. Было бы желание.
У вас оно есть.
– Конечно.
– Что ж, попробую что-нибудь предпринять. Мы еще вернемся к этому разговору. Договорились?
Круглые глаза смотрели ободряюще. Павел кивнул.
– Вот и прекрасно… Кстати, у вас уже емкость пустая. Непорядок.
Шеров взял со стола стакан Павла, не спрашивая его согласия, удалился в комнату и занялся приготовлением второй порции. Павел смотрел на яркую клумбу за окном и слушал гулкие удары собственного сердца… Ну и ну! А вдруг и в самом деле получится, вдруг это курортное знакомство заново откроет путь, казалось бы, утраченный навек?.. Этот Шеров. Принадлежащий к одному кругу с нобелевским лауреатом…
– По второй – и на море? Как вы смотрите, Павел Дмитриевич?
Павел поднял голову. Улыбающийся Шеров протягивал ему второй стакан с «отверточкой».
– Вадим Ахметович, позвольте встречный вопрос, – принимая стакан, сказал Павел. – Ваше имя я мог где-нибудь слышать?
Шеров пожал плечами.
– Едва ли. Я ведь тоже, в своем роде, личность малоприметная. Не писатель и даже не «мудопис».
– Не, простите, кто?
Шеров звонко и заразительно расхохотался.
– Как, вы не знакомы с этой классификацией? Видите ли, все отдыхающие в домах творчества Литфонда делятся на несколько разрядов. Помимо собственно писателей, точнее говоря, членов Союза, есть жописы – это жены писателей, сыписы и дописы – это соответственно сыновья и дочери писателей, и, наконец, мудописы – это расшифровывается как «муж дочери писателя».
Павел, прежде не слыхавший этой хохмы, смеялся до одышки.
– А тот толстый дядя в «адидасе» – он вроде староват для мудописа, а на писателя не тянет. Он кто? – отсмеявшись, спросил Павел.
– Ну а как по-вашему? По первому-то впечатлению?
– Либо крупный милицейский чин, либо какой-нибудь министерский хозяйственник с большим блатом, – сказал Павел.
Шеров усмехнулся.
– Второе – это как раз про меня. Столичный чиновник-хозяйственник, занимающий этот двухместный номер исключительно по блату. Правда, я здесь ненадолго, вчера приехал, а уезжаю дня через три-четыре… А вот насчет моего партнера – тут вы того. Это же Алексей Львович Толстых, краса, так сказать, и гордость… Вы его эпопею «Братья Коромысловы» читали?
– Не читал, – искренне ответил Павел.
– Я тоже, – признался Шеров. – Но, с другой стороны, у нас всякий труд почетен.
Он подмигнул Павлу, допил коктейль и поднялся.
– Пойдем греть бока на вечернем солнышке? – предложил он.
Павел тоже встал.
– Спасибо за отверточки, – сказал он.
– Приходите еще, – откликнулся Шеров из комнаты. – Милости просим.
Они спустились и вышли из корпуса, не прерывая беседы.
– Как вам здесь? – спросил Шеров уже на аллее.
– Хорошо. Только скучновато немного. Карадаг закрыли. Поиграть вот сегодня в первый раз удалось, благодаря вам.
– Не мне, – поправил Шеров, – а товарищу Толстых. Впрочем, все поправимо, было бы желание. Хотите, запишемся на утро, с семи до восьми. Мешать нам не будут, других претендентов нет – писатели рано вставать не любят. Согласны?
– Согласен, – с радостью подтвердил Павел.
– А что Карадаг закрыт, так это тоже не для всех. Хотите, завтра после завтрака в бухточки смотаемся? Вы там бывали прежде?
– Да, студентом еще.
– А супруга ваша?
– Таня? Вроде нет.
– Вот и отлично. И ей, и девочке вашей интересно будет…
Суровый усатый отставник, дежуривший у калитки на закрытый для простой публики писательский пляж, пропусков у них не потребовал, а даже взял под козырек. На топчане у самого моря Павел заметил Таню, а Нюточка уже неслась к нему, и он еле успел наклониться, подхватить ее на руки и подбросить высоко в воздух.
– Мама! – заверещала Нюточка. – Папа пришел. Можно я еще раз искупаюсь?
– Потрясающе! – сказал Шеров. – Так вы и есть та самая Татьяна Ларина? Извините, что еще вчера не признал вас, но, поверьте, времени ходить в кино не остается, к тому же я теперь не так часто бываю на родине.
– А я в последнее время не снимаюсь, – тихо сказала Таня.
– Ну, что я могу сказать? – Шеров развел руки. – Только то, что режиссеры – дураки, но это вы и без меня знаете… Надо же, Татьяна Ларина! Мои друзья сейчас разыскивают вас в Ленинграде, в Москве, а вы – вот она. И как после этого не верить в судьбу?
Они лежали на пустынном берегу Сердоликовой бухты, неспешно потягивая прямо из горлышка чешское пиво, доставленное сюда Шеровым в специальной сумке-холодильнике. Павел и Нюточка, нацепив маски и трубки, ныряли на мелководье в чистейшей воде, охотясь на рапанов и куриных богов. Таня время от времени поглядывала в их сторону, но не тревожилась: ведь Нюточка не одна, а с отцом, стало быть, в надежных руках.
– И зачем они меня разыскивают? – спросила Таня.
– По моей просьбе.
– Вам-то я зачем, Вадим Ахметович?