Крики в ночи
Шрифт:
— Ага. А что это был за крик?
Я много размышлял об этом эпизоде, но чем больше старался вспомнить, тем меньше мне это удавалось.
— Я не уверен. Может, это было какое-то животное или просто мое воображение. Меня разбудила гроза.
Ле Брев уставился на меня так, будто я лгал. Он нашел брошенную мною пижаму, которая все еще не высохла.
— Почему она мокрая?
— Я же говорил вам, что я собирался выйти наружу.
— Но вы сказали, что не выходили.
— Послушайте, дождь застал меня в дверях. И это все. Ради Бога…
— Понимаю. — Он улыбнулся и сменил тему. Я видел, что он верит мне только наполовину. — Итак, вы сказали, что закрыли входную дверь, перед тем как лечь спать? И также закрыли на задвижку дверь на кухню?
— Именно так. Привычка, знаете ли.
— Но когда мы приехали, она была открыта?
— Конечно. Мы оставили ее открытой для детей. Я не запирал с тех пор, как они исчезли.
Он внимательно осмотрел ключи и замки.
— А как насчет гаража?
Гараж? Я бросил машину во дворе. Гараж был забит всякой ерундой. Я даже не поднимал въездные жалюзи, а заглянул туда через боковую дверцу.
Ле Брев подозвал меня к ней и с видом победителя показал, что она никогда не закрывалась. На этой двери вообще не было замка.
— Видите, они могли уйти через эту дверь… а?
— Уйти куда?
— В этом-то весь вопрос, как сказал ваш Шекспир.
Обходя дом, он методично обследовал комнату за комнатой со всем содержимым.
— Это ваша? — Он поднял кудрявую собачонку Сюзи.
— Моей дочери. Она зовет ее Шоколадной.
— Она берет ее с собой в кровать? В десять лет?
— Да.
Он исследовал набивную игрушку, ее самую любимую собачку.
— Стало быть, если бы у нее была возможность, она обязательно взяла бы ее с собой?
— Наверняка взяла бы.
— Понятно.
Он аккуратно положил игрушку на маленькую прикроватную тумбочку и надел очки в золотой оправе, рассматривая книги и бумаги в гостиной.
— Месье, эти перчатки в ящике, они ваши? Несколько пар садовых перчаток, новых.
— Нет. Должно быть, они еще до нашего приезда находились в доме.
— Но почему их оставили здесь, месье, в этом буфете?
— Откуда, черт побери, я знаю?
Это он должен ответить мне почему, но он положил их назад и повернулся ко мне лицом, поблескивая темными глазами:
— Вы говорите, что в доме вообще не было электричества?
— Да, электричество отключилось. Вы же видите, свет до сих пор не горит.
Ле Брев слегка улыбнулся:
— В гараже есть… как его назвать… рубильник, который отключает электричество. Может быть, случилась перегрузка системы или ее повредил шторм…
— Рубильник?
— Именно. Или же свет просто выключили… кто-то… может быть, даже вы.
— Послушайте, — повысил тон я, — я сказал вам правду, да помоги мне Господь.
— Пожалуйста, пройдемте со мной.
Он провел меня мимо коробок с хламом к дальнему углу, выражая удивление, что я, архитектор, не исследовал гараж. Затем посмотрел на рубильник, почесав висок.
— Его никто не трогал?
— Да нет же, черт побери! Я даже не видел его. Должно быть, он вырубился ночью по какой-то причине — из-за грозы, наверное.
Инспектор вернул рубильник в положение „Вкл.“, и в гараже зажегся свет.
— Вы уверены, что не наткнулись на него? Когда промокли?
Я разозлился:
— Господи Боже, инспектор. Я даже не входил сюда никогда. Я хотел включить свет, но не видел ни зги. Я промок, пытаясь добраться до машины.
— До машины? Почему до машины?
— Я уже говорил вам: там был фонарь, и я…
Он опять пожал плечами и подозвал одного из своих людей, чтобы сфотографировать рубильник. Мы стояли снаружи на мокром гравии, и он заметил Эмму, которая опять вышла, дрожа в своей тоненькой футболке. Вдруг он стал очень заботливым:
— Мадам, вы простудитесь.
— Я в порядке.
— Нет, пожалуйста, наденьте пальто. И отдохните. Я волнуюсь за вас.
Он взял ее за локоть и повел к входной двери.
— Идите в дом и присядьте. Пожалуйста, мадам. Не заставляйте меня волноваться. — Он водил своим аккуратным мизинцем по ее спине. — Успокойтесь, успокойтесь.
Наконец ему удалось уговорить ее войти в дом, и она подчинилась, уставившись в пространство. У меня было четкое ощущение, что он намерен пытать меня дальше.
В холле он отвел меня в сторону, встав так близко, что я чувствовал его дыхание.
— У вас есть американский паспорт?
— Да.
— А ваша жена англичанка?
Я кивнул.
— Значит, у вас любовь, да?
И опять меня это разозлило:
— Что, черт возьми, вы подразумеваете?
Он уставился на меня:
— Спрашиваю вас прямо, месье: у вас не было ссоры с женой?
— Нет.
Ле Брев помолчал, будто верил мне только наполовину.
— Ну хорошо. Значит, вы спите с ней?
— Да, — услышал я свой голос. — Я люблю ее.
Уголки его рта опустились вниз.
Успокоив Эмму, он оставил одну полицейскую машину перед домом, второй велел встать на дороге в Шенон и запихнул меня в третью. В свой большой голубой „ситроен“. Напротив виднелся выезд на поле, откуда уже убрали дохлую корову, и он повернул машину к этим воротам. Мы проехали немного, подпрыгивая на колдобинах, пока не остановились у изгороди из колючей проволоки. За ней тянулась полоска деревьев, которую мы с Эммой заметили, когда приехали, — дуб, ясень и ореховые деревья, которые сейчас казались темными и молчаливыми. Он хлопнул дверью и приказал водителю ждать.