Кризисное обществоведение. Часть первая. Курс лекций
Шрифт:
Утратив связь с коллективной памятью, оставшись со своей индивидуальной шкатулкой, полной обрывков личных воспоминаний и обид, такие люди уже не живут в нашем совместном, общем прошлом, не испытывают общих страданий от настоящего и не болеют общей тревогой за будущее.
Общество, в котором слишком большое число граждан подобным образом «приватизируют» свою память и теряют способность к рефлексии, становится беззащитным. Ущербное сознание не принимает многих вещей, которые старики понимают с полуслова. Люди не могут договориться даже со своими сверстниками о том, что происходит сегодня, — ведь настоящее вырастает из прошлого, а прошлого они в общих, единых
В таком обществе с подорванной общей исторической памятью не возникает «мнения народного» и не может сложиться понятного для всех разумного проекта преодоления разрухи. Людей в таком состоянии («пути не помнят своего») легко водить за нос, и не раз в истории целые народы при таком поражении сознания становились легкой добычей проходимцев. В такое положение попали и мы.
В России после 1992 года произошло разрушение или глубокая деградация инструментов рефлексивного мышления. К этому были предпосылки. В 1960-1970-е годы, как раз когда в жизнь входило большое послевоенное поколение, в СССР произошла быстрая смена всего образа жизни — большинство стало жить в городах. Темпы промышленного развития были таковы, что переход этот (урбанизация) произошел с головокружительной скоростью — более 40% городов СССР возникли после 1945 года.
В любом обществе урбанизация переживается очень болезненно, потому что разрушается прежний механизм передачи от поколения к поколению коллективного исторического знания. Деревня — это непрерывное личное общение старых и малых. Предания передаются из уст в уста.
Город людей изолирует, здесь надо было создавать новые средства для поддержания общей исторической памяти. Поначалу этот поиск шел — люди часто собирались большими компаниями, «вспоминали»; на сохранение памяти работали и школа, и кино, и телевидение. Советское общество относилось к категории «традиционных» обществ, и руководство страны старшего поколения понимало, как важна общая память для сохранения народа.
Но в 1980-е годы произошел резкий слом. К руководству пришло новое поколение номенклатуры, из «западников». Большая часть интеллигенции тоже повернулась лицом к Западу и стала тяготиться нашим «неправильным» прошлым. «Перестройка» так ведь и замышлялась — как стирание нашей коллективной исторической памяти, замена нашего культурного ядра, возвращение на «столбовую дорогу цивилизации».
Уже у российских западников начала XX века наблюдалось выпадение рефлексивного аспекта из их рассуждений об обществе. Н. Бердяев писал, метафорически обозначая словами «азиатская душа» тип мышления, неспособного к рефлексии: «Именно крайнее русское западничество и есть явление азиатской души. Можно даже высказать такой парадокс: славянофилы… были первыми русскими европейцами, т. к. они пытались мыслить по-европейски самостоятельно, а не подражать западной мысли, как подражают дети… А вот и обратная сторона парадокса: западники оставались азиатами, их сознание было детское, они относились к европейской культуре так, как могли относиться только люди, совершенно чуждые ей».
Методы воздействия на коллективную память, отработанные на Западе, показали поразительную эффективность. Западный «средний класс» — это, как говорится, новая историческая общность людей. Ее замечательное свойство состоит в том, что она не рефлексирует (хотя, конечно, рефлексирует, но по очень сокращенной программе). Удивительно, как этого сумело добиться господствующее меньшинство. Надо ему отключить какой-то блок памяти в сознании обывателей — и его просто «стирают», как из памяти компьютера.
Например, во время холодной войны в США всего за 20 лет сумели полностью вытравить память о Второй мировой войне, так что американские студенты при опросах в массе своей отвечали, что в той войне США и Германия вместе сражались против русских. А немцев и итальянцев убедили, что они, как истинные европейцы, всегда (генетически) были привержены к демократии. Они, конечно, смутно помнят о Гитлере и Муссолини, но память их разорвана, и они не помнят «состояния самих себя» в тот период. И Гитлер у них был, и демократами они всегда были…
Но то, что сделали с нами, не имеет аналогов. Нашу память растаскивали 15 лет подряд с утра до ночи — и пресса, и телевидение, и кино, и поэты с певцами, и учебники Сороса. Одинаково сильный удар был нанесен по трем главным блокам коллективной памяти — исторической, среднесрочной (XX век) и актуальной (перестройка и реформа). Историю XX века «реформировали» так, что ни в какой антиутопии не придумать подобного. Интеллигенция буквально влюбилась в Столыпина, который своей неудавшейся «реформой на крови» и своими провокациями озлобил крестьянство и все общество так, что довел дело до большой революции. А дети крестьян поют про поручика Голицына и корнета Оболенского, про хруст французской булки — и при этом уверены, что если бы не большевики, то они все были бы помещиками.
Отключение «блока рефлексии» в сознании советской интеллигенции, а потом и в массовом сознании, в конце 1980-х годов было глобальным и поразительным по своей моментальности — как будто кто-то сверху щелкнул каким-то выключателем. Тогда стало правилом хорошего тона духовно отмежеваться от революции и исторического выбора 1917-1920 годов. Все приличные люди стали оплакивать «Россию, которую мы потеряли», и кинулись целовать — кто туфлю Сахарова, кто рукав Солженицына. Все как будто забыли, что главные идеологические тексты Сахарова отражают типичное кредо западника-социалиста (даже почти еврокоммуниста) с очень большой долей русофобии. Забыли и то, что Солженицын тоже сформировался как марксист-западник, и, как рассказывал В.В. Кожинов, первоначальным названием его будущей эпопеи «Красное колесо» было — «Люби революцию».
Конечно, можно и нужно время от времени менять вехи, разбивать скрижали и сбрасывать в овраг прежних идолов. Но при этом надо помнить, когда и почему ты это сделал. А у нас получилось так, что в сознании образованного слоя после каждой новой вехи весь предыдущий путь в памяти стирается, и вместо реалистичной картины этого пути, с его счастливыми и трагическими моментами, кто-то вставляет простенький кадр из мультфильма про Микки-Мауса. Соответственно, образуется провал и в видении предстоящего пути — сюда вставляется реклама типа «Ням, ням, ням, ням, покупайте Микоян!».
Время, когда российское общество после перебора всех наличных проектов качнулось к советскому проекту (1905-1920 гг.), — сравнительно недавнее, до него в 1980-е годы было рукой подать. В то время жили наши деды и даже отцы тех, кто действовал в перестройке. В 1980-е годы интеллигенция от того выбора отшатнулась? Такое бывает — на новом перекрестке, в новых условиях влиятельная часть общества предпочитает пойти по другому пути. Ну так разберись с прежним выбором, покопайся в себе и определи, что тебе сегодня в нем не по душе. Только так можно понять, куда тебе хочется направиться с нынешнего перекрестка. Эту совершенно необходимую в рациональном мышлении рефлексию заменили тем, что просто стали лить грязь на исторический выбор начала XX века.