Критика криминального разума
Шрифт:
— Вы, помнится, говорили, что он сейчас болен и не в состоянии беседовать.
Сержант ничего не ответил, он делал какие-то распоряжения кучеру, кожаные рукавицы которого блестели от инея. Мне пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем я смог привлечь внимание Коха.
— Насколько я помню, поверенный Рункен перенес апоплексический удар, не так ли?
— Совершенно верно, сударь, — ответил Кох. — Должен заметить, что герр Рункен был превосходным поверенным.
Я сделал вид, что не заметил намека, заключенного в неуклюжем комплименте сержанта в адрес своего
— И сколько времени он болей?
— До вчерашнего дня отличался завидным здоровьем, сударь. Герру Рункену сделалось дурно в кабинете, и приглашенный врач сразу же определил причину — апоплексический удар.
Кох указал на очаровательную виллу розового цвета с маленьким, засыпанным снегом садом, расположенную поодаль от дороги.
— Вон там его дом, сударь. Прямо напротив Крепости на противоположной стороне площади, как вы изволите видеть. Суд располагается там же. Работа была для него всем.
Я проследовал взглядом в том направлении, в котором указывал короткий толстый палец Коха. Он прочертил дугу по обширному, занесенному снегом пространству и прошелся по громадному зданию из серого камня. Зубчатые стены, бойницы, сторожевые башни — великолепное и устрашающее зрелище. Массивные центральные ворота с опускающейся решеткой удивительным образом напоминали крысоловки, очень популярные в Пруссии. Узкие будки по обе стороны от ворот занимали часовые в серых зимних камзолах и черных киверах на меху. Солдаты стояли как вкопанные, не шевелясь, устремив взор прямо перед собой, прижав к широким плечам длинные мушкеты.
— Полагаю, что мне придется проводить там много времени, — произнес я с некоторой настороженностью.
Здание производило впечатление архитектурного кошмара. В то же время, напомнил я себе, оно символизирует безграничную государственную власть и могущество, коими я смогу воспользоваться в своем новом положении.
— Я провожу вас туда в назначенное время, — кратко уведомил меня Кох, направившись широкими шагами по направлению к вилле, то и дело спотыкаясь из-за поспешности и чуть ли не по колено проваливаясь в глубокий снег.
Когда я подошел к двери, сержант тремя короткими ударами бронзовым молотком предупредил о нашем приходе. Никто не открывал, и Коху пришлось постучать еще раз.
— Герр Стиффениис к его превосходительству, — провозгласил Кох бледной молоденькой горничной, открывшей дверь.
Служанка на короткое мгновение подняла глаза на меня, затем вновь опустила их.
— У хозяина доктор Плюкер, — пробормотала она.
— Как себя сегодня чувствует герр Рункен? — спросил сержант, и в его голосе слышалась искренняя озабоченность.
Девушка печально покачала головой:
— Он в очень плохом состоянии, герр Кох. Всегда был таким добрым, достойным, красивым мужчиной…
— Проводите герра Стиффенииса. Я подожду внизу у экипажа, — сказал сержант, обращаясь ко мне и грубо обрывая девушку, слова которой утонули в громких рыданиях.
Закрыв за ним дверь, девушка растерянно взглянула на меня, словно не знала, что со мной делать.
— Ваш хозяин ждет меня, — сказал я, по примеру Коха, возможно, немного резче, чем следовала бы.
— Сюда, пожалуйста, сударь, — пробормотала девушка в носовой платок и провела меня по анфиладе из нескольких комнат, стены которых были уставлены застекленными книжными шкафами с обилием внушительных фолиантов в кожаных переплетах.
Все столы также были доверху завалены книгами и бумагами, а диваны и кресла, подобно терпеливым верблюдам, держали на себе то, что не поместилось на до отказа забитых полках. Создавалось впечатление, что поверенный Рункен превратил свой дом в частную библиотеку. За исключением горничной, здесь не чувствовалось признаков пребывания какой-либо другой женщины, никаких намеков на материнскую, дочернюю или супружескую теплоту.
Девушка остановилась у распахнутой настежь двери. Из комнаты донесся тихий голос, бормочущий что-то, и вдруг долгое рыдание сотрясло воздух. Девица уже собиралась постучать, но я удержал ее, взяв за руку.
— Поверенный может говорить? — спросил я.
— Сегодня утром доктор уже дважды прочищал ему кровь. И собирался еще раз… — Она сделала паузу, чтобы высморкаться и вытереть глаза. — Он посылал меня в порт за… за этими… — Она содрогнулась то ли от страха, то ли от отвращения, а может быть, просто от холода. Дом, по-видимому, практически совсем не отапливался. — Корабль приплыл прошлой ночью. Матросы посмеялись надо мной и сказали, чтобы я несла ведерко очень осторожно. Они заверили, что если я коснусь одной из них, она высосет мою душу. — Девушка подняла на меня глаза, и в них отразился искренний страх. — Я раньше и не думала, что на свете существуют такие твари, сударь. Но для своего господина я сделаю все, что потребуется, — прошептала она, снова высморкавшись в носовой платок.
Я никак не мог понять, о чем она бормочет. Какие-то матросы. И что за твари?
— Но если он на самом деле видел Сатану, — добавила горничная, — никакие лекари и никакие их средства ему уже не помогут.
Я не стал разуверять ее, понимая всю безнадежность этого и в который раз уже убедившись в необычайной популярности имени врага рода человеческого среди кенигсбергцев.
Тут дверь распахнулась, и в плохо освещенном проходе возник высокий сухопарый человек. Он был без парика, и было видно, что он совсем недавно обрил голову. Из-за узкого темного костюма он казался еще выше и суше. Стоило ему заметить девушку, как его лицо осветилось выражением явного удовольствия. Однако почти сразу же ему на глаза попался и я, и характер его поведения мгновенно переменился.
— Кто вы такой, сударь?! — рявкнул он по-мужицки грубо. Не дождавшись моего ответа, мужчина повернулся к горничной и прошипел: — Я же уже говорил тебе, милая, что его превосходительство не может принимать посетителей!
— Я новый поверенный, — громко отрекомендовался я. — Мне необходимо решить ряд вопросов с вашим пациентом, сударь. Очень важных вопросов, не терпящих отлагательства.
Врач вытянулся подобно кобре, готовящейся к нападению. Глаза его сверкнули, словно два маленьких огонька в темном коридоре.