Кристаль
Шрифт:
И на удивление быстро покатилась в своем дребезжащем и поскрипывающем кресле по коридору. Каждый этап перемещения сопровождался звонким стуком трости о металл укрепленного вдоль стены поручня. Бьорн невольно подумал о том благородном учителе или директоре школы, который дал ей шанс получить образование наравне со всеми. Он двинулся следом за ней. Паркет под его тяжелыми шагами слегка поскрипывал. Изо рта Бьорна выходил пар — видимо, во время каникул школа не отапливалась. Внутри было почти так же холодно, как снаружи. Двери классов были распахнуты и подперты стульями, чтобы не закрывались. Чем дальше он продвигался, тем сильнее втягивал голову в плечи, невольно чувствуя себя
Нижняя часть двери в этот кабинет была вся в следах от ударов колес инвалидного кресла.
— Входите!
Бьорн вошел, с твердым намерением не забывать, кто он на самом деле и зачем сюда явился. Но от ударившей ему в лицо волны жара у него невольно перехватило дыхание. Кабинет оказался просторным — вероятно, это было самое большое помещение во всем пансионе. Директриса восседала за огромным письменным столом, возвышавшимся над множеством столов меньшего размера, выстроенных в ряды, словно парты в классе. Вдоль стен тянулись стеллажи, доверху плотно заставленные книгами. Целая батарея обогревателей и застарелый запах табака делали воздух в комнате невероятно тяжелым. В довершение всего, несгибаемая старуха дымила очередной сигариллой — судя по всему, она прикуривала одну сигариллу от другой. Чувствуя подступающий приступ мигрени, Бьорн подумал, что в такой обстановке его способности ясно мыслить хватит ненадолго. Новое испытание после самолета, и все в один день — это уж слишком!
Не дожидаясь приглашения, он взял один из стульев и уселся напротив хозяйки кабинета.
— Я хотел бы посмотреть альбомы с фотографиями учеников за период… где-то с пятьдесят второго по пятьдесят пятый год.
— Но я…
— В данный момент я не могу дать вам никаких объяснений. Покажите мне эти альбомы. Я занимаюсь довольно сложным расследованием, и вы можете мне помочь. Я надеюсь, вы вспомните нужные мне сведения.
— Но…
— Пожалуйста.
Эта неожиданная любезность мгновенно заставила разгладиться суровое морщинистое лицо под слоем белой пудры. Кресло повернулось и покатилось вдоль стеллажей. По дороге старуха цеплялась тростью за металлические ножки столов, привинченные к полу.
Вблизи Бьорн имел возможность заметить, что отполированная рукоять трости сильно изогнута, как раз с таким расчетом, чтобы цепляться ею за поручни и выступающие предметы. К тому же она была широкой и мощной — такому орудию мог бы позавидовать капитан Крюк. Ею вполне можно было отбиться от одного или нескольких нападавших.
— Они, должно быть, высоко — в коробках под номерами шестнадцать и семнадцать, — с вызовом сказала директриса.
Бьорн придвинул к стеллажу стоявшую в кабинете стремянку и медленно вскарабкался по ней наверх. С трудом сохраняя равновесие на узенькой верхней платформе, он по очереди снял с полки указанные коробки и спустил их вниз, сопровождая свои перемещения обращенными к директрисе вежливыми улыбками. Затем он переместил коробки на ближайший стол и сам за ним расположился. Директриса подъехала к нему:
— Кого вы ищете?
— Погодите, я вам его покажу. Если мои сведения верны, он должен быть в одном из этих классов. Сколько всего у вас было учеников в тот период?
— С того периода почти ничего не изменилось. У нас всегда было примерно двести пятьдесят учеников, из них около сотни жили здесь постоянно. И сейчас то же самое. Хотя семей, которые ищут для своих детей школу с суровой дисциплиной, становится все больше. Мы вынуждены многим отказывать.
Перед глазами Бьорна мелькали фотографии учеников. В каждом классе попадался кто-то более высокий и крепкий, чем все
— А вы сами преподавали?
Умение задавать нужные вопросы — великий дар. Чопорная старая дева немного расслабилась:
— Да, когда-то… я вела младшие классы. Но они иногда еще хуже, чем старшие…
— Вот он!.. Простите, я вас перебил…
— Ничего страшного.
Широкое лицо Имира выделялось на фоне остальных. В те времена волосы у него были коротко подстрижены, но Бьорн сразу его узнал. Тем более что мощным телосложением он превосходил всех остальных.
— Значит, это малыш Имир? И что вас интересует?
— Вы его помните?
— Конечно. Я помню всех учеников. Вы думаете, комиссар, что мое кресло и моя трость делают из меня бессердечную мегеру? Тогда вы в плену иллюзий. Неужели я должна объяснять вам, как мало значат внешние признаки?
— А его брата вы помните?
— У него был брат? — удивилась директриса. — Его родители мне ничего не говорили на этот счет.
— Что вы можете сказать о его родителях?
— Не так уж много. Типичные буржуа. Довольно болтливые. В этом сын от них отличался. Его физическая сила давала ему врожденное преимущество. Здоровяк, как его называли, не бросал слов на ветер. Но если кому-то нужна была его помощь, он всегда помогал. У него благородная натура.
— Он хорошо учился?
— Хотите увидеть его табели с оценками?
— Да, если можно.
— Тогда вам придется снова лезть наверх.
Вернувшись с очередной коробкой, Бьорн отыскал табель успеваемости Имира: хорошие оценки, примерное поведение. В характеристике встречались слова «прилежный», «спокойный» и «молчаливый». Нетрудно было догадаться, что после разлуки с братом он замкнулся в себе.
Перед тем как распрощаться, Бьорн, уже стоя на верхней ступеньке наружной лестницы, не сдержался и спросил, указывая на инвалидное кресло директрисы:
— Что с вами случилось?
— Разнимала маленьких монстров, — ответила старая женщина, — когда они затеяли потасовку, которая приняла скверный оборот…
Она зацепилась тростью за металлический поручень и развернула кресло.
— Что ж, прощайте, и удачи вам, комиссар.
Пилот завел моторы самолета. Оказавшись в тепле и комфорте, Бьорн попытался собраться с мыслями. Сидя у иллюминатора, расположенного как раз над огромными винтами, он чувствовал, как в нем нарастает непонятная тревога, с которой он тщетно пытался бороться. Он беспокойно задвигался в кресле, отчего затрясся весь ряд соседних кресел, — и сидевшие в них пассажиры взглянули на него с неудовольствием. Бьорн чувствовал, как на лбу у него выступает холодный пот. Надо было отвлечься, подумать о чем-нибудь другом, чтобы перенести полет более-менее нормально. Тут он заметил пожилого человека, который, стоя в проходе, неуклюже пытался пристроить свою трость на багажную полку. Бьорн невольно сразу вспомнил трость старой директрисы. Он резко вскочил со своего места и, размахивая своим полицейским удостоверением, потребовал, чтобы для него открыли дверь.
Борясь с ветром, он проклинал себя за то, что не сообразил этого раньше: старухина трость некогда была жезлом мажоретки!
По дороге из аэропорта таксист-турок проклинал все, что видел за окном. Въехав в город, он принялся чертыхаться по поводу слишком крутых и заснеженных улиц, после чего устроил Бьорну настоящую обзорную экскурсию по Бергену: кажется, они объехали исторический центр полностью. Потерпев неудачу в штурме очередного склона, таксист уже собирался объехать его, чтобы повторить попытку с другой стороны.