Кристмас
Шрифт:
Посередине стояло несколько металлических столов. Рядом, на двухъярусных хромированных тележках, лежали, поблескивая, хирургические и прочие инструменты. Чего здесь только не было: скальпели, зажимы, щипцы, электрические и обычные пилы, электродрели, всевозможные ножи… Вдоль стен громоздились застекленные металлические шкафы, в которых стройными рядами стояли банки, залитые прозрачной жидкостью, с плавающими в них предметами. Женя присмотрелась и с ужасом поняла, что в растворы помещены различные человеческие органы.
Дверь распахнулась, и в помещение бодрым шагом вошел мнимый инвалид.
– Ну
Он стал важно расхаживать по комнате:
– Вот наш анатомический музей, здесь вы можете наглядно ознакомиться с внутренним строением человека. Советую зря времени не терять и присмотреть себе шкафчик по душе… – он рассмеялся трескучим смехом. – Желание клиента для нас – закон.
– Мадемуазель, – он остановился перед Женей. – Вы где хотите храниться: ближе к двери или вон там, в углу?
Девушка, находясь в состоянии, близком к обмороку, ничего не ответила; она лишь часто моргала и беззвучно плакала.
– Пошел ты на х… со своими шуточками, – плюнул в Бориса Сергей и сразу же заработал болезненный пинок от майора.
– Не калечить, – строго напомнил патологоанатом и скомандовал: – Давайте их на столы!
С ребят сорвали всю одежду и намертво пристегнули широкими кожаными ремнями к столам. Они были холодные, как лед.
– Столы у нас, к сожалению, не мраморные, как полагалось бы, – извиняющимся тоном проворковал Борис – его не покидало игривое настроение. – Но чем богаты, тем и рады.
Бывший патологоанатом надел очки и подошел ближе. Женя задергалась и громко закричала.
– Давайте договоримся так, – вздохнул Борис, когда девушка не некоторое время утихла, – я специально не распорядился вставить вам во рты кляпы, ибо мне нравится обратная связь между доктором и пациентом. Больному хочется сказать, что у него болит, пожаловаться, и я не лишаю его этой возможности. Но за каждый вредно действующий на ушные перепонки и нервы необдуманный возглас я буду вырывать у вас по зубу. Когда зубы закончатся, перейдем к пальцам, глазам и так далее… У человека много чего можно ампутировать. Сразу оговорюсь, что в нашем медицинском учреждении анестезия отменена.
Он взял щипцы и подошел к девушке:
– Откройте рот!
Лицо Евгении затряслось, как желе; она, ища поддержки, умоляюще посмотрела на Сергея, но Аникеев-старший ее успокоил:
– Я только хотел осмотреть вашу ротовую полость, дорогуша. Мое правило начинает действовать со следующего крика. Ну, вроде все нормально… – удовлетворенно сказал он, обследовав рот Алексеевой.
Он ходил между столами и разговаривал сам с собой. Но делал это так, чтобы всем было слышно:
– У молодого человека аппендицит уже удалили, значит, его можно, для начала, скажем, кастрировать. Кровотечение остановим сразу, не дилетанты какие-нибудь, как-никак – ординатура за плечами. А тут большого ума и не надо: приложил к ране раскаленные щипцы – и все! Хотя есть вероятность преждевременной, и потому крайне нежелательной, смерти от болевого шока…
Он внимательно осмотрел кисти Бакунина и сокрушительно покачал головой:
– Как вы, батенька, руки-то
– Спасибо, не нужно, – пропыхтел Сергей.
– Что у нас с барышней? – продолжал Борис. – С аппендицитом понятно: будем изымать. Так… Селезенку пока нельзя, печенку тоже, желудок… Желудок можно и нужно!
– Пожалуйста, не надо, – прошептала Женя.
– Ладно, – подвел итог Борис, будто и не слышал мольбы. – Наскоком тут ничего не решишь. Я в неплохой форме, и надо настраиваться, мои дорогие, на десятичасовую операцию. Вы пока отдыхайте, мне тоже надо набраться сил. Завтра тридцать первое декабря, установим здесь елочку, откроем шампанское – и за работу. Таков удел врачей: все отдыхают, а они трудятся.
Патологоанатом пошел к выходу, потом остановился и хлопнул себя рукой по лбу:
– Да, чуть не забыл, у меня для вас сюрприз: на эту операцию я пригласил ассистента – вашего друга Максима. Он, конечно, только учится, но под моим чутким и профессиональным руководством вполне может у вас что-нибудь отрезать.
Аникеев-младший и Арбузов молчали, по опыту зная, что прерывать вдохновенный монолог Бориса небезопасно.
– И последнее: вам электрический свет не мешает? В глаза не светит? Выключить или оставить?
Ребята молчали.
– Если вам все равно, то выключим. Электроэнергию надо экономить! Мы законопослушные граждане, у нас все только через счетчик. Пошли, – махнул рукой своей свите Борис, и они удалились.
Раздался щелчок, и пленники погрузились в абсолютный мрак. Только теперь, очутившись одни, они почувствовали, что в подземелье стоял пронизывающий холод.
– Околеем мы тут голые, – подала голос Евгения.
– Какая жалость, – отозвался Бакунин. – А при вскрытии колясочник обнаружит, что у тебя горло покраснело. Потом вырежет, положит в банку и подпишет: «Гортань женщины 25 лет с признаками прогрессирующей ангины».
Он поерзал и убедился, что все конечности надежно примотаны к столу.
Со стороны стола Жени послышались всхлипывания.
– Хотел бы тебя успокоить, да не знаю как, – проговорил Сергей. – Вот оно, наказание, за наши грехи. А Макс-то, гнида какая, умудрился с этим маньяком снюхаться. Не зря я его всегда ненавидел.
– Что же нам делать?! – причитала девушка.
– Можно покончить с собой, – предложил Бакунин, вздохнув. – Чтобы не мучиться. Хотя это трудно, голову они привязали и еще мягкую подушечку заботливо подложили, череп пробить не получится. Если попытаться не дышать – сознание потеряешь и непроизвольно задышишь. Если набрать в рот слюны и попробовать захлебнуться…
– Хватит! – закричала Женя. – Один маньяк ушел, другой нарисовался, на нервы давит! Ты еще скажи, что язык себе можно отгрызть, и тут уже варианты: кровью истечь, или подавиться!
– Это мысль! – восхитился Сергей. – Так делали японцы, потомки самураев, когда попадали в плен. Прямо сейчас и попробую.
И он начал издавать странные пугающие звуки.
– Дурак, что ты делаешь?! – испуганно вскрикнула девушка.
Бакунин молчал.
– Сережа, – голосом, полным неподдельного переживания и боли, позвала его Евгения.