Кристмас
Шрифт:
В комнате послышался кашляющий смех.
– Придурок! – заорала Женя. – Настоящий придурок!
– Ладно, не обижайся, – виновато сказал парень. – Тут, если не шутить, точно с ума сойдешь.
– Дура я бестолковая! – громко упрекала себя Евгения. – Что мне на уши не навешают, во все верю! И так всю жизнь!
– Тихо! – оборвал ее Бакунин. – Послушай!
Девушка умолкла, и в наступившей тишине явственно послышались какие-то далекие звуки. Они шли не с улицы, а откуда-то из глубины земли.
– Что это может быть такое? – недоумевающе спросила Женя. – Мы в самом
– Значит, есть, – сказал Сергей тихо.
Бывший участковый и Арбузов наконец выехали со двора.
– Заедем в деревню, а потом в лес, – предложил Андрей. – Так удобней.
Этнограф согласно кивнул головой, хотя едва ли слушал Аникеева. Глаза у него были мутные.
Вскоре Аникеев-младший подрулил к избе, где должен был находиться труп Ксении Петровой. Они зашли в дом и прошли в дальнюю комнату. Окоченевшая женщина с синим лицом, вывалившимся языком и развороченным горлом представляла жуткое зрелище.
– Здорово ты ее, – заметил бывший участковый, разворачивая пластиковый мешок, – я бы и то так не смог. Откуда силушка богатырская в тщедушном теле взялась?
– А я представил, что она мою дочку убила, – хмуро ответил Арбузов и отвел глаза в сторону.
– Фантазер ты, Бор, – покачал головой Андрей, – ну, давай упаковывать. Кстати, я не понял, зачем сюда ее таскали, должны же вроде на потом оставить?
– Брат твой распорядился, – ответил этнограф, – машину нельзя было выгонять, я на салазках труп по-тихому перевез. Ангелина ведьму имитировала, я с декорациями управлялся. Парень – в шоке, а Борис в соседней комнате через дырочку все представление наблюдал и, по-моему, даже на видео снимал.
– Сколько Борьку знаю, столько удивляюсь, – произнес бывший майор, – вечно что-нибудь придумает.
– А ты помнишь, кстати, – спросил Арбузов, – что в яме в «отключку» попал? Я кричу: Андрей, Андрей… Ты ни в какую! Так и пришлось за тобой лилипутку посылать, ты в этих случаях, только на нее и реагируешь.
– Привиделось плохое, – мрачно сказал Аникеев. – И когда мне Ангелина в таком состоянии является, я ее действительно за ангела принимаю. Потом очнусь, и так тошно становится. – хоть в петлю лезь!
Лицо этнографа стало напоминать маску, и он произнес глухим голосом:
– Семья привиделась?
Андрей молчал, с ожесточением запихивая труп в мешок.
– Я из-за этого на дозе сижу, – с горечью сказал Бор. – Как могло такое произойти? Что с нами сделал этот дом? Кто в нем жил, обязательно сходил с ума и кого-нибудь убивал.
– Я, кстати, тогда даже не соображал, что убиваю эту девку, как там ее? Мариной вроде звали, – вполголоса сказал Аникеев-младший. – А когда из ямы вылез, и впрямь поверил, что труп ожил. Пора, наверное, обратно мне в больничку…
Бор никак не прокомментировал слова бывшего участкового, и тот после недолгого молчание произнес:
– Кстати, в тех материалах, что я тебе давал… Там выдумка одна. Про Блюхера и колясочника-преферансиста. Все это Борькина идея. Он, когда я жил в этом доме, очень любил на старой инвалидной коляске разъезжать. Вот и придумал… Нравится ему людей
– Ты думал, я умру? – сухо поинтересовался этнограф.
– Не обижайся, но я был в этом уверен. Всегда считал вас, городских, хлюпиками, – честно признался Андрей. – На чем я остановился? Ах да. Я уже не говорю про «старинные» фотографии, про трупы в подземелье… Тот крест железный мне тоже брательник дал. Он его всегда носит, даже в бане не снимает. Где он его взял – ума не приложу. Хотя это просто уже вошло в привычку. На самом деле он относится к нему как к куску железа.
– Я верил в то, во что мне хотелось верить, – этнографа не удивили откровения бывшего участкового. – И, возможно, поплатился за это потерей семьи и разума. Хотя мне хочется верить, что какие-то остатки мозгов у меня сохранились.
Какое-то время каждый из них был погружен в свои мысли, потом Арбузов поднял голову.
– Грустно осознавать, что все, что здесь происходило, – фарс. Но…
– Что «но»? – резко спросил Аникеев. Он уже начинал догадываться, к чему клонит Бор.
– Я и сам во всем практически разуверился, – продолжал этнограф. – Даже слова бабки, ухаживающей за моей дочкой, не смогли заставить меня поверить в… В общем, когда-то я нашел один, по-настоящему ценный документ.
– Ну? – спросил майор недоверчиво.
– Это предсмертное письмо барина, того самого, Чертова. Там говорится, что ему приходилось общаться с одним древним старцем. Старик поведал, что под «Алексеевским хутором» существует лабиринт, где в свое время языческие жрецы приносили человеческие жертвы некоему существу, наподобие Минотавра.
При этих словах Аникеев-младший поморщился, будто надкусил лимон.
– Ты решил оседлать любимого конька, Бор? – спросил он.
– Погоди, не перебивай, – неожиданно резко сказал Арбузов. – Люди называли его Идол Смерти. Это существо дремлет, но раз в шестьдесят лет просыпается, чтобы насытиться человеческой плотью. Тогда и пропали жители деревни Чертовка. Поэтому в этих краях и бытуют легенды о новогодних ужасах и люди боятся выходить на улицу. Пусть история про Блюхера – вранье, но факт остается фактом: тридцать первого декабря тысяча девятьсот сорок восьмого года здешняя деревня также канула в небытие. Следующая дата – завтра.
Андрей сплюнул, но этнографа не обидел этот жест.
– В подземелье должен находиться жреческий железный крест, о котором мне говорила еще знахарка, – смиренно, будто читая молитву, продолжал Арбузов, – но я побоялся туда лезть. Чертов пишет, что того, кто носит этот крест, Идол Смерти не трогает. Жрецы специально изготовили этот оберег, чтобы находиться рядом с существом во время жертвоприношения. Может, этот крест и попал каким-то образом к твоему брату?
– А где сейчас это письмо? – спросил бывший майор чисто из вежливости.