Криминальная Москва
Шрифт:
Пробьемся!
Он привез заветный чемодан на улицу великого драматурга и поехал в колхоз.
Вечером, купив парного мяса, он прилетел на крыльях любви, открыл дверь квартиры и ничего не понял.
Прихожая пуста, не было ни бронзовой люстры, ни ковровой дорожки, ни зеркала. Только стенной шкаф распахнул дверцы, словно собираясь его обнять. Он вошел в комнату и не увидел мебели.
Тогда Леня понял, что его кинули, а жаловаться некому.
Вот какую историю рассказала мне замечательная дама.
Я слушал эту историю,
А потом все-таки выскреб из памяти ресторан ВТО, элегантного Мазура и красивую брюнетку рядом с ним.
— Нина, — спросил я, — это дело Гера Мазур поставил?
— Откуда вы знаете?
— Догадываюсь.
Два года назад я приехал в Антверпен. Времени было немного, и я торопился в Брюссель, но здесь мне надо было обязательно встретиться с человеком, который обещал рассказать о некоторых делах, связанных с русскими бриллиантами.
Мы сидели в кафе на главной площади у ратуши. Было жарко. На площадь въехал белый «мерседес», и из него вышел Гера Мазур. Равнодушно мазнул по площади холодными глазами и не торопясь стал подниматься по ступеням ратуши.
И я вспомнил Салехард, и ресторан «Север», и бывшего зека в новом костюме.
До чего же интересно устроена жизнь.
Глава 2 Ностальгия
Золотой переулок
А потом зажгли фонари и неестественно желтый свет залил переулок. Он был неприятным и зыбким, казалось, что дома заразились инфекционным гепатитом.
Я стоял у часовни, построенной в конце переулка, смотрел на Столешников — он был удивительно похож на кинодекорацию.
Весенние сумерки только что опустились на город, переулок был пуст, только витрины дорогих бутиков сообщали о необыкновенно выгодных скидках по случаю окончания зимы.
Я смотрел на черные, пустые окна домов. В них больше никто не живет… Остался здесь единственный долгожитель, Владимир Гиляровский, хитро глядящий на пустой переулок с мемориальной доски, прикрученной к стене дома № 9.
А когда-то за этими пустыми окнами жили мои беспутные друзья и хорошенькие девочки, с которыми мы крутили легкие, веселые романы.
В то время Столешников переулок был одним из самых модных в Москве. Жить в нем считалось необыкновенно престижно для определенного, но многочисленного людского слоя тех лет.
За любую доплату вселялась сюда трудовая-деловая столичная аристократия.
Сюда стремились короли трикотажных артелей. Принцы ювелирных дел. Герцоги металлоремонта…
Столешников был не просто городской улицей, а своеобразной жизненной установкой, идеологией, если хотите.
Две комиссионки, два магазина «Меха», ювелирный, вещевая скупка, в которой царствовал Боря Могитлевский, букинистический магазин, лучшая в Москве табачная лавка, ресторан «Урал» в маленькой одноименной гостинице, роскошное кафе «Красный мак». И, конечно, скупка ювелирных изделий и золота. Находилась она на Петровке, но была в створе Столешникова, поэтому и именовалась как «золотишник» в Столешникове.
Во дворах было несметное количество частных и государственных мастерских: металлоремонт, реставрация фафора, ювелирные работы, пошив кепок, скорняжные услуги.
Если бы можно было повернуть стрелки назад…
Как у Стэнли Кубрика в фильме «Сияние».
Помните, Джек Николсон входит в пустой бар и он внезапно заполняется тенями прошлого…
Наверняка по переулку ровно в двенадцать прошел бы человек в ратиновом пальто с дорогим шалевым воротником, в круглой меховой, ее тогда называли боярской, шапке.
Он солидно шел сквозь суетную толпу, спешащую в комиссионки, в кафе «Красный мак».
Немногие сегодня помнят это самое элегантное московское кафе. Зал его находился на двух уровнях, как когда-то в кафе «Артистическое», задрапированные стены, красные удобные кресла, тяжелые бархатные занавеси, вытканные красными маками.
Вечером на каждом столике зажигались лампочки с красивыми абажурами.
Полумрак и интим.
И кухня была здесь прекрасная.
Но вернемся к человеку в ратиновом пальто. Он приходил в кафе ровно к двенадцати, усаживался всегда за один и тот же столик, обслуживал его метр, никому не доверяя ухаживать за столь дорогим гостем.
Этого человека побаивались. Фамилия его была Мохов, звали Альберт Васильевич.
И кличка у него была. В определенных кругах его звали «Темный».
Но Альберт Васильевич не был ни налетчиком, ни трикотажным дельцом. У него была престижная профессия, дававшая ему определенное положение среди московских деловых.
Он был ювелиром. И очень хорошим. Работал он на дому, имел официальный патент, платил положенные фининспекции деньги всегда вовремя.
Но даже если бы он запоздал с оплатой, думаю, ни один фининспектор не отважился бы его беспокоить.
Мохов был «темным» ювелиром, он выполнял неучтенную левую работу для «пламенных» чекистов братьев Кобуловых, министра госбезопасности Меркулова и их грузинских коллег.
Поговаривали, что у него бывал полковник Саркисов, начальник охраны Лаврентия Берия.
Телохранитель заказывал недорогие безделушки, которыми лубянский маршал одаривал своих многочисленных любовниц.
Колечки и браслеты были выполнены Моховым так элегантно и красиво, что производили впечатление очень дорогих вещей.
Разные слухи ходили по Москве о работе Альберта Васильевича. Говорили, что Амаяк и Богдан Кобуловы, генералы МГБ, соратники всесильного Берия, привозили к Мохову уникальные вещи, изъятые на обысках, но почему-то не попавшие в протоколы, и Темный переделывал их, давая камням и золоту новую жизнь.