Крики прошлого. Часть I
Шрифт:
Произошла эта встреча, как раз тогда, когда счастливый Виктор и подружился с Егором. Придя домой под вечер после занятий, Егор просто убивал время в семейном саду, дожидаясь вечера – времени развлечений.
– Егор, тебя отец зовет. – Без приветствий сказал Михаил, начальник безопасности и личный телохранитель Двардова-старшего. Мужчина отталкивающей наружности, с большим, безобразным шрамом на щеке.
– Зачем? – поинтересовался юноша.
– Ты забыл, что за человек твой отец?
– Как же…
Пройдя быстрым шагом сад, Егор намеренно сбавил скорость у входа в дом, делая вид, что любуется узором высокой, увесистой дубовой двери, на вид которая, весила не меньше 200 килограммов, но, как ни странно, легко открывалась.
Приоткрыв немного дверь, юноша спросил у Михаила в полголоса.
– А что ему от меня нужно?
– Ты же знаешь – твой отец не слишком общителен.
Опустив глаза, молодой человек с выдохом сказал:
– С тобой он-то хоть бывает и нормально разговаривает.
Улыбнувшись тонкими губами, Михаил ответил своим обычным грубым басом, нисколько не стараясь
– Тебе не нужно так говорить, он любит тебя одного по-настоящему. Только немного скрывает это. – После этих слов, косо взглянув на Егора, серьезно добавил: «Наверно.»
– Ну а в каком он хоть настроении, может он на что-то намекнул, когда сказал позвать меня?
– К чему расспросы? Если бы твой отец и стал бы со мной откровенничать или хотя бы говорить намеками – я бы оставил это при себе. Иначе, это могло бы не лучшим образом на мне сказаться. Я верный пес своего хозяина.
После этих слов, личный телохранитель Бориса Сергеевича слегка подтолкнул сына своего хозяина, давая понять, что ему уже начинают надоедать эти пустые расспросы трусливого мальчишки, который искренне боялся своего отца, но всячески демонстративно пытался всем доказать обратное. Но Михаил, суровый человек, с врожденной философией служения более сильному духом, видел его насквозь. И от этого относился с презрением к единственному отпрыску своего господина, хоть и довольно-таки искусно скрывал это из уважения к Двардову-старшему. Вообще, нужно сказать, что глядя на Михаила, невозможно определить, что у него на уме. С одним и тем же выражением лица он может давать похвалу отличившемуся работнику и, ровно с теми же эмоциями, придушить человека голыми руками, если ему будет отдан приказ. «Хладнокровие и самообладание – две сущности одной из не многих добродетелей воина» – так всегда он отвечал на вопросы о его беспристрастия к делу. Хотя, должно признать, посторонние люди вопросы ему задавали не часто. Остальную часть пути, длинный коридор от входа до кабинета Бориса Сергеевича, они шли молча. Ведь Егор, хоть и не на столько, сколько отца, все же опасался приближенного своего родителя и знал: если Михаил не хочет вести диалог (а болтать он никогда не любил), то лучше помолчать. Перед дверью в кабинет, телохранитель остановился, давая понять, что дальше Егору нужно идти самому. Набравшись мужества, парень вошел вовнутрь. Оказавшись внутри кабинета, он не сразу заметил отца. Сам кабинет был весьма просторный, но все-таки находится внутри многим было тяжело. Немного мрачное помещенье, с всегда закрытыми занавесками темно-красного цвета. Слева от входа находилась старинная деревянная вешалка, на которой неизменно всегда весел один лишь пиджак, да в зимнее время шарф хозяина дома. У многих, да и у Егора, она вызывала ассоциации спаленного в самой преисподней молодого деревца. Если же приходили посетители, они всегда снимали верхнюю одежду еще в коридоре, хоть на этом и не настаивал Борис Сергеевич. Справа располагались доспехи средневекового рыцаря, причем не парадные, а боевые. На них отчетливо можно было рассмотреть вмятины, оставленные неприятелем в бою. Еще одна особенность доспехов заключалась в том, что глазницы полного, закрытого шлема, как будто бы наблюдали за смотрящим на них человеком, под каким углом не оказался бы взгляд наблюдателя. У левой стены расположился масштабный мраморный камин. Многим приходило на ум, что камин и вешалку создавал один и тот же мастер, так как складывалось впечатление, что достали его от туда же, от куда и «спаленное деревце». В длину он был примерно два с половиной метра. Две фигуры полуодетых девушек, со склоненными головами, держали крышку камина в позе древнегреческого титана Атласа. В целом, глядя на этот камин, можно было прямо-таки ощутить силу отчаяния этих скульптур. На самой крышке лежала одна лишь сабля, принадлежавшая какому-то хану «Золотой Орды». Спереди данного творения располагалось массивное кресло из красного дерева, под которым находилась шкура медведя, подстреленного самим хозяином кабинета. С противоположной стороны стоял деревянный книжный шкаф, коричневого цвета. И, на конец, прям напротив двери, находился трехметровый стол овальной формы. На нем никогда не было ничего лишнего, лишь бумаги, настольная лампа, подставка для ручек и стеклянная пепельница самой обыкновенной формы.
Молодой человек было уже подумал, что отец вышел, пока Михаил его искал, но уже через секунду обнаружил хозяина кабинета в правом углу комнаты, наблюдающего из-за края окна за цветением своего сада. Это был человек немногим более пятидесяти лет. Худощавого телосложения, чуть выше среднего роста, но все же ниже своего сына. Одевался он всегда просто и строго: белая или черная рубашка, серый костюм, черные туфли в сочетании черного ремня. Такую одежду мог себе позволить любой из его работников и подчиненных. Левую руку украшали золотые часы, сделанные ему под заказ в какой-то не известной мастерской, расположенной в самом сердце Швейцарии. Сколько они стоили, не знал никто, так как их владелец не считал нужным кому-либо об этом рассказывать. На безымянном пальце был надет массивный золотой перстень с выгравированной короной Российской Империи, на вершине которой располагался внушительный бриллиант. На правой руке так же присутствовали кольца: простое обручальное и перстень на мизинце, не много меньше первого, но также выглядевшего солидно. Узором кольца был герб предков Двардовых: лежачий щит, на котором восседал орел. Некоторые считали, что семейство Двардовых когда-то являлось приближенными самого Императора Александра III, но эту информацию Борис Сергеевич не подтверждал, однако, и не опровергал. Практически полностью седые волосы на голове, с не большой залысиной в районе лба. Лицо у него было как у уставшего человека, но всегда гладко выбрито. Небольшой подбородок, тонкие, узкие губы, которые за последние десять лет забыли, что значит улыбаться. Впавшие щеки, множество морщин и среднего размера нос с горбинкой. Особо выделялись темно-карие глаза, глубоко опущенные и словно отделенные от глазниц. Вся их оригинальность заключалась в том, что когда они смотрят на тебя, чувствуется какая-то тяжесть и даже некая враждебность. Причем с кем бы Борис Сергеевич не вел разговор, смотрел он на всех одинаково и, непременно, в глаза. В целом, если судить о его внешности и не брать в расчет немногие аксессуары, то его можно было бы сравнить с самым обыкновенным человеком с улицы. Несмотря на то, что он являлся одним из самых влиятельных и уважаемых во многих кругах людей страны.
– Здравствуй, сын. – Начал Борис Сергеевич, – Ты догадываешься, для чего я попросил тебя прийти?
– Ну привет. Попросил? Насколько я знаю, последнее, что ты просил, это было согласие маминых родителей на ваш с ней брак, а после их отказа…
– Довольно, еще слово и ты почувствуешь разницу между моей просьбой и приказом. – Все тем же спокойным голосом отец перебил молодого человека. Но этого оказалось вполне достаточно, так как Егор сразу же опустил голову и покорным тоном сказал:
– Нет, папа, я не знаю, для чего ты меня позвал.
– Я хочу, чтобы ты мне рассказал о своих друзьях.
– Ты же сам их прекрасно всех знаешь, это мои одноклассники, дети твоих партнеров или же…
Снова не дав договорить, отец перебивает сына.
– Я имею в виду твоих постоянно новых друзей, про твоих безмозглых бездельников, прожигающих родительское состояние, я знаю достаточно. Расскажи мне, что это за люди, откуда они берутся и куда все-время пропадают.
– Новые друзья? О чем ты? Я, я не понимаю. – Юноша старался говорить четко и быстро, чтобы скрыть начинающую дрожь в голосе.
– Я напомню тебе. Мне стало известно о том, что у тебя стали появляться новые знакомые. В течение недели ты таскаешь их по своим распутным вечеринкам, знакомишь их с такими же дегенератами, как ты сам, покупаешь на мои деньги для них девок, а потом они исчезают, как и из твоего круга друзей, так и вообще из города. Я повторяю вопрос: «Что это за люди и что с ними происходит?»
Вопрос звучал все так же спокойно, но резкий тон давал понять, что Борис не желал долгого диалога. Понимая это, Егор пытался выкрутиться и быстро подобрать те слова, которые удовлетворили бы отца. Бегая глазами по комнате, словно пытаясь найти подсказку, он не придумал ничего лучшего, как задать встречный вопрос.
– Когда ты прекратишь следить за мной? Я уже не ребенок и мне не нужна твоя горилла-нянька, которую ты ко мне поставил еще в детства. Небось, это он тебе все докладывает? Каждый мой шаг, каждое слово, что я ел и когда я хожу отлить?
Закурив сигарету, Борис Сергеевич, не спеша, приступил к ответу.
– На счет Фёдора я дал тебе слово, что он будет служить и хранить верность только тебе. И я его держу. Но я так же и не скрываю, что многое знаю о том, что и как с тобой происходит, вплоть до того, как звали бабушку той девки, что ты снял в субботний вечер. Но все же я хотел бы, чтобы ты мне сам рассказал о происходящем с этими ребятами. А пока ты попытаешься найти в себе силы и смелости все мне честно рассказать, я хочу поведать тебе историю об одной моей крупной сделки. Полтора года я лично вел переговоры с одной некой компанией. Завтра мы должны были подписать договор, в котором четко прописано, что после утверждения я стану абсолютным монополистом в поставках леса на один очень крупный мебельный завод в Италии, а также, по устной договоренности, мой лес через Италию будет доставляться и в другие страны Европы. Эта сделка повысила бы доход нашей семьи примерно на 10%. Ты хоть можешь себе представить сколько это? Ну да ладно… но вдруг происходят странные обстоятельства: у господина Стефано Поглливи, владельца контрольного пакета акций этого самого итальянского завода внезапно заканчивает жизнь самоубийством его единственный сын, девятнадцатилетний жизнерадостный молодой парень, подающий надежды в живописи. На Родине, в Италии, его ждала молодая девушка, на брак с которой уже дали одобрение родители двух влиятельных европейских семейств. В целом, ничто не предвещало беды. Но она произошла. Мой друг Стефано, узнав о смерти своего наследника, так и не смог справиться с горем и сошел с ума. Ты когда-нибудь видел, как взрослый, и весьма человек неглупый, сходит с ума? Ему сообщили скорбную весть прямо в моем ресторане, где мы обговаривали последние мелочи. Бедняга вначале не поверил и на эмоциях ударил свою помощницу, которой не посчастливилось стать гонцом дурных вестей. Но не прошло и двух минут, как ему позвонила госпожа Поглливи и, разрывающимся от горя голосом, обвиняла мужа в смерти их мальчика. После услышанного, Стефано обронил телефон, пустил слезу и резко поменялся во взгляде. Сел прямо на пол и с силой стал колотить себя по лицу. Это не прекращалось до того, как его не привязали к носилкам, чтобы он не убил себя. Его жажда самобичевания продолжается до сих пор. Врачи говорят, что разум его оставил, а чувство вины – нет. Кстати, как звали парня?
– Откуда мне знать? Что, я должен помнить всех итальяшек Москвы? – Отводя взгляд, невнятно пробурчал светловолосый юноша.
Затушив скуренный окурок, медленно, подчеркивая каждое слово, Борис повторил вопрос. Егор знал, что когда отец быстро курит, он сдерживает себя. Сигарета улетела за минуту.
– Как звали парня?
Понимая, что отец сам знает ответ на свой вопрос, он не стал увиливать и, опустив глаза как провинившийся школьник, тихо ответил.
– Ферро Поглливи.
Подкурив вторую сигарету, Борис продолжил.