Крисп Видесский

Тертлдав Гарри Норман

– Откуда мы это знаем? Бог благой и премудрый знает, ваше высочество, за эти годы империя получила несчастий полной мерой.

Сколько из них породил или усугубил Ршава? Наше незнание тайных причин не доказывает, что их нет.

– Святой отец, мне кажется – я боюсь, – что ты прав, сказал Крисп. Только тот человек – если этот Ршава или Арваш еще человек, – кто поклонялся Скотосу, мог учинить жестокую резню в Имбросе. И только колдун с опытом трех веков за плечами мог так испугать столь умелого и сильного чародея, как Трокунд.

Детали

складывались, как кусочки деревянной мозаики, но рисуемый ими облик вызывал у Криспа дрожь.

– Теперь поступайте со мною, как знаете, ваше величество, сказал Гнатий. – Я знаю, что у вас нет причин любить меня, да и у меня, правду говоря, – вас. Но эту историю следовало донести до вас не ради вас или меня, но ради империи.

«Странно, – написал Яковизий. – Я-то полагал его совершенно бесчестным типом. Вот и полагайся после этого на прилагательные».

– Э… да. – Крисп вернул табличку Яковизию. Когда Гнатий понял, что это не для его глаз, он только поднял бровь. Крисп не обратил внимания. Он думал. – Как ты прекрасно понимаешь, Гнатий, – выговорил он в конце концов, – такая весть заслуживает награды.

– Прогулка за стенами монастыря, пусть краткая, сама по себе служит мне наградой. – Гнатий снова поднял бровь. – Кстати, ваше величество, как вам удалось заставить пресвятого вселенского патриарха видессиан, – капелька иронии в его голосе обжигала сильнее яда, – согласиться на мое временное освобождение?

– Верно, мы ведь должны были оба подписать разрешение… Крисп смущенно улыбнулся. – Честно сказать, святой отец, я просто забыл его спросить, а требования с императорской печатью хватило, как я понимаю, чтобы запугать вашего настоятеля до смерти.

– Очевидно. – Гнатий помолчал и продолжил:

– Пресвятой патриарх будет очень недоволен, узнав, что вы проявили ко мне такое снисхождение.

– Ну и Фос с ним. Я им тоже не слишком доволен. – Только когда эти слова слетели с его губ, Крисп сообразил, что не слишком хорошо хаять нынешнего неуемного патриарха перед бывшим.

Гнатий даже бровью не повел; Крисп восхитился его выдержкой. Но слова он подбирал исключительно осторожно:

– И насколько крупную награду рассчитывает вручить мне ваше величество?

Яковизий забулькал. Гнатий тревожно обернулся; Крисп к этому времени уже привык к странному смеху немого. Ему и самому хотелось расхохотаться.

– Обратно в старые сапоги захотелось, святой отец?

– Вероятно, мне следовало бы смутиться, ваше величество, но вы правы. Честно говоря, – Крисп решил, что Гнатию такой подвиг вряд ли под силу, – у меня кровь закипает при мысли, что на патриаршем троне восседает этот узколобый фанатик.

– Он тебя любит не больше, – заметил Крисп.

– Я знаю об этом. И уважаю его честность и искренность. Но разве вы не обнаружили, ваше величество, что от честных фанатиков – одни проблемы?

«А много ли ему известно о вызове Пирра в Тронную палату?» подумал Крисп. Или о бунтах у Собора. Наверное, почти все. Пусть Гнатий

и был заключен в монастырь, но Крисп готов был поспорить, что ему ведом каждый городской слух.

– В ваших словах есть доля истины, святой отец, – признал он, наклоняясь вперед, точно торгуясь о цене на репу на имбросском рынке – в те времена, когда были еще Имброс и рынок. – Но как я могу довериться вам, когда вы предали меня не единожды, но дважды?

– Хороший вопрос, – вздохнул Гнатий, разводя руками. – У меня нет на него ответа, ваше величество. Могу сказать только, что буду вам лучшим патриархом, чем нынешний.

– Да, пока не решишь, что можешь посадить на трон императора получше нынешнего.

Гнатий склонил голову.

– Аргумент бесспорный.

– Вот что я сделаю, святой отец: отныне можешь выходить из монастыря в любое время, если настоятель не запретит. Полагаю, тебе потребуется письменное подтверждение. – Крисп послал евнуха за пером и пергаментом, набросал приказ, расписался, приложил печать и передал документ Гнатию:

– Надеюсь, ты простишь недочеты стиля и грамматики.

– За этот документ, ваше величество, я многое могу простить, ответил Гнатий. Эта фраза вместила в себя все различия между ним и Пирром. Пирр никогда и ничего не прощал.

– Если обнаружишь в летописях что-то еще, – предупредил Крисп, – немедля дай знать мне.

Гнатий понял, что аудиенция окончена. Он опустился ниц, встал и двинулся к выходу, где его перехватил Барсим.

– Сопроводить ли халогаям святого отца в монастырь? осведомился вестиарий.

– Нет, пусть добирается сам, – ответил Крисп, чем ухитрился удивить своего постельничего – задача нелегкая. Покорно поклонившись, но сохраняя на лице красноречивейшее выражение, Барсим вывел Гнатия из комнаты.

Крисп послушал, как удаляются шаги по коридору, и обратился к Яковизию:

– И что теперь?

«„Что теперь?“ в смысле „Отдать ли Гнатию Собор?“ или „Что с Арвашем делать?“», – написал Яковизий.

– Не знаю, – вздохнул Крисп, – и, богом благим клянусь, я не думал, что эти вопросы узлом завяжутся. Начнем с патриарха, решил он. – Пирр должен уйти. – За две недели, прошедшие с того дня, как Крисп вошел в императорскую ложу в Соборе, страже пришлось подавлять еще два бунта – по счастью, маленьких..

«Да уж, мой двоюродный братец не больно сговорчив, – нацарапал Яковизий. – Если хочешь вернуть Гнатия – быть может, он станет потише, если пригрозить сдать его на корм халогаям, коли слово «измена» хоть раз вступит в его кривомозглую голову».

– А в этом что-то есть. – Крисп вспомнил, как шарахнулся Гнатий от секиры телохранителя в ту ночь, когда Крисп захватил трон. Он с восхищением перевел взгляд на Яковизия:

– Знаешь, я слышу твой голос каждый раз, когда читаю эти заметки. Твои слова на воске или пергаменте передают тон твоей речи. А когда я пытаюсь выразить свои мысли в письме, получается невыразительно и скучно. Как тебе это удается?