Кризис
Шрифт:
Глава 4 посвящена Чили, первой из тех стран, где разразился внутренний кризис, вызванный провалом политического компромисса между гражданами. 11 сентября 1973 года, после многих лет политического тупика, демократически избранное правительство Чили во главе с президентом Альенде пало жертвой военного переворота. Лидер заговорщиков генерал Пиночет оставался у власти почти 17 лет. Мои чилийские друзья, с кем я общался, пока жил в Чили за несколько лет до переворота, не предвидели ни сам переворот, ни мировые рекорды по садизму, если можно так выразиться, которые установило правительство Пиночета. Более того, эти друзья с гордостью объясняли мне, что у Чили имеются давние демократические традиции, в отличие от большинства других стран Южной Америки. Сегодня Чили вновь стала оплотом демократии в Южной Америке, но страна претерпела ряд выборочных изменений, приняв элементы моделей Альенде и Пиночета. Для моих американских друзей, которым я показывал свою рукопись на этапе подготовки книги, эта глава о Чили оказалась самой страшной:
В паре с этой главой о Чили идет глава 5, посвященная Индонезии, где провал политического компромисса между гражданами также привел к внутреннему взрыву и попытке военного переворота – в данном случае 1 октября 1965 года. Впрочем, результат переворота принципиально отличался от чилийского: второй переворот ознаменовался геноцидом той фракции, что предположительно стояла за первым переворотом. Индонезия вдобавок олицетворяет собой разительный контраст всем прочим государствам, обсуждаемым в настоящей книге: это беднейшая, наименее развитая и наименее вестернизированная среди семи стран, обладающая самой «свежей» национальной идентичностью, которая крепла на протяжении тех сорока лет, когда я там трудился.
В следующих двух главах (главы 6 и 7) обсуждаются немецкий и австралийский общенациональные кризисы, которые как будто разворачивались постепенно, а не вспыхнули одномоментно. Некоторые читатели усомнятся в обоснованности употребления слов «кризис» и «потрясение» применительно к таким постепенным изменениям. Но даже пускай кто-то предпочтет использовать иное определение, лично я считаю целесообразным анализировать эти случаи в тех же рамках, которые применяются для изучения более резких трансформаций, поскольку здесь возникают те же образцы выборочных изменений и поскольку эти случаи иллюстрируют те же факторы, оказывающие влияние на конечный результат. Кроме того, разница между «взрывными кризисами» и «постепенными изменениями» видится в значительной мере произвольной, ведь одно перетекает в другое. Даже при очевидно резких трансформациях, как было в Чили, к перевороту ведут десятилетия мало-помалу нарастающей напряженности, а за мгновением «взрыва» следуют десятилетия поэтапных изменений. Поэтому я характеризую кризисы, о которых идет речь в главах 6 и 7, как мнимо «постепенные», ведь на самом деле послевоенный кризис в Германии начался с грандиозного опустошения, подобного которому не переживала ни одна из стран, упоминаемых в этой книге: достаточно вспомнить плачевное состояние Германии на момент капитуляции во Второй мировой войне 8 мая 1945 года. Точно так же в послевоенной Австралии кризис будто бы разворачивался постепенно, но спровоцировали его три шокирующих военных поражения, понесенных менее чем за три месяца.
Первая из двух стран, служащих примером «эволюционного кризиса», Германия (глава 6) после Второй мировой войны была вынуждена одновременно избавляться от наследия нацистского правления, переформировывать иерархическую организацию своего общества и справляться с травмой политического раскола на Западную и Восточную Германии. В рамках моего сравнительного анализа характерные черты преодоления кризиса в послевоенной Германии охватывают и исключительно яростные столкновения поколений, суровые геополитические ограничения и процесс национального примирения со странами, которые стали жертвами зверств нацистов в годы войны.
Другим примером «эволюционного кризиса» выступает Австралия (глава 7), сумевшая изменить собственную национальную идентичность за те пятьдесят пять лет, на протяжении которых я в ней бывал. Когда я впервые приехал туда в 1964 году, Австралия воспринималась как отдаленный британский форпост в Тихом океане, она все еще цеплялась за Великобританию в формулировании своей идентичности и проводила политику «белой Австралии», подразумевавшую отчуждение неевропейских иммигрантов. Но Австралия столкнулась с кризисом идентичности, поскольку «белая» и британская идентичности все сильнее противоречили географическому положению Австралии, потребностям ее внешней политики, оборонной стратегии, принципам развития экономики и переменам в демографии. Сегодня торговля и политика Австралии ориентируются прежде всего на Азию, городские улицы и университетские кампусы изобилуют представителями азиатских национальностей, а австралийские избиратели едва не взяли верх на референдуме, что предлагал отказаться от признания королевы Англии главой австралийского государства [13] . Тем не менее, как в Японии эпохи Мэйдзи и в Финляндии, изменения были выборочными: Австралия по-прежнему остается парламентской демократией, ее государственным языком по-прежнему является английский язык, а большинство австралийцев составляют британцы по происхождению.
13
Имеется в виду австралийский референдум 1999 г., в ходе которого за республиканскую форму правления высказались более 45 % проголосовавших.
Все общенациональные кризисы, о которых шла речь выше, хорошо изучены и были успешно преодолены (или, по крайней мере, давно преодолеваются), в результате чего у нас есть возможность оценить их результаты. В последних четырех главах настоящей книги описываются текущие и будущие кризисы, чьи результаты пока трудно предугадать. Начинаю я с Японии (глава 8), пускай о ней уже говорилось в главе 3. Япония сегодня сталкивается со множеством фундаментальных проблем, и некоторые из них вполне осознаются японским народом и правительством, тогда как существование других попросту отвергается. В настоящее время сколько-нибудь практического способа разрешить эти проблемы нет, но будущее Японии действительно определяется выбором народа. Возможно, память о трансформации эпохи Мэйдзи поможет современной Японии мужественно преодолеть испытания и добиться успеха.
Следующие две главы (главы 9 и 10) посвящены моей родной стране – США. Я выделяю четыре текущих кризиса, которые грозят американской демократии и американскому могуществу в следующем десятилетии – и чреваты повторением того, что когда-то произошло в Чили. Конечно, я не уникален и не одинок в своих открытиях: многие американцы публично обсуждают все четыре кризиса, а общее ощущение близящейся катастрофы широко распространяется по США. На мой взгляд, все четыре проблемы на данный момент не имеют решения; более того, ситуация неуклонно ухудшается. Впрочем, США, подобно Японии эпохи Мэйдзи, обладают памятью о преодоления кризисов, особенно того, что спровоцировал нашу длительную и кровопролитную гражданскую войну, и того, который побудил нас в мгновение ока отказаться от политической изоляции ради участия во Второй мировой войне. Помогут ли эти воспоминания моей стране?
Наконец мы обсудим мир в целом (глава 11). Разумеется, велико искушение перечислить бесконечную череду проблем, стоящих перед миром, но я сосредоточусь на тех четырех, которые видятся мне актуальными: если тенденции продолжатся, это приведет к падению уровня жизни во всем мире в следующие несколько десятилетий. В отличие от Японии и США, где налицо долгая история национальной идентичности, самоуправления и воспоминаний об успешных коллективных действиях, у мира в целом нет чего-то подобного. Без таких воспоминаний, которые бы нас воодушевляли, справится ли человечество, впервые за свою историю столкнувшись с вызовами, потенциально смертоносными для планеты?
Эта книга заканчивается эпилогом, где сопоставляются исследования семи государств и мира в целом с точки зрения упомянутого десятка факторов. Я пытаюсь ответить на вопрос, обязательно ли стране нужен кризис, чтобы стимулировать радикальные изменения. Понадобился шок от пожара в клубе «Коконат-гроув», чтобы случилась реформа психотерапии; отважатся ли государства на реформирование без такого шока? Также я обсуждаю, оказывают ли руководители и лидеры определяющее влияние на историю; намечаю направления будущих исследований и обозначаю те уроки, которые мы могли бы реально почерпнуть из изучения истории. Если люди – или хотя бы их лидеры – решат поразмыслить над минувшими кризисами, их понимание прошлого может помочь нам преодолеть нынешние и будущие кризисы.
Часть первая. Индивиды
Глава 1. Индивидуальные кризисы
Личный кризис. – Траектории. – Как справляться с кризисами. – Факторы, связанные с итогами. – Общенациональные кризисы
В двадцать один год я испытал самое сильное потрясение в своей профессиональной карьере. Я вырос в Бостоне и был старшим ребенком образованных родителей: мой отец-профессор преподавал в Гарварде, мать занималась лингвистикой, играла на пианино и учила детей; оба они поощряли мое стремление к знаниям. Я учился в отличной средней школе (Латинская школа Роксбери) [14] , затем поступил в отличный колледж (Гарвардский колледж [15] ). Я преуспевал в школе, был среди первых по всем учебным дисциплинам, выполнил и опубликовал еще студентом два лабораторных исследовательских проекта и окончил колледж с лучшими отметками среди сокурсников. По примеру своего отца-врача и опираясь на удачный и успешный опыт студенческих исследований, я решил получить докторскую степень по физиологии. В сентябре 1958 года я прибыл в аспирантуру английского университета Кембридж, считавшегося в ту пору мировым лидером в области изучения физиологии. Дополнительные преимущества переезда в Кембридж включали первую для меня возможность пожить вдали от дома, попутешествовать по Европе и поднатореть в иностранных языках (к тому времени я освоил уже шесть, но по книгам).
14
Тж. Бостонская латинская школа, элитное учебное заведение, программа которого построена на следовании классическим образцам «латинского», т. е. гуманитарного образования. Среди выпускников этой школы, существующей с 1635 г., – Б. Франклин, Дж. Сантаяна, Дж. П. Кеннеди (отец президента Кеннеди) и другие известные американцы.
15
Колледж свободных искусств при Гарвардском университете, старейшее учебное заведение сферы высшего образования в США.