Кризисное обществоведение. Часть первая. Курс лекций
Шрифт:
Слово «демократия» в тезисе В.Ю. Суркова — продукт гипостазирования, никакой реальной сущности оно не представляет. Сам он тут же описывает этот «демократический порядок» следующим образом: «Подменившая легитимную власть олигархия сопровождалась пандемией нищеты, коррупции и заказных убийств, настоящим коммерческим террором, самоистреблением за деньги».
Ключевым в этом тезисе является утверждение о «российской версии европейской цивилизации». Это — отрицание идеи самобытности русской культуры и культуры других народов российской цивилизации. Оговорка о специфичности «российской версии» дела не меняет, всякая цивилизация включает в себя разные национальные версии. В структуре Запада специфичны все культуры: испанцы не похожи на англичан, те — на немцев и т. д. Главное, что В.Ю. Сурков заявил и с разными вариациями повторил, что не считает Россию самостоятельной локальной цивилизацией, а рассматривает ее как структурный элемент Запада.
Это — установка радикального российского евроцентризма, отход от позиции западников начала XX века, которые признавали за Россией статус самобытной цивилизации. Из тезиса, что Россия есть версия западной цивилизации, вытекает ряд ошибочных стратегических положений нынешней российской власти. Образ «России-как-Европы» порождает глубокий раскол российского общества.
«Не выпасть из Европы, держаться Запада — существенный элемент конструирования России», — пишет В.Ю. Сурков, выделяя свои слова жирным шрифтом. К кому он обращается? Когда мы были «приняты» в Европу, чтобы сегодня беспокоиться, как бы из нее «не выпасть»? В России началась мировая революция крестьянских стран, пытавшихся избежать втягивания их в периферию западного капитализма. Как можно игнорировать этот факт в самой России? Весь XX век Россия вела цивилизационную войну с Западом, сопротивляясь его экспансии, а теперь российская власть собирается «конструировать Россию» как часть Запада! Как же тут не быть системному кризису в России!
В.Ю. Сурков не мог всего этого не знать. Он следует технократической утопии, согласно которой можно с помощью социально-инженерных технологий быстро изменить тип цивилизации. Но эта утопия содержит внутреннее противоречие. Допустим, с середины XX века мировоззрение граждан России столь резко изменилось, что большинство осознают себя принадлежащими к западной культуре. Но это было бы очень необычным явлением, и В.Ю. Сурков, делая свои заявления, должен был бы привести в подтверждение какие-то доводы или хотя бы сказать, что, по его мнению, в русском народе произошла такая трансформация.
Но сказать этого он не мог, потому что представления В.Ю. Суркова проникнуты эссенциализмом. Он приписывает культуре неизменную идентичность, основанную на национальном характере: «Воля к свободе и справедливости вырабатывается и закрепляется как природное свойство национального характера… Культура — это судьба. Нам Бог велел быть русскими, россиянами… Чтобы понять, как будет развиваться демократия в России, какая ее модификация применима здесь на практике, нужно определить архетипические, неотменяемые свойства русской политической культуры…».
Таким образом, цивилизационное самосознание «русских, россиян» В.Ю. Сурков считает «архетипическими, неотменяемыми свойствами», изначально данным «природным свойством национального характера». Так что в его версии россияне с самого начала — люди «европейской культуры» (интересно, с какого века?).
Но мы не будем впадать в эссенциализм и допустим, что цивилизационные предпочтения населения, будучи инерционными, все же могут меняться. Принадлежность народа к той или иной цивилизации выражается множеством объективных признаков, однако необходимым (хотя и не достаточным) условием является самоосознание народа. Например, нет смысла считать Японию частью западной цивилизации, если сами японцы так не считают. Однако сдвиг к западным ценностям наблюдается. А что происходит в России?
Надежно установлено, что в начале и в середине XX века подавляющее большинство русских не считали себя принадлежащими к западной цивилизации, в их самосознании Святая Русь была сама по себе, была особой частью человечества. Так же считали и на Западе, в том числе и те мыслители, которые испытывали уважение к России как цивилизации. Они признавали фундаментальное отличие «матушки России» от Запада.
О чем же говорят эмпирические данные в настоящий момент? Они свидетельствуют, что за последние тридцать лет не произошло слома тех устоев русской культуры, для которых пробным камнем был Запад как иная цивилизация, относительно которой люди осознают свою культурную идентичность. В декабре 2006 года Аналитический центр Ю. Левады провел большой опрос на тему «Россия и Запад». На вопрос «Является ли Россия частью западной цивилизации?» положительно ответили 15%. Большинство, 70% опрошенных, выбрали ответ «Россия принадлежит особой ("евразийской" или "православно-славянской") цивилизации, и поэтому западный путь развития ей не подходит». Затруднились ответить 15%.
Таким образом, приписать Россию к западной цивилизации и поныне невозможно, потому что подавляющее большинство ее населения считает себя принадлежащим к особой цивилизации и не подавало заявления на «вступление в Запад». На данный момент проблема «как бы нам не выпасть из Европы» в повестке дня не стоит.
В этом и коренится суть конфликта. Власть пытается, опираясь на поддержку 15% населения, вообразивших себя «людьми западной цивилизации», загнать остальных в чуждую им цивилизацию и насильно сменить их культурное ядро — представления о добре и зле, о прекрасном и безобразном. Власть ведет против большинства населения цивилизационную войну, в которой велик риск поражения обеих сторон.
Перейдем к другой стороне этого дела. Чтобы быть членом «европейской семьи народов» надо, чтобы эта самая семья тебя признала своим. Тут нельзя заплатить нефтью или деньгами и усесться на свое кресло «согласно купленным билетам». Это не тот театр.
Запад не желает и никогда не желал появления у него такого «родственника», как Россия, — потому и откололся с такой страстью от Византии и стал тем, что мы понимаем как Запад. Так что, даже если бы отказ русских от самих себя был заведомым благом, оно нереализуемо просто из-за того железного занавеса, которым отгорожен от нас Запад — гораздо более железного, чем сталинский. И это — независимо от симпатий или антипатий к России.
В 1920-е годы, после возникновения СССР, О. Шпенглер писал: «Я до сих пор умалчивал о России; намеренно, т. к. здесь есть различие не двух народов, но двух миров… Разницу между русским и западным духом необходимо подчеркивать самым решительным образом. Как бы глубоко ни было душевное и, следовательно, религиозное, политическое и хозяйственное противоречие между англичанами, немцами, американцами и французами, но перед русским началом они немедленно смыкаются в один замкнутый мир. Нас обманывает впечатление от некоторых, принявших западную окраску, жителей русских городов. Настоящий русский нам внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времен задолго до Конфуция, если бы они внезапно появились среди нас. Он сам это всегда сознавал, проводя разграничительную черту между «матушкой Россией» и «Европой».
Для нас русская душа — за грязью, музыкой, водкой, смирением и своеобразной грустью — остается чем-то непостижимым… Тем не менее некоторым, быть может, доступно едва выразимое словами впечатление об этой душе. Оно, по крайней мере, не заставляет сомневаться в той неизмеримой пропасти, которая лежит между нами и ими».
Даже Керенский, масон и западник, так начинал в эмиграции в 1942 году свою рукопись «История России»: «С Россией считались в меру ее силы или бессилия. Но никогда равноправным членом в круг народов европейской высшей цивилизации не включали… Нашей музыкой, литературой, искусством увлекались, заражались, но это были каким-то чудом взращенные экзотические цветы среди бурьяна азиатских степей».