Крипт
Шрифт:
— Я сам. Впусти.
Стражник какое-то время оглядывал писаря при свете фонаря, узнал, ничего предосудительного в его облике не заметил и залязгал засовами и замками. Калитка зловеще скрипнула, приоткрываясь. Рыжий Жигимонт, ворвавшись, просто снес дебелого стражника с ног. Кулаком припечатал по загудевшему шлему.
— Ур-роды!.. Валдис налево, Круминьш направо, вниз к брашпилям.
Еще в Эйле, тыча сосиской-пальцем в нарисованный план, объяснил рыжий Варкяец своим десятникам, и без того неплохо знавшим форт, расположение казематов и орудий, кому что следует делать. Они и делали. Сам
Перед апартаментами коменданта сцена у ворот повторилась.
— Чтоб ты сдох, — изрек комендант, светя в замочную скважину.
Жигимонт поддернул стражника, которым заслонялся. Прогундел:
— Личное. От…
— Сами знаете кого, — шепотом подсказал Рошаль. Стражник шлемом долбанулся об оковку двери.
— Сами…
— Давай, урод…
Сквозь зазор между косяком и дверью протянулась рука. Варкяец, отпихнув свой «щит», как репку из грядки, выдернул коменданта в коридор. Отменить блокаду порта тот согласился быстро. Потому как принципал в Настанге, а свой князь рядом — и не в лучшем настроении.
Глава 23.
1492 год, июнь. Остров Рушиц —
1989 год, июнь. Гомель
Увлекая за собой песок и мелкие камешки, Болард соскользнул на заду с обрыва, отлепился от удачно подставленного корня и поломился через лозняк и шиповник, которыми порос песчаный берег. Не разуваясь, шагнул в воду, смыл копоть с ладоней и лица. Тут же заныли от соли мелкие ожоги и царапины. Зато гадкий запах окалины пропал из ноздрей, и дон утешился, что море и сосны никуда не делись. Еще поплескал водичкой себе в лицо, полюбовался, как бледная луна взбирается по небосклону. Глубоко и радостно вздохнул.
Последние трое суток дались барону нелегко. Он и представить не мог, что способен набить мозоли на языке, объясняясь с кузнецами и капитанами, бранясь, уламывая, улещивая, наставляя, уговаривая и грозя. Тыча пальцем в засалившуюся бумажку, рычал, не жалея глотки, что передняя труба должна быть ниже задней, и пофигу, сколько клепок класть на боковины, лишь бы бочка не пропускала воды и не прогорела на первом часу работы. Кирпич надо брать самый лучший, без трещин, дымовую трубу выводить наверх. А паруса почернеют — и отстирать можно!!! По два движителя ставить на суда для надежности, с водой к топкам идиотов не пущать. Нужны лопаты железные, совки и кочерги, жестью перед топками палубы обивать непременно, и дров, дров, дров! Что такое кубометр? Да чтоб вы сгорели!
И когда «Аманда», пыхтя, как змей Горыныч, совершила на новых двигателях свой первый предзакатный променад по Рушицкому проливу, дон Смарда бежал.
У моря было хорошо. Умывшись, Болард упал на спину, подложив руки под голову, разглядывая все ярче и чаще проступающие в небе разноцветные звезды. Глубоко и мерно дыша. Под шум прибоя он едва не заснул и вскинулся от шагов и скрипа веток. Ужом извернулся, прячась в кустах, не желая попасться кому-либо на глаза.
— Зачем
— Не привязал — защитил.
Болард почувствовал, что его уши прямо таки растут и заостряются. Прополз вперед на локтях и брюхе, ежеминутно закусывая губу из-за впивающихся колючек, до самой границы зарослей. Силуэты говорящих были прямо напротив, различимые на фоне моря. Если бы дон захотел, то запросто попал камешком в спину любого. Но когда голоса упадали до шепота, слышно было не очень. Тем более что ветер дул в сторону моря. Дон Смарда прополз еще немного, беря правее, и скорчился за склизким валуном.
— …разобрался в механике, — резким — ни с кем не спутаешь — голосом говорил Рошаль. — Слышал о Бронзовом Зеркале Каннуоки?
Виктор кивнул.
— Говорят, оно показывает местным уроженцам узлы и разветвления их судьбы. Чтобы выбирали благоприятные. Магистерское Кольцо выбирает само.
Граф Эйле и Рушиц неуверенно хмыкнул, повел широченными плечами.
— Я предвижу все твои возражения, — проскрипел Рошаль. — Но представь, каково выбирать, если беда поджидает на всех путях.
Какое-то время они простояли молча. Болард тихо сидел за камнем и думал, что в таком случае Кольцо должно было на фиг сгореть, выбирая лучшее из худшего.
— И все же он выжил.
— Чтобы отобрать у меня дочь.
— Ты все еще не можешь простить его отцу.
Виктор склонился к воде, стал судорожно плескать себе в лицо.
— Ты… я тогда… единственный, кто уцелел. Я был в свите, когда Ольгерд устроил Дребуле с детьми торжественный въезд в княжество. Ты знаешь старый Кястутисский тракт? Тенистый, поросший вдоль яворами, вязами, дубами. Солнце пробивает листья насквозь. Кружевные тени. И распятые вдоль всей дороги. На каждом стволе. И мои родители — тоже…
Виктор ударил по воде сжатыми кулаками. Взлетели брызги. Рошаль отступил, вытирая ладонью лицо.
— Итак, ты предлагаешь оставить все, как есть, — произнес граф Эйле хрипло. — Послать девчонку на войну и ждать, пока кольцо ее защитит. Или пусть ее застрелят во славу магистра, как Ливию Харт.
Болард даже из-за камня высунулся от любопытства, но петушащиеся доны его не заметили. Рошаль обхватил кулаками виски, присел на корточки, мотая головой:
— Хорош!.. Ну, хорош… Вот не думал, что ты, как старая баба, станешь сплетни повторять.
— Заткнись!
— И не подумаю. Правду хочешь? На тебе. Странно, конечно, излагать сие комтуру Ордена, будто зеленому новицию. Но ты уж прослушай лекцию по истории, не обессудь. Итак… — Рошаль двинулся по берегу, сложив руки за спиной, будто и в самом деле прохаживался по университетской аудитории. — В 748 году от Спасова рождества Роже Раймундес, второй магистр, обжегшись на Линор — ну, продала его девка Симону де Монфокону, как юбку какую-нибудь, — вводит запрет на брак для магистров Консаты вплоть до физического уничтожения нарушителей. Через сто лет запрет отменяют, как бездушный и глупый. Вот только Ливия Харт, любительница архивов и древних хартий, невеста магистра, по близорукости сноски петитом не читает. Ни до смерти, ни после. И ползет слух о виновности Ивара, для которого нет ни малейших оснований.