Криминальный отдел
Шрифт:
— Ну не сорвали же.
— Как же не сорвали, если сорвали.
— Как же сорвали, если заложники были освобождены. С минимальными потерями с обеих сторон.
— Ни хрена себе! С минимальными! Три бойца группы «Альфа» получили телесные повреждения средней тяжести и по сегодняшний день находятся на бюллетене.
— Не бойцы, а террористы. Захватившие заложников. Согласно поставленной боевой задаче. Которую мы выполнили.
— А должны были выполнить не вы. А соответствующее спецподразделение.
— А чего же не выполнили? Чего они время тянули?
— Это
— А чего они волынку тянули?
— Так, следователь Григорьев, вы, по всей видимости, не вполне понимаете всей тяжести. Не понимаете, что своими авантюрными действиями нарушили приказ, что…
— Разрешите обратиться, — перебил очередной монолог подполковника Грибов. — Мне представляется, что данная постановка вопроса не столь однозначна. Конечно, мы превысили данные нам полномочия. Но в силу чего превысили? Злого намерения? Нерадивости? Или вполне понятных и тем оправданных причин?
Вам, конечно, хорошо известно, что пребывание плененных людей в руках преступных элементов крайне негативно сказывается как на физическом, так и на психическом здоровье жертв. И каждая лишняя минута затяжки операции может нанести непоправимый вред их психическому состоянию.
Кроме того, западная статистика свидетельствует, что каждый час плена шансы заложников на спасение уменьшаются на двенадцать с половиной процентов в сравнении с изначальными. И что в данном конкретном случае те шансы уже приближались к нулевой отметке.
— Какие жертвы? Что вы демагогию здесь разводите? Это учение было. У-че-ни-е!
— Но, как я понимаю, максимально приближенное к боевому?
— Ну, допустим, приближенное.
— А раз приближенное, значит, все названные цифры следует признать соразмерными действительности. Что, соответственно, уменьшает значимость победы в каждый последующий час на уже известные нам двенадцать с половиной процентов вплоть до признания успешно проведенной операции провальной. Тенденцию чего мы сломали своими вынужденно отступившими от первоначального приказа действиями…
Следователи оживились. Вечер переставал быть занудливым.
— Кроме того, хочу обратить ваше внимание на тот факт, что предпринятые нами оперативные мероприятия наконец внесли некоторое равновесие во взаимоотношения подразделений городского Управления внутренних дел. Я имею в виду дифференцированность требований, предъявляемых к спецподразделениям и отделениям милиции.
— Чего? — переспросил подполковник.
— Я говорю, что как серьезная, с потенциально возможной раздачей званий, материальных поощрений, выслуг и грамот, операция — так спецназовцам. А как рутинная, на которой никаких дивидендов не собрать, работа — так наша. Им все. А нам шиш на блюдечке.
— Это точно. Им и машины, и оклады. А нам одни нагоняи, — зашумели следователи.
— Почему учебный захват снова должна была осуществлять группа спецназа? А не, к примеру, сводный отряд работников нескольких отделов милиции? У нас ведь тоже есть группы быстрого реагирования. Которые обучены ничуть не хуже хваленых альфовцев. Что мы и попробовали доказать. Рискуя навлечь на себя гнев начальства.
Грибов потупил глаза.
— Но кто-то ведь должен начинать. Кто-то должен пострадать за справедливость. Пусть даже этими «кем-то» оказались мы. Мне кажется, пора сломать нездоровую тенденцию централизации и концентраций оперативных и материально-финансовых возможностей в одних отдельно взятых руках. И поставить вопрос ребром… И если бы нам позволили… и снабдили соответствующим специмуществом… то…
— Это точно. Кабы нам дали их оружие, спецтехнику и оклады… Мы бы ничуть не хуже… Вон ведь Григорьев с Грибовым смогли, справились… Чем мы хуже спецов… — вразнобой загалдели следователи.
— Тише! Тише! — застучал карандашом по графину подполковник. — Мы здесь собрались совсем не затем, чтобы обсуждать перераспределение материально-технических предпосылок. Мы собрались здесь разобрать персональное дело следователей Грибова и Григорьева…
— А что Грибов? Правильно говорит Грибов. Одним путевки в дома отдыха, премии и звания, а другим оклад и хрен на палочке…
— За что их разбирать-то? За то, что они спецназовцам нос утерли? Так давно пора. А то зазнались. На улице встретят — рожу в сторону воротят…
— Работают раз в год. И то по заранее согласованному с начальством сценарию. Устраивают показуху! А мы каждый день горбатимся, и никакой благодарности…
— Правильно мужики сделали. Их благодарить за это надо. Что делом показали…
Собрание явно повернулось не в ту сторону.
— А если бы это было боевое! Настоящее боевое! С настоящими заложниками? Если бы эта их авантюра не удалась? И заложники погибли? Что тогда? — заорал, перекрывая общий гвалт, подполковник. — Об этом вы подумали?
— Об этом подумали. Еще там, на объекте, — тихо сказал Грибов во враз наступившей тишине. — Если бы это была боевая операция, мы бы высовываться не стали. Мы же понимаем…
— Ни в жисть! Что мы, дурные, под чужие пули лезть, — подтвердил Григорьев.
— Но ведь мы знали, что это только учения. И что, строго говоря, учения для того и проводятся, чтобы выяснить сильные стороны врага и слабые собственные. Так сказать, ради выявления ошибок, которых можно будет избежать в случае возникновения аналогичной ситуации в реальных оперативных условиях. И которые мы своими действиями постарались указать…
— Так! Все! Данную тему закрываем. Этот последний ваш проступок выходит за рамки моей компетенции. Думаю, в нем и в его последствиях разберутся назначенные в комиссию ответственные лица. И сделают соответствующие выводы… А мы, то есть наш отдел, в свою очередь должны помочь комиссии раскрыть морально-производственный облик известных нам следователей Грибова и Григорьева. Которые и раньше неоднократно…
— Что неоднократно?
— То же, что и сейчас! Безобразничали неоднократно.
— Когда?