Критика криминального разума
Шрифт:
— Могу я побеседовать с вами, сударь?
Из-за кареты выглядывал слуга, сопровождавший Канта сегодня утром у реки. Его крупное и сильное лицо, показавшееся мне тогда лишенным всякого выражения, теперь производило впечатление напряженного и озабоченного.
— Иоганн Одум, не так ли?
Многозначительным взглядом слуга дал мне понять, что я должен пройти вместе с ним за карету.
— Ваш хозяин не простит вам такой траты времени, — поспешил я предупредить его.
— Одно лишь слово, не более, — настаивал Одум. Большим пальцем он указал на экипаж и его пассажира: —
— Вы сами там были и видели его, — прошептал я. — Возможно, профессор Кант физически не слишком силен, но духовно он превосходно держится.
Вероятно, мне следовало бы предупредить слугу, что все опасности позади и что дело фактически завершено, однако я полагал, что прежде всего должен сообщить столь важную новость самому Канту, а не обсуждать ее с его лакеем.
— Он день и ночь работает над этим расследованием, сударь, — ответил слуга. — Иногда всю ночь напролет.
— Всю ночь? — прервал я. — И что он делает?
— Думаю, пишет, сударь.
Я вспомнил о трактате, о котором упоминал герр Яхманн и в существование которого не верил.
— А вам известно, что конкретно он пишет?
Иоганн Одум пожал своими широкими плечами.
— Он в опасности, сударь, — продолжал настаивать слуга. — В настоящей опасности. Сегодня утром его видели с вами у реки. Теперь вас увидят в его экипаже. И перед тем, как мы вышли из дома сегодня утром, я нашел нечто такое, что вам обязательно нужно посмотреть…
— Иоганн! — Раздраженный возглас заставил нас обоих вздрогнуть. — Где поверенный Стиффениис?
Я сделал знак слуге, чтобы тот обежал вокруг кареты, сам же шагнул вперед и привлек внимание профессора Канта.
— Я здесь, сударь, — громко произнес я. — Я забыл кое-какие бумаги у себя в кабинете и был принужден за ними вернуться. Вы не против, если сержант Кох поедет с нами?
Я кивком пригласил Коха пройти вперед.
— Конечно, нет, — нетерпеливо ответил Кант. — Мы должны поторопиться. Дорога длинная, и на улице страшный холод.
— Мы, случаем, не в Сибирь отправляемся, сударь? — пошутил я.
Я знал, что попаду в цель. Страсть Канта к информации любого сорта, включая и сплетни, была столь же хорошо известна, как и его пунктуальность. Новости о корабле, стоящем на причале в порту Пиллау, не могли пройти мимо него. Во всех прусских газетах они обсуждались довольно активно.
— Не так далеко, — ответил он с улыбкой, — но практически в такой же холод.
Я весело рассмеялся. У меня было превосходное настроение. Дело было завершено, оставалась только чисто бумажная работа. Даже если им удастся избежать виселицы, Герду и Ульриха Тотц, несомненно, отправят в ледяные пустыни Сибири. Я не знал, куда нас везет профессор Кант и что собирается нам показать. Чем бы это ни было, подумал я, потакание прихотям старика ничего нового не добавит к нашему расследованию. Хотя, собственно, ничего и не отнимет.
Когда мы отправились в
— Вам нравится ваша новая комната? — спросил Кант внезапно. — Готов поспорить, ее вряд ли можно сравнить с уютным номером в «Балтийском китобое». Фрау Тотц славится умением готовить жареную свинину.
Он что, издевается надо мной? Неужели кулинарные способности хозяйки гостиницы — единственное, что его интересует?
— Гостиница действительно была очень удобна, — неуверенно согласился я.
— Я знал, что вы будете чувствовать себя там как дома, — произнес Кант с добродушной улыбкой. — Конечно, Кенигсбергская крепость во всех отношениях совсем другое дело.
Возможно, именно такое поведение профессора и вызывало беспокойства Яхманна? Качалось, Канта увлекали мелкие подробности и вопросы, совершенно ничего не значащие. Да и вообще, он мало что знал об окружающем мире. Как регулярно сообщали газеты, в течение последних двадцати лет обедал Кант исключительно дома, не принимая никаких приглашений. Знаменитости не могут ничего утаить от прессы.
— Какое мрачное строение эта Крепость! — воскликнул профессор, его настроение явно переменилось. — Когда я был маленьким мальчиком, ее вид вызывал у меня ужас. Мы с матерью проходили мимо нее каждое утро по пути в пиетистский храм. Страх, который я чувствовал, оказавшись рядом с Крепостью, ничто, говорила мне мать, по сравнению с тем трепетом, каковой мне придется пережить, когда я предстану перед Создателем и взгляну Ему в глаза!
Профессор Кант бросил в окно кареты взгляд растерянного ребенка. Крепость уже осталась далеко позади, но ее образ все еще неотступно преследовал его.
— Вы сможете там сегодня ночью спокойно уснуть, Ханно? Говорят, в Крепости обитают призраки жертв тевтонских рыцарей.
Что я мог ответить? Мы с Кохом обменялись красноречивыми взглядами. Наш экипаж грохотал по старому деревянному мосту, а густой туман клубился над стоячей водой в темном рву, окружавшем Крепость. И только ее сторожевая башня выше на холме все еще виднелась в угасающем свете дня. Мрачные укрепления выглядывали из-за плотной стены облаков.
Кант взглянул на меня.
— Вот мы почти и приехали! — весело воскликнул он, и карета резко повернула направо и проехала еще по одному мосту. Его явно радовала предстоявшая нам перспектива.
— Полагаю, вы сосчитали количество мостов? — поинтересовался профессор.
— Мостов, сударь? — Я не мог понять, что он имеет в виду.
— Вы, несомненно, должны помнить эту задачу, — ответил Кант. — Перед смертью великий математик Леонард Эйлер задал вопрос, можно ли проехать по всему Кенигсбергу, пересекая на своем пути девять мостов через реку Прегель, не проехав ни по одному мосту дважды. Вам стоит попробовать ее решить, пока вы здесь.