Криминальные сюжеты. Выпуск 1
Шрифт:
— Понимаю, — наконец выдавил из себя я. — В этих колбах годами спят будущие клонинги величайших умов мира. Это кусочки кожи, которые прекрасно сохраняются в специальной среде до той поры, пока не возникнет в них необходимость. И сам Зибель…
Да, здесь была колба с надписью Зибель, Эрих Зибель. Елена Зибель никогда не появится снова. Ни при каких обстоятельствах. Девяносто третий схватил меня за руку.
— Слышишь?
Мы прислушались. Шум доносился не сверху. В случае опасности клонинг должен был нас предупредить. Если квадрат ляжет на свое место в полу, мы можем остаться здесь навсегда. Звуки шли снизу. Медленно и очень осторожно мы пошли дальше и в мягком сиянии колб заметили полуоткрытую дверь, за которой кто-то был. Он стоял к нам спиной, а помещение напоминало лабораторию. Руки в стерильных перчатках проникали сквозь обтекаемую материю в глубину
Мы переглянулись. Нужно было уходить, пока он нас не заметил. Мы снова вернемся сюда, когда Хензег будет занят. Или кто-нибудь из нас задержит его в лаборатории. Теперь, когда мы были все вместе, это не составляло труда.
18
— Проще всего поднять все в воздух, — говорил я десятку наших, собравшихся в лекционном зале на зеленом этаже. Снаружи мы поставили охрану. — И что из того? Никто никогда не узнает, какая опасность угрожала человечеству и продолжает угрожать. Мы растворимся среди обычных людей или погибнем, и никто ничего не узнает, а тем временем Хензег или Крамер… Наш долг…
Да, наш долг — предупредить человечество, чтобы больше не допускать экспериментов такого рода. И чтобы сделать это, мы снова опустили головы, бросились в лаборатории, с усердием взялись за работу, усыпив подозрения Хензега и Папанели, прежде чем они вызвали кого-нибудь еще. Кое-как они смирились с нежеланием носить номера и продолжали систематически изменять нашу жизнь. А по вечерам мы собирались в комнатах, соблюдая все меры предосторожности. Хензег был озабочен собственным положением. Отношения между ним и Папа-нели обострялись с каждым днем, а доктор Андриш сохранял нейтралитет в своем кабинете. Он составлял длинные и скучные тесты, в которых не было никакого смысла. Да и никто уже не нуждался в его помощи. Мы ловили новые разговоры Папанели с «центром». Он докладывал о подозрительном поведении Хензега. Ловили и разговоры Хензега с «центром», он жаловался на подозрительность Папанели и его непонимание здешних условий работы. Если не будут приняты меры, скоро наступит хаос, терял самообладание Хензег. Если вы не уберете его отсюда, взволнованно сообщал Папанели, он заварит такую кашу… Со смертью Зибеля все еще ничего не ясно, кричал он. Папанели явно не знал о существовании тайного кабинета, не знал и о лаборатории под ним, вероятно, не знал и где находится ядерный самоликвидатор, ведь и Хензег недавно узнал, он вышел на него через кабинет Зибеля, а мы — через Хензега, когда в его отсутствие мы снова вернулись в тайную лабораторию и спустились ниже, к толстым бетонным стенам и тяжелой свинцовой двери с желтым знаком, предупреждающим о радиоактивности. Умный доктор Зибель все предусмотрел: и тайные, известные только ему выходы, и тайную лабораторию, где можно было проводить свои собственные опыты, и тайный ход к самоликвидатору, который он хотел контролировать сам, чтобы в случае необходимости взорвать «базу». И все-таки те, кто так щедро оплачивали его работу и вместе с ним создавали весь этот страшный «военно-промышленный комплекс», перехитрили его, опередили, раздавили, ведь не напрасно они тратили столько средств. И Зибель должен был понять, что он только орудие в их руках, только пешка в игре крупных фигур, которой суждено погибнуть, как только она подумает о себе и пойдет своим путем. Но Хензег, которым пренебрегали из-за Папанели, пошел по пути Зибеля.
Мы были наготове. В ближайшее время что-то должно произойти.
19
Великие открытия происходят в одно мгновение. И самым неожиданным образом. Я разглядывал лицо Елены Зибель, мне оно казалось самым совершенным человеческим лицом, живым, теплым, с печалью и надеждой в глазах и улыбке. От волнения мои пальцы дрожали, я уронил портрет, и он упал на пол обратной стороной. Я наклонился, чтобы поднять его, и онемел. На обороте был начертан план бескрайних коридоров нашего лабиринта, все входы и выходы. Это было так неожиданно, что кровь ударила мне в голову.
Я схватил портрет Елены Зибель и начал целовать ее лицо, я всегда предчувствовал, что она принесет мне счастье. Несмотря на то, что была женой Зибеля.
Я бросился в комнату к девяносто третьему, разбудил его, и мы
Я уговаривал девяносто третьего бежать со мной. Настаивал. Спорил. Он оставался непоколебим. Кто-то из нас должен довести дело до конца здесь. А ведь именно он… Мне выпадало выбраться отсюда и искать путь к людям.
Тогда я рассказал ему о Веге. Он не возражал, чтобы я взял ее с собой, так даже лучше, похоже на бегство ради любви. Но нельзя ждать ее более трех ночей. Ни в коем случае. Если она за это время не явится, я должен бежать один.
20
На вторую ночь она пришла.
— Ты был прав, — сказала она. — Меня силой отвели к доктору Андришу. А потом говорили, говорили, говорили. Мне страшно.
— Почему? — спросил я.
Она посмотрела на меня с надеждой и ожиданием. Попыталась вспомнить. Говорила она сбивчиво. Сначала ее осмотрел доктор Андриш и сказал, что не может быть никакого сомнения, он торжествующе посмотрел на Хен-зега и Зибеля, потом заговорил Зибель и долго объяснял, что сейчас и этот процесс в их руках и нет повода для страхов. Напротив, будет интересно наблюдать за развитием нового существа и проверить, как клонинг отражается на последующих поколениях. Хензег долго колебался, но в конце концов уступил, и они решили изолировать ее от остальных. Изолировали. Но вдруг Зибель перестал ходить к ней, она была такой одинокой и несчастной, что постоянно плакала. Потом пришел новый, внимательно ее осмотрел и что-то сказал Хензегу. Хензег долго оправдывался, но безуспешно. И она испугалась. Через несколько дней ее снова отвели к доктору Андришу, что было потом — она не помнит. Когда она пришла в себя, у нее кружилась голова и чувствовалась страшная усталость. Доктор Андриш велел ей пойти в комнату и сразу лечь в постель. Но она пришла ко мне.
— Тебя кто-нибудь видел?
— Нет.
— Нужно быть осторожней, Вега.
— Вега?!
Она бросилась ко мне, прижалась к моей груди и вдруг затихла.
— Ты! Это ты! — задыхаясь, шептала она, и ее слезы обжигали мне лицо. — А Зибель сказал, что ты умер.
Не было времени ждать. Я схватил записки Зибеля, прижал к груди портрет Елены Зибель с планом коридоров, который я знал уже наизусть, и потащил девушку за собой. Она, ничего не понимая, изумленно смотрела на меня.
— Нужно бежать!
— Да, но как? Зибель мертв, а я не вспомню, как найти эту дверь. Я не смогу ее найти.
— Нужно бежать! — повторил я.
Я пережил наше бегство миллионом различных способов. Было опасно, но я не боялся и ни на минуту не сомневался в успехе. Нельзя было терять времени. Вега выпрямилась и вдруг пошатнулась.
— Я не могу потерять тебя еще раз. Я хочу родить ребенка свободным или умереть. Бежим.
Она не спросила, куда мы бежим, я и сам этого не знал. Мы прислушались. К дверям кто-то приближался. Вошел девяносто третий. У меня подкашивались ноги.
— Вы готовы? — спросил он и улыбнулся.
Мы сказали друг другу несколько слов на прощание, уверенные, что вновь увидимся, притом на свободе, пожали руки, взволнованные и расчувствовавшиеся, какими раньше друг друга не видели, я велел ему быть осторожным, следить за Хензегом, Папанели, доктором Андри-шом, за ядерным самоликвидатором, дорогу к которому он знал. И мы с Вегой отправились в путь.
Бесконечные коридоры, по которым мы ходили двадцать лет, обняли нас своим белым светом. Они были бескрайними, и мы помнили об этом, как и о том, что в них полно было дежурных, но в то же самое время везде стояли наши — девяносто третий позаботился о нашей безопасности. Но нужно опасаться Хензега и Папанели, встреть мы их — все может случиться. Вега крепко сжимала мою руку, не произнося ни слова, но я видел ее бледное лицо и потемневшие от боли глаза. Мы прошли уже половину пути, как вдруг она выпустила мою руку и села на пол.