Кризисное обществоведение. Часть первая. Курс лекций
Шрифт:
Все требования многопартийности, «свободной игры политических сил», плюрализма и т. п., которые раздавались с середины 80-х годов, в действительности ставили вопрос не об «улучшении» Советского государства, а о смене самого типа государственности. Последствия такой революции прогнозировались как катастрофа, масштабы которой трудно было даже предсказать. Опыт 1990-х годов в целом подтвердил эти оценки.
Эта конструкция власти необычна с точки зрения либерального демократа, но она выполняет те же объективно присущие государству функции, что и при парламентской демократии. Партия большевиков строилась в соответствии не с формационным, а с цивилизационным подходом — и уже на первых этапах стала «орденом меченосцев», а не торговцем на политическом рынке программ и голосов. Это обусловило необычную для парламентских систем эффективность Советского государства в экстремальных условиях индустриализации и войны.
Сравнение структур и процедур государств современного и традиционного общества — очень обширная тема; здесь мы можем коснуться (выборочно) очень немногих точек. Укажем вскользь еще на две-три.
Важные различия видны в применении средств господства. Любое государство побуждает людей к поведению, не выходящему за рамки установленных норм. Это осуществляется двумя принципиально разными способами — принуждением и внушением. Государство традиционного общества действует открытым убеждением и принуждением. Государство гражданского общества породило новый тип господства — через манипуляцию сознанием.
Манипуляция — способ господства путем духовного воздействия на людей через программирование их поведения. Это воздействие направлено на психические структуры человека, осуществляется скрытно и ставит своей задачей изменение мнений, побуждений и целей людей в нужном власти направлении.
Манипуляция сознанием как средство власти — сложная технология, она возникает только в гражданском обществе, с установлением политического порядка, основанного на представительной демократии. Ведущие американские социологи П. Лазарсфельд и Р. Мертон пишут: «Те, кто контролирует взгляды и убеждения в нашем обществе, прибегают меньше к физическому насилию и больше к массовому внушению. Радиопрограммы и реклама заменяют запугивание и насилие». Власть монарха или ВКП(б) (позже — КПСС) нуждалась в легитимации, но не в манипуляции сознанием. Отношения господства при такой власти были основаны, как пишут антисоветские политологи, на «открытом, без маскировки, императивном воздействии — от насилия и подавления до навязывания, внушения, приказа — с использованием грубого простого принуждения».
Главный признак манипуляции — скрытность воздействия и внушение человеку желаний, противоречащих его главным ценностям и интересам. Ни религия, ни официальная идеология идеократического общества не только не соответствуют этому признаку — они действуют принципиально иначе. Их обращение к людям не просто не скрывается, оно громогласно. В казармах Красной Армии висел плакат: «Не можешь — поможем. Не умеешь — научим. Не хочешь — заставим». Смысл же манипуляции иной: мы не будем тебя заставлять, мы влезем к тебе в душу, в подсознание, и сделаем так, что ты сам захочешь.
Человек либеральных взглядов считает, что манипуляция сознанием — более гуманное и приятное средство господства, чем открытое принуждение и императивное внушение — как наркотик приятнее кнута. Это — дело вкуса (например, Ф.М. Достоевский считал, что манипуляция гораздо глубже травмирует душу человека и подавляет его свободу воли, нежели насилие — об этом его «Легенда о Великом Инквизиторе»). Но и на Западе, среди ведущих специалистов, есть такие (хотя их немного), кто считает, что манипуляция сознанием лишает индивидуума свободы в гораздо большей степени, нежели прямое принуждение. Об идеалах и вкусах нет смысла спорить, однако надо уметь различать явления.
Из истории мы знаем, что традиционное общество проявляет исключительную устойчивость в противостоянии некоторым типам угроз или испытаний, и поразительную беспомощность в преодолении других трудностей. Например, западные социологи поражаются тому факту, что в России и других постсоветских республиках общество и государства не рассыпались в 1990-е годы при спаде производства вдвое и снижении средних доходов в 4 раза (а в Таджикистане — в 11 раз). Современное общество такими механизмами солидарности не располагает. С другой стороны, наше общество легко позволило себя обобрать, не оказав никакого сопротивления. Это тоже поражает западных обществоведов.
Традиционное государство «стыдливо» — в этом и его сила, и слабость. Государство гражданского общества в принципе «стыда не имеет», в нем бывают лишь нарушения закона. «Кровавое воскресенье» доконало царизм, а расстрел в Чикаго никакого чувства вины в США не оставил. Хрущев пошел на уличные репрессии в Новочеркасске (в масштабах, по меркам Запада, ничтожных), но это тщательно скрывалось. Это был позор, Хрущев его и не пережил как руководитель. А в 1993 году танки могут расстреливать людей в течение целых суток в центре Москвы с показом по телевидению на весь мир. И понятие греха при обсуждении этой акции вообще было исключено — сдвинувшееся к либерализму общество на время исключило этот элемент из своего духовного арсенала.
Различия отражает сам язык: идеологи либеральной реформы принципиально стали называть правоохранительные органы силовыми структурами. Слово, корнем которого является право, было заменено термином, полностью очищенным от всякой этической окраски. Сила нейтральна, равнодушна к Добру и Злу, она — орудие. Это — разрыв с традиционным правом, где «человек с ружьем» есть или носитель Добра, или служитель Зла. Программа «десакрализации» государства выполняется с середины 80-х годов, но окончательного успеха не достигла.
В целом, во время перестройки и после нее идеологизированная критика Советского государства была недобросовестной и в методологическом отношении очень низкого качества. Она парализовала возможность вынести из опыта взаимодействия государства и общества в царской и Советской России знание, совершенно необходимое нам сегодня. Выхода из этого состояния пока не видно.
Различие систем права. В традиционном и современном обществах складываются очень различные, поразительно несхожие системы права. Право традиционное настолько кажется странным человеку Запада, что он совершенно искренне считает государство традиционного общества «неправовым». Напротив, приложение норм права гражданского общества к традиционному (что случалось в периоды «модернизаций») наносит людям и целым народам тяжелые травмы, порой достигая уровня геноцида.
Будучи порождением традиционного общества, Российское государство выработало соответствующую такому обществу систему права. Люди, мыслящие в понятиях евроцентризма, не понимают традиционного права, оно им кажется бесправием. В связи с этим возникают конфликты и взаимное непонимание.
Так, слова «правовое государство» житель России воспринимает совсем не так, как на Западе. Там имеется в виду именно либеральное государство, отдающее безусловный приоритет правам индивида. В обыденном сознании России считается, что правовое государство — это то, которое строго соблюдает установленные и известные всем нормы и всех заставляет их соблюдать. В таком государстве человек может достаточно надежно прогнозировать последствия своих действий — он вполне защищен и от преступника, и от внезапного обесценивания своего вклада в банке.