Криминальный репортер
Шрифт:
— Да откуда ж мне знать… Этого никто не знает.
— Вы ведь из того самого подъезда, соседка Игоря Валентиновича? — задал я еще вопрос.
— Да, — ответила женщина. — Только он жил на втором этаже, а я живу на третьем.
— А в день, когда это все случилось, вы видели Санина? — осторожно спросил я.
— Видела. Из окна. Он выходил во двор.
— И что он там делал? — спросил я.
— Разговаривал с мужиками, — сказала женщина.
— С какими мужиками? Вы их знаете? — пока все шло так, как
— Да кто ж их не знает? — она взглянула на меня с удивлением, будто этих мужиков и я должен был знать.
— И вы можете их назвать? — спросил я.
— А мне ничего за это не будет? — она с некоторой опаской посмотрела на меня.
— Ничего, кроме нашей благодарности, — улыбнулся я в ответ.
— Все равно вы пока не снимайте, ладно? — попросила она.
— Как скажете, — ответил я и, прекрасно зная, что он сделает наоборот, приказал Степе: — Выключи камеру! Ну, вот, — повернулся я к женщине, опустив микрофон так, чтобы он исчез из ее поля зрения. — Теперь вы спокойно можете говорить.
— Он разговаривал с Васькой Писемским и Гришкой Коноваловым. Наши алкаши. Нигде не работают, а каждый день пьяные. И откуда только деньги берут?
— Ну, на выпивку деньги в России всегда находятся, — философски изрек я.
— Это вы точно говорите, — уважительно посмотрела на меня женщина. — На хлеб и молоко денег нет, а на выпивку — есть… Мне бы вот так!
— Ну, значит, он поговорил с мужиками, и что дальше? — спросил я, глянув на Степу и удостоверившись, что он продолжает снимать.
— А дальше, он им, наверное, денег дал, я этот момент проглядела, чайник закипел… — женщина немного виновато посмотрела на меня. — И когда в окно снова глянула, третьего с ними уже не было. За водкой, видно, побежал… А Санин с Гришкой и Васькой к дому пошли…
— Погодите, погодите, — я немного растерялся. — Вы говорили, что Санин разговаривал во дворе с Гришкой и Васькой. А потом они пошли к дому. А кто ж тогда за водкой-то побежал?
— Я ж говорю — третий, — женщина посмотрела на меня, как смотрят взрослые на несмышленого ребенка. — Третий мужик еще с ними был. Только я его не знаю. Приблудный какой-то, не из нашего дома…
— Приблудный? — переспросил я, и мне показалось, что одна ниточка в этом деле уже появилась.
— Ну, да, — ответила женщина. — Не наш, точно…
— А какой он был из себя? — я посмотрел на женщину взглядом, с каким просят милостыню нищие на папертях церквей в религиозные праздники.
— Да он какой-то неприметный… — задумчиво ответила женщина. А потом добавила: — В кепке…
— В кепке?! — спросил я и переглянулся со Степой. Тот, похоже, также был поражен последним ответом женщины.
— Ну да, в кепке… — подтвердила она.
С минуту, наверное, я молчал, и женщина время от времени поглядывала на меня, ожидая новых вопросов. А в моей голове, словно пчелы в потревоженном улье, носились мысли…
Неужели мужик в кепке — это тот самый неприметный мужик, что тогда, в интервью, высказал своим последним желанием убить Санина? И убил, вызнав про его квартиру-норку и выследив Санина. Но тогда он просто камикадзе какой-то. Сначала он нарисовался перед нами, съемочной бригадой, и будущими телезрителями передачи, потом — перед этими Васькой и Гришкой и прочими жителями дома, где проживал Санин… Неужели все так просто? Впрочем, правильный ответ очень часто бывает самым простым…
— Скажите, а этого неприметного мужчину в кепке вы тогда, в день убийства Санина, видели впервые? — задал я, наконец, новый вопрос заскучавшей было женщине.
— Нет, я его видела уже не в первый раз, — охотно ответила женщина. — Он с неделю или около того с Васькой и Гришкой гужевал…
— Вот как… А вы имели беседу со следователем по поводу случившегося?
— Да. У нас многие в доме были опрошены по поводу убийства Санина, и я тоже, — сказала женщина.
— И о чем вас спрашивали? — поинтересовался я.
— Про шум, — посмотрела она на меня. — Не слышали ли мы какого шума накануне или в день убийства.
— А вы что? — посмотрел я на женщину.
— Что? — глянула она в ответ на меня.
— Шум-то был? — спросил я.
— Нет. Никакого шума не припомню, — ответила женщина. — Санин, когда здесь появлялся, часто просто сидел у себя в квартире. Иногда бывал не очень трезв и водил к себе мужиков, как в тот день, когда его убили. Но шума не бывало никакого. Васька Писемский говорил, что они просто пили и беседовали «за жизнь».
— Вы с этим Васькой разговаривали о Санине? — спросил я.
— Да. Васька хвалился, что Санин им с Гришкой сказал однажды, что с ними он будто бы «отдыхает душой» и «сбрасывает нервное напряжение»… — ответила женщина и хмыкнула. — Ох, не понять этих мужиков!
Что ж, все правильно. За разговорами «за жизнь» с дворовыми выпивохами к Санину приходило успокоение. Сбросив таким образом скопившееся напряжение, он затем возвращался к жене и детям, к работе над ролями, с нервотрепкой и ежедневной съемочной гонкой…
— Скажите, а вы говорили о третьем мужике в кепке тому, кто вас допрашивал по поводу смерти Санина? — задал я весьма интересующий меня вопрос.
— Нет, — ответила женщина.
— Почему?
— Они и не спрашивали об этих алкашах, — чуть виновато ответила она. — И мне в голову не пришло говорить о них. Вот вы спросили — и я ответила. А не спросили — не ответила бы. Полиция только про шум спрашивала. И про подозрительных лиц в день убийства или накануне. А в алкашах — чего подозрительного? Тем более они на виду у всего дома. Алкаши — и есть алкаши, верно? Чего с них возьмешь.