Кристаль
Шрифт:
— Постановку?Ну и словечки у тебя!..
— Я подумал о костюмах… Черт, зачем ему эти костюмы? Во всяком случае, они исчезли. Мы перерыли весь отель… Директор, конечно, тот еще фрукт, но профиль убийцы с ним как-то не вяжется.
— Профиль?..
— Именно профиль. Серийными убийцами становятся не случайно.
— Я знаю.
— Я знаю, что ты знаешь… Иногда я спрашиваю себя: может быть, Бьорн был прав, когда советовал начать с мотивов, а не с фактов?
— Руны…
— Хм… руны…
Во время разговора Крагсет переходил от одного мертвого тела к другому, иногда склоняясь, чтобы
— Я всегда надеялся, что когда-нибудь увижу погибшую жертву, которая успела перед смертью разглядеть преступника. Потому что по выражению ее лица, навсегда застывшего, можно было бы что-то понять… Я уверен, что можно было бы, вглядываясь в ее черты, в глаза, получить важную информацию. Но, увы, ужас и боль почему-то делают лица мертвых замкнутыми и невыразительными.
Судмедэксперт с усилием выкатил застрявшую последнюю каталку.
— В последнее время здесь тесновато…
Он уже протянул руку к «молнии» на чехле, но Крагсет жестом его остановил:
— Не нужно. Помоги-ка мне, я хочу привести их в порядок…
— Что?.. В какой порядок?
— Хочу расположить их в порядке убывания… или, если хочешь, ухода со сцены.
Судмедэксперт помог комиссару переставить каталки нужным образом. Вскоре оба оказались в центре круга, образованного из мертвых тел. Комиссар вынул из кармана стопку мятых посланий от Золотой бабочки и разложил их в хронологическом порядке.
— Нет… нет… это ничего нам не дает. Подожди-ка… Да!
Чуть не опрокинув изумленного судмедэксперта, Крагсет снова бросился к каталкам:
— Да, одной интуиции недостаточно. Я чуть было не забыл метод!
Осмотрев несколько тел, он в отчаянии взглянул на врача:
— Какой же я идиот!..
— Но, в конце концов, каждый из нас может ошибиться…
— Да знаю я!.. Но эта песенка!.. Черт, как же это вылетело у меня из головы?..
Судмедэксперт, ничего не понимая, на всякий случай сделал вид, что углубился в свои записи.
— Я ведь помню ее с детства! Мама мне ее пела… Когда Красгет произнес первую строчку, медик тоже вспомнил, о какой песенке идет речь. И внезапно двое живых среди двух десятков мертвых запели ее дуэтом:
Den lille larven hadde et problem, den hadde lyst til a bli en sommerfug! Den lille larven ble aldri mett, Men den lille larven ble aldri helt mett, Den lille larven ville vare en sommerfug! En natt fant, den et stort gyllent egg, og krop inn for a sove i egge. Varmen fra solen vekket larven og den krop ut av egge. Vet du hva som skjeddle da? Den lille larven hadde blitt til en nydelig gyllen sommerfug!В это же время Бьорн в гуще сумерек вокруг игрового домика глуховатым голосом пел ту же песенку на французском языке:
У маленькой гусеницы — большая проблема: Она хочет стать бабочкой! Маленькая гусеница ест в свое удовольствие, Но этого ей мало дляСидя на полу, как огромный младенец, он смотрел на верхушки высоких елей сквозь витражное оконце. Пальцы его выпустили пустую фляжку, и она с легким стуком упала на пол рядом с ножкой резной детской табуретки. Бьорн поднял голову и стукнул кулаком в дверь. Жилы на его шее вздулись, и он поморщился, вновь подумав о колыбельной. Охваченный гневом, он закричал:
— Анжела! Анжела! Все, все мы слепцы, как и ты, мой бедный Крагсет! Когда ты наконец прозреешь, никого из девчонок не останется в живых! Золотая бабочка — это просто химера! Тень у тебя перед глазами, фальшивка, отвлекающий маневр! Бабочка — не хищник, она не убивает ради выживания, да и времени у нее на это нет! Ее жизнь — как крохотное пламя свечи, которое почти сразу гасит ветер!.. Эй, Крагсет! Что ты на это скажешь?
Бьорн поднял пустую фляжку и поднес ее к глазам, пытаясь поймать отблеск вечернего света. На мгновение ему это удалось, и он разглядел мимолетное отражение в металле своей побагровевшей физиономии.
— Все время эта история с двойниками!.. Двое!.. Всегда! Опять и опять та же история… А если вдруг останется один, то ничего больше не будет… никогда уже ничего не произойдет.
Он слышал свой понемногу затихающий голос, почти видел, как тот растворяется в сумраке.
Когда Бьорн с иронией спрашивал себя, уж не начинает ли исходить от его тела видимое излучение, как у медиума, он вдруг заметил тень человека, стоящего снаружи, за окном, и, кажется, наблюдающего за ним.
Затем раздался грохот. С первого удара дубинка пробила жестяную крышу, задела его ухо и сорвала клочок кожи со щеки. Плечо хрустнуло, и Бьорн почувствовал резкую боль, как от ожога.
Не имея в данный момент ни достаточно силы, ни ясности сознания, Бьорн пробормотал сквозь зубы ругательство и, зажав в кулаке фляжку, словно гранату, занес ее над головой. Почти в тот же миг стальной наконечник дубинки вышиб оконный переплет.
Следующий удар пришелся в челюсть комиссара. Бьорн, оглушенный, мешком рухнул на пол, уже не чувствуя новых ударов.
Несколько минут спустя густой снег уже засыпал следы непрошеного гостя, так же как и развалины игрового домика.
В тени большого дома все казалось застывшим. Ни звука, ни шороха. Сад был скован ледяным безмолвием.
Глава 27
Анжела положила трубку, машинально вытерла потную ладонь о покрывало кровати и дала волю душившим ее слезам. Только что она говорила с матерью Жозетты, и та, не попрощавшись, повесила трубку. По ее голосу Анжела немедленно поняла, что с этого момента ее отношения с лучшей подругой никогда не будут прежними.